— Это ты про украинцев? — догадался Чижов.

— О них. До создания батальона, здесь была украинская милиция. Потом их распустили, но основное количество милиционеров перешло в полицейские.

— И как ты с ними? — интересовался Гришка.

— Есть нормальные ребята, но в основном их можно охарактеризовать, как «себе на уме». Непонятно, чего они хотят. Вроде, как и на немцев служат, а нет, нет, и о своей независимой Украине толкуют. С ними надо ухо держать востро.

— А лейтенант тоже из местных? — хотел Гриша знать больше об организации, в которую попал.

— Пан Ходаковский немец с польскими корнями, — поделился знаниями Федор.

— Вот почему он не послушал Степана, — сделал вывод Григорий.

— Бородай мне связь с поляками шил, а это видишь, ничего против них не имеет. И меня в живых оставил, чтобы Степку осадить. Не думаю, чтобы у вас людей не хватало, — рассуждал Чижов.

— Все может быть, только ты рано не радуйся, поляки они разные. Ты, Гришка смотри меня не подведи. Я за тебя поручился. Забывай свое советское прошлое и следи за языком. Степка будет искать любую зацепку, чтобы отомстить. Где вы с ним пересеклись? — на правах наставника произнес Игнатов. Гриня посмотрел Феде в лицо.

— Знаю я, где мое слабое место, — ответил Чижов, имея в виду его страсть пообсуждать какие-нибудь политически важные вопросы. Один раз, с тем же Федькой, чуть не обжегся. Теперь повторных ошибок делать не хотел.

— Женщину мы не поделили, вот он и взъелся, — назвал Григорий причину их неприязненных отношений со Степаном.

— Это полячку твою? — догадался Игнатов.

— Ее самую.

— Но теперь ты ее не скоро увидишь. Пока не зарекомендуешь себя с положительной стороны, увольнений не видать, — огорчил новенького приятель. Это было очень плохо. Пани Мария расскажет Стефании об его аресте и что та подумает? Хорошего ничего. Наверное, мысленно простится. Он так не хотел терять Стешу, но выбор был не велик. Отсюда или в братскую могилу или в батальон «шуцманшафта».

Повседневная организация службы в батальоне ничем не отличалась от Красной Армии. Тот же подъем, зарядка, прием пищи по распорядку дня, занятия по огневой подготовке. Даже политзанятия были. Теперь правда вместо политрука был инструктор, и тема занятий поменялась на диаметрально противоположную. Предыдущий жизненный урок Чижов усвоил и теперь старался вести себя так, чтобы не вызвать ненужных вопросов. Надо хвалить Гитлера и Третий Рейх? Ни каких проблем. Показывать ненависть к советскому строю и врагам Германии? Если на словах то, пожалуйста! Степа косился на парня, пытаясь возможными способами вызвать его на откровенную беседу по вопросу происходящих событий, чтобы потом выставить Чижова, как скрытого врага режима. От разговоров на политические темы Григорий всячески уходил. В быту Гришка был неприхотлив и аккуратен. Подразделению выдали новенькую форму, и теперь они выглядели гораздо респектабельней, чем раньше. Наконец из одежды «шума» исчезли вышиванки, которые последнее время начинали бесить Чижова. Если бы в них ходили образованные украинцы, то ничего страшного и не было, но основной массой полицейских были парни из села, которые не могли порой связать и пару предложений, но зато кичились своим происхождением. Наверное, поэтому у него вышитая рубаха ассоциировалась с не слишком умным крестьянским парнем. Пулемет Гришке так и не дали. Толи его не было или командир не совсем ему доверял. Пока что служил со старой, проверенной временем трехлинейкой. Батальон «шуцманшафта» использовался городским комендантом Сарн, для различных целей. Охраны железнодорожной станции, еврейского района города или лагеря военнопленных. Последнее было для Чижова самым страшным. Он так боялся, чтобы его не опознали парни, с которыми он вместе служил. Где-то там за колючей проволокой, сидел и его старшина Саюн. Как он сможет смотреть ему в глаза? Что скажет в свое оправдание? Эти люди, несмотря на все испытания, не сломались и не предали Родину, а он спрятался под тепленькое крылышко польской барышни и вот теперь, с винтовкой на плече и фашистской бляхой на пузе, стережет тех, с кем раньше воевал с оккупантами. Чижов готов был пойти в любой наряд, лишь бы его не определяли в лагерный караул.

