— Не парься сильно, в начале можешь сделать вид, что фоткаешь, а потом забей и веселись, — шепчет Аманда, склонившись ко мне.

Договорившись с Долоном о времени, к которому нужно быть на месте, я вешаю сумку на плечо поверх лямки рюкзака и иду на стадион за Дэном, который вновь застрял на тренировке. Парни все еще бегают по полю, когда я занимаю место на трибуне.

Свисток и крики тренера наводят на меня тоску. Он гоняет футболистов снова и снова, пытаясь добиться идеала. Сидеть в тени прохладно, но из-за обманчивого солнца с собой у меня ничего нет, и я скрещиваю на груди руки, ладонями пытаясь согреть плечи хотя бы немного.

А тем временем у кромки поля на зеленой траве не менее усердно репетируют болельщицы, повторяя одни и те же элементы раз за разом.

От скуки и холода я вновь лезу в сумку и достаю фотоаппарат. Разрядить его в ноль не хочется, но попрактиковаться немного — хорошая идея.

Объектив не приближает так, как хотелось бы, но я вижу всех, как на ладони, хоть и не понимаю, кто где из-за шлемов.

Я делаю снимок за снимком, пытаясь поймать лучший кадр. После очередного свистка мяч возвращается в игру, и толпа безумцев набрасывается на мальчика с мячом. Тот подпрыгивает вверх, отправляя мяч в противоположную сторону, когда его подхватывают. Я нажимаю на кнопку в ту же секунду и в ужасе подскакиваю на месте. От боли парень падает на землю, тренер бежит к скоплению, не прекращая свистеть. Снимок скорее всего испорчен, но все это меркнет. Этот американский футбол слишком травмоопасный.

Полежав немного, футболист встает с помощью товарищей по команде, и я облегченно выдыхаю. Но этот момент становится последним на тренировке. Пока уставшие спортсмены плетутся в раздевалки, уже знакомая медсестра бежит к полю с белым чемоданчиком.

Я спускаюсь на первый ряд трибун, занимая место с краю. Один из парней на стадионе поднимает вверх руку, привлекая внимание, и я узнаю Дэна. Парень стягивает шлем, отдает его Дереку, что-то сказав, и легкой трусцой подбегает ко мне.

— Сейчас переоденусь и вернусь. Замерзла?

Отрицательно мотаю головой, но парень пристально смотрит в ответ.

— Врешь.

— Иди уже, — легонько толкаю его в руку — единственное, до чего я дотягиваюсь.

Я задумчиво смотрю вслед парню, исчезнувшему за дверью раздевалки.

Он спросил, замерзла ли я. На душе как будто распускается прекрасный цветок.

Скрип пластика рядом возвращает меня к реальности. Повернув голову, я замечаю севшую рядом Лейлу.

— Кажется, я проиграла эту войну, — хитро прищурив глаза, смотрит на меня девушка. — Ты теперь ходишь на его тренировки?

— У нас сегодня последняя репетиция вальса, — оправдываюсь я, смущенная ее словами. — Завтра уже танцевать…

— Вы очень мило смотритесь, — делится Лейла, заставляя мои щеки вспыхнуть.

— Прекрати, — молю я, опуская взгляд.

— Ну а что? Это правда, — пожимает плечами девушка, а потом, склонившись ко мне, продолжает:

— Признайся, он тебе нравится.

Сердце бьется все быстрее, а я замираю и не могу вымолвить ни слова, чувствуя себя пойманной с поличным. Хочется трусливо сбежать, отрицать, доказать, что все не так, кричать, но… я молчу, не в силах признаться даже самой себе, что все изменилось.

Безумие.

— Ты ему нравишься, это было понятно с самого начала, — после небольшой паузы говорит Лейла, смотря вперед. — Я за вас рада. Правда.

— Нет, все не так, — слабо выдавливаю и тут же терплю фиаско.

— У тебя взгляд изменился. Раньше ты постоянно закатывала глаза, а сейчас сама не можешь оторваться от него. На свадьбу только не забудьте пригласить! — подкалывает она меня, легонько толкая плечом, и я взрываюсь смехом.

Лейла ошибается. Или не совсем?

Дэн, как и обещал, возвращается быстро, и девушка уходит, напоследок мне подмигнув. Я ее совершенно не понимаю. Неужели возможно так просто сдаться и отпустить человека, если он тебе действительно нравится?

