— Это еще как расценивать?.. — Недоуменно нахмурившись, Брусилов потянулся за аккуратной стопкой сложенной одежды, которую перед обрядом примостил на угол кровати. Хорошо устроившаяся на подушках ведьма небрежно передернула острыми плечиками, игриво прищурилась.

— Поворошилась я в памяти его, когда обереги защитные вспыхнули. Новый облик твоей барыни любому рассудок бы помутил. Он еще хорошо держится, стоит отдать ему должное. Передавай мое восхищение…

Последние слова Самуил дослушивал, перескакивая со ступени на ступень, друг уже метался по первому этажу, дыша, словно мул под плугом на последнем издыхании.

Слова ведьмы раззадорили, любопытство уже свернулось тугим кольцом в грудине, когда Брусилов играючи пропустил у самого носа тяжелый кулак и отвесил Димитрию звенящую, отрезвляющую оплеуху. Тот не остановился. Должно быть, для того, чтобы прояснилось сознание, бить нужно было кулаком…

Согнувшись, Жербин ударил опешившего Самуила лбом в живот и они оба рухнули на пол. Схватка вышла короткой, но невероятно жесткой — обезумевший друг не слышал слов, не желал отступаться. К моменту, когда под кулаком хрустнул нос с небольшой горбинкой, Самуил почти вышел из себя, почти на него озлобился.

— Изволь объясниться, что за пес тебя укусил?!

— Не пес, а настоящая сука! — Обычно мягкий баритон перешел на неприглядный слуху бабий визг, Самуил оттолкнул зажимающего нос Димитрия и сморщился, третий раз за утро поднимаясь с пола. — Дай, думаю, сослужу службу хорошему другу, верну беглянку на супружнее ложе. А он породниться пожелал с адским отродьем! С чудовищем!

Вялая попытка ударить Самуилу кулаком в ухо успехом не увенчалась. Пошатнувшись, он вовремя отдернул голову, мрачно наблюдая за тем, как тяжело поднимается на колени друг. Шатаясь, словно чумной, Димитрий упал на стул и вытянул вперед ноги. Силясь распознать смысл в его речах, перемежающихся с крепкими ругательствами, Самуил опустился на соседний. После их радостной встречи гостиная представляла собою жалкое зрелище: канделябры на столе попадали, огарки свечей раскатились по сторонам, пару стульев оказались опрокинуты, но до них сейчас не было дела.

— Варвару не сумел забрать? Дай догадаюсь: рядом с ней нечистый ошивается, он-то и спугнул?

— Там еще нечистые были? — Рот Димитрия криво приоткрылся от ужаса, перестала двигаться грудная клетка, сперло дыхание. — Ты понимаешь, что она не человек, Брусилов? Такого быть не может, не существует такого… Это… Это бесовство! Выходит, ад существует? Откуда выбираются эти твари? Господи, сколько же грехов на моей душе, меня отправят к подобным на сковороды… — Короткие ногти вцепились в щеки, потянули кожу вниз, оставляя алые борозды. Обезумел, его друг свихнулся, а самое страшное, что волнует Самуила вовсе не это.

— Не могу уловить ход твоего повествования, друг мой, кто тебя так сильно испугал?

— Да Варвара твоя! Показала свое нутро, тварь безбожная… Как же ходит она при свете дня, куда смотрят архангелы, как подобное в мир наш проникло?! — Видя хмуро сдвинутые к переносице брови ничего не понимающего Самуила, Жербин дернулся в его сторону, лихорадочно вцепился в расстегнутый ворот рубахи, потянул на себя так, что они едва не столкнулись носами. — Клыков целая пасть, когти с мою ладонь, а глаза, Самуил, глаза животные, голодные. Не человек она, оттого и под венец с тобой не пошла — осквернится та церковь, порог которой она переступит, заплачут лики. Загорелась бы найдражайшая Варвара Николаевна у первой же иконы.

И тяжесть сегодняшнего дня схлынула с плеч, заставила Брусилова громогласно расхохотаться, зажимая пальцами закрытые глаза. Так сильно, что под прикрытыми веками заплясали белые мушки. Ощутимый удар в плечо заставил убрать от лица руку.

— Забавляться изволишь?! Ты ее лица не видел, тела гниющего! Потеряла Настасья Ивановна чадо, а на ее место черти свое отродье подбросили, потому что такое из женской утробы выйти не может… — Истерично хохотнув, Димитрий упал обратно на стул и закусил ноготь большого пальца, вызывая новый всплеск дурного веселья у Брусилова.

— Она ведьма, то был обман для твоих глаз, нет ни клыков, ни когтей, все это лишь морок.