Сегодня Бородаю присвоили звание визе фельдфебеля, по меркам РККА сержанта и он с дружками, устроил ночью в казарме попойку. Утром их роту отправили на станцию принимать несколько вагонов с евреями. Их свозили со всей округи и определяли в Сарнах. Ребята в форме «шуцманшафта» оцепили территорию, чтобы никто из прибывших, не смог попытаться сбежать. Громко звякнули запорные устройства на дверях вагона. Полицейские открыли их до упора, и Чижов увидел перепуганную массу людей, прижимающуюся друг к другу. Мужики из их роты поставили трап к краю вагона и еще не отрезвевший от употребления спиртных напитков Степан зычным голосом скомандовал: «Пошли!»

Люди стали осторожно спускаться вниз.

— Быстрее! Быстрее! — заорали конвоиры и пустили в ход приклады. Человеческая масса колыхнулась и устремилась на одну из улиц, определенную как маршрут следования. Старики, женщины, дети, с нашитыми на одежду шестиконечными звездами, озираясь по сторонам и таща в руках скромные пожитки, месили уличную грязь, двигаясь вперед, словно покорное стадо животных. Тех, кто выбивался из темпа, полицаи подталкивали прикладами винтовок и от этого получали удовольствие, будто-бы перед ними были не люди, а безмолвные овцы. Чижов, чтобы не выделяться от своих сослуживцев и не вызывать подозрения, тоже покрикивал на бедолаг и замахивался прикладом винтовки. Район, где жили евреи, занимал окраину города, на территории которой, находились старые польские казармы. Охранять такой объект было сложнее, чем лагерь военнопленных, поэтому и в караул заступало больше людей. Охранную зону от города отделяла полоска колючей проволоки и то не во всех местах. Пользуясь такой возможностью, евреи частенько самовольно покидали место дислокации. Чтобы вернуть беглецов обратно в Сарнах проводили периодические облавы. Сегодня на охрану объекта заступала именно рота Чижова. Он честно оттопал свои часы по маршруту патрулирования, коротая время попытками заглянуть в окна горожан, чтобы хоть как-то скрасить свое времяпровождение. Побегов на его участке не было или он просто их не заметил. Караульное помещение располагалось на первом этаже жилого двухэтажного дома. Дело шло к зиме, и мужчина успел хорошенько продрогнуть. В караулке было оживленно. «Шума» пренебрегая требованиям устава, успели пригубить пару бутылок водки, о чем говорили пустые стеклянные емкости под столом, за которым азартно резались в карты четверо полицейских. Дым от сигарет висел сизой дымкой под сводами потолка. Гришка налил себе чашку чая и сел обособленно в сторонке, наблюдая за игроками в карты.

— Чиж, иди в картишки перекинемся, — заметили парни его появление в помещении.

— На что играете? — ради приличия поинтересовался Григорий.

— На интерес, — засмеялся Василий Зленко, перекинув дымящуюся сигарету из одной стороны рта в другую и сгребая со стола лежащие на кону деньги.

— На деньги не играю, — отказался Гриня.

— А зачем они тебе? Семьи нет. На баб спустишь? Так и бабы у тебя тоже нет! — засмеялся Вася.

— Говорят, Гришку, полячка из лагеря выкупила и теперь он сохнет по своей хозяйке, — встрял в разговор еще один полицай, который кое-что слышал об эпизодах из жизни Чижова.

— А чем вам польки не угодили? — отозвался доброволец из польского села.

— Заткнись! Не с тобой говорят, — налетели на него картежники.

— Жалко денег, иди, на щелбаны играть станем, — смеялась подвыпившая компания.

— Голову жалко. Может не выдержать. Уж больно вы ушлые парни, — не хотел вступать в противостояние Чижов. Четверка зареготала.

— Ушлые мы больно! — похвалили они сами себя словами Григория. Тут с грохотом открылась входная дверь, и на пороге появился Бородай. Его плечи были припорошены первым октябрьским снегом. Он, пошатываясь, прошел в центр комнаты и недовольно обвел взглядом помещение.