— Идем? — спрашивает Дэн, почти выровняв дыхание.

Дома я рвусь едва ли не с порога танцевать, но парень притормаживает меня. Вызывая возмущение, он настаивает, чтобы я поела, и даже греет приготовленный Кейт суп в микроволновке.

Однако ему все же удается довести меня до точки кипения.

— Ну что, начнем? — спрашиваю с энтузиазмом, отправив тарелку в посудомойку.

Парень в ответ качает отрицательно головой, поджав губы.

— Сначала уроки.

Я в ступоре замираю, не веря в услышанное.

— Ты серьезно? — спокойно произношу, сдерживая внутри себя бурю. Я не хочу ссориться, но согласиться с этим едва ли возможно.

— Абсолютно. Сначала уроки, потом вальс, — кивает парень и идет к выходу из кухни, завершая разговор.

— Почему?

Мне все же удается его остановить. Услышав вопрос, парень оборачивается, готовясь что-то ответить.

— Сейчас дома никого нет, — продолжаю я, объясняя свою позицию. — Идеальнее условий больше не будет…

— Ты боишься выступать перед публикой? — делает неожиданный для меня вывод Дэн.

Он подходит ближе, серьезный как никогда.

— Не знаю. На репетиции не боялась, вроде.

— Если боишься, говори прямо, — Дэн достает телефон и начинает что-то быстро набирать. — Тогда мы проведем репетицию не здесь, а в другом месте. Но сначала уроки.

— Да почему? — тяну я, все же немного повышая голос. — Ты не мой куратор, чего тебя волнует моя домашка?

Я рассержено буравлю его взглядом, скрестив руки на груди. Парень вздыхает и садится на ближайший барный стул.

— Меня волнуешь ты, довольна?

Я замираю после его слов, пойманная врасплох. Внутри что-то предательски екает, разливаясь теплом по всему телу. Волнение накрывает, но я не готова сказать что-то в ответ сейчас.

Парень и не ждет, продолжая:

— Мне бы не хотелось, чтобы тебя исключили, и ты вернулась в Россию. Тут уже не только вальс не станцуешь, вообще общаться будет несколько сложнее.

От его насмешливых слов трепещет сердце и расцветает на лице улыбка, сдержать которую я не в силах. Его аргументы можно легко побить, но я не хочу ведь доля правды в них все же есть. В последнее время я поменяла приоритеты, сосредоточившись на балу.

Дэн притаскивает ко мне в комнату стул с первого этажа, и мы вместе садимся за уроки, болтая, смеясь и помогая друг другу. Американскую домашку я щелкаю как орешки — на выходные тут задают не так много, однако с заданиями для российских учителей я не успеваю справиться до прихода подруг. Дэн подбадривает меня возможностью станцевать в каком-то кафе, и я все же закатываю глаза, не сдержавшись. Парень отстает от меня лишь после отправки писем преподавателям.

Вальс же занимает у нас не больше десяти минут. Мы проигрываем мелодию сначала один раз, но в конце я все еще чувствую неуверенность, и Дэн соглашается повторить танец.

В пятницу, которую из-за бала сделали неучебной, утром я впервые за долгое время не хочу вставать. Лежа в постели, я чувствую усталость уже от одной мысли, что вернуться сюда я смогу лишь поздней ночью.

Однако лежать без дела становится скучно, и я с усилием поднимаю себя и смотрю на часы. На первом этаже еще никого нет — подруги еще в царстве Морфея. Посмотрев тоскливо на коробку с овсянкой, я убираю ее обратно в ящик, зато достаю муку, яйца, сахар, соль, соду и подходящую посуду. Под включенную на телефоне музыку я замешиваю тесто и пеку блины. Первый, как обычно, выходит слишком толстым, жирным и непонятной формы, но, по крайней мере, не сгорел. От сладкого запаха теста едва ли не текут слюнки, и я, отложив на отдельную тарелку горячий блин, разрываю его на маленькие кусочки и, обжигаясь, пробую на вкус. Пусть и толще, чем нужно, но вкусно.

Я не замечаю, как начинаю подпевать одной из песен, а под другую и вовсе пританцовываю с лопаткой в руках. Горка блинов постепенно растет, на кухне становится душно, и я открываю окно для проветривания.