— Господи боже мой, в каком веке мы? Какие ведьмы? Уму непостижимо, я едва рассудка не лишился, будь там еще одно отродье, я бы не доехал сюда…

— Жербин, тебе свойственно драматизировать.

— Вздыхать о забытых у замужней дамы портках — это драматизировать. А меня едва не отправила на тот свет ведьма, которую ты приметил в жены. Когда ты вообще понял, что Варвара Николаевна не обычный человек?

— Когда привез ее в усадьбу и пристрелил ублюдка художника. Она едва меня на тот свет не отправила.

Воспоминания о единственной проведенной с Варварой ночи ударили горячей волной в пах, разогнали кровь. Видя самодовольную улыбку, растянувшую губы друга, Димитрий осуждающе покачал головой, со стоном вцепился в волосы пальцами, сжал короткие пряди в кулаках.

— Вот кто воистину душевно болен. Чем она так завлекла тебя, разве можно подобной скверной марать свой род? Каких детей ты собрался воспитывать?

— Прекращай свои нравоучения, нянюшка. Не к тебе ее в койку тяну, в свою собственную. Настоятельно советую не наносить визиты в усадьбу Брусиловых последующие две недели.

Димитрий опасливо выпрямился, кровь отхлынула от лица.

— Она будет здесь? Ты что-то задумал?

— Верно, но до этого сюда прибудет целый шабаш, нужно вытравить ее с болот…

— Ты загубишь свою жизнь, Самуил. Помяни мое слово, ты себя загубишь.

[1] разиня

[2] Небольшой лес, обычно в поле, в степи, среди пашни, болота

[3] Название кислицы в простонародье — любимое лакомство зайцев в лесу.

[4] Отморозок

Сколько дней сменило друг друга, пока он несся вперед с волчьей стаей? Хриплое дыхание рвало глотку, переходило на отчаянный вой и его подхватывали остальные волки. Вперед, обжигая, царапая подушечки лап о хрустящий морозный иней, распаляясь все больше, питая свою боль, упиваясь ею.

…никогда не оставайся в животном обличье надолго, Яков. Слышишь меня, сынок? Обратно в человеческую плоть возвращаться будет слишком больно. Можно забыть себя, не захотеть…

Даже после смерти матушки он чтил ее наставления. Прилежный сын, боящийся ослушаться призрака. Тешащий себя тем, что она бы гордилась им…

Сейчас ты бы отвернулась от меня, мама?

Он так отчаянно мечтал слиться с волчьей шкурой, забыть свою сущность, свою горькую судьбу. Он мечтал насладиться ветром, взъерошивающим шерсть и запахами, которые наотмашь швыряет природа в покрытую льдинками морду. И не мог.

Перед глазами стояла Варвара. Колдун слышал ее первый горький всхлип.

И снова выл, запинался, путаясь в четырех лапах, стремглав несся к новому пню, чтобы упасть плашмя, поднимаясь уже конем. Только не человеком, только бы продлить момент пустоты, заставить себя забыть.

Отравила, пустила по венам огонь. Тело порывалось предать, развернуться, вернуться в комнату, которая казалась ему самым безопасным местом на всем белом свете. Нельзя.

Каждый раз, когда вой чертей внутри оглушал, когда колдун спотыкался, грузно падал на землю, мечтая переломать ноги, воспоминания волокли за шкирку в сон. Дурной, заставивший захлопнуть за собою дверь теплой комнаты. В этом сне собственная тьма боролась с чужой. И проигрывала.

Та самая ведьма, которую он не успел убить в усадьбе Брусилова, насмешливо щурила прозрачные глаза, опускаясь перед ним на буйно цветущие травы. И они сохли под ее пальцами, сворачивались лепестки желтоглазых ромашек, съеживались, пуская по воздуху запах гниения.

— Так нужна тебе эта девка? Бросай ее, для чего тебе прозябать в этих топях. Отдай, мальчик, я умею быть благодарной. Знания веков, сила, возможность жить в богатстве и роскоши. Ты обретешь все.

Оглушенный, затянутый в чужое марево сна, Яков резко припал к земле, дернулся к ведьме, когти полоснули по ее глотке. И прошли сквозь. Ведьма нетерпеливо прищурилась, закусила щеку. И ветра вокруг запели, застонали деревья, пока все его страхи ползли наружу, множились. Рядом появилось тело матери, припорошенное снегом. Воткнутые в спину вилы прибили ее к земле. А поодаль мучители пировали за широким столом. Хохочущие, набивающие брюхи мясом и водкой, горланящие песни. Швыряющие в ее сторону кости.