— Сюда-а-а, сюда-а-а солнышко. Хо-олодно, жра-а-ать…

Страх разогнал кровь в венах, позволил подняться, высоко перепрыгивая ползущую нечисть, чтобы резво припустить по указанной волшебством дороге прямиком к дому. В себя она пришла только захлопнув за спиной дверь.

Варвару колотило. Трясло так, что лавка не сразу придвинулась к запертой двери, а дрова выпадали с очага, не желали ложиться ровно.

Раньше она просила болотного Хозяина открывать двери, когда они разжигали огонь, теперь бы она ее замуровала. Хватит, хватит ей и узкой дыры под крышей, дым найдет куда выскользнуть.

Она почти поверила, что удастся спрятаться в тепле от страшных мыслей, когда поняла — огонь разжигала нечисть, она ничего не сумеет. А над болотом все разносились, взлетали к небесам истошные вопли. Она опустилась на землю у очага, зажала трясущимися руками уши, зажмурила веки. Провалиться. Сквозь землю и ниже, лишь бы не слышать, как мучительно болотный Хозяин расправляется со своей жертвой.

Опустились сумерки, в землянке стало темно, крики стихли.

Варя не знала, сколько времени прошло, прежде чем она решилась открыть глаза, опустить дрожащие от напряжения руки. Скамья рассыпалась щепками, дверь была широко распахнута.

Он вернулся. Сердце трусливо рухнуло вниз: трепыхающийся алый комок, измазанный в болотной грязи. Его словно с хрустом из реберной клетки выдрали. Слишком больно стало, на глаза навернулись слезы. Глинка помнила его жестким. Но не жестоким.

С горящим взглядом, все лицо измазано густыми алыми разводами. Принадлежи кровь нечисти, Варвара испугалась бы меньше? Он молчал, крупно трясся, растворяясь в безудержной жажде, в гневе. Одним коротким рывком болотный Хозяин оказался рядом с ней, когти врезались в запястья, скользнули к земле, сорвались с бледных пальцев тонкие капли крови. Он дернул ее на себя, едва не вбил в разодранную перепачканную рубаху. Пахло страхом и смертью.

«Посчитала меня человеком? Забылась? Запоминай. Впитывай.»

— Идем, Варвара.

Она попыталась выскользнуть из хватки, отстраниться, вжимаясь всем телом в холодный очаг. Страх сжал горло, перехватил дыхание. Сейчас она поняла, что значит бояться по-настоящему, не как с мертвяком на болотных просторах, отбиваясь, надеясь на лучший исход. По-животному. Без единой мысли о сопротивлении или надежды на выживание. От него не сбежать, не спастись.

Не хотелось идти. Забиться бы в дальний угол, найти спасение от давящих мыслей…

Губы нечисти медленно потянулись в злобном оскале, разворачиваясь, он почти силой поволок ее за собой.

— Я сказал идем.

Ноги упирались в пол, а он тянул ее за собой играючи. Прежде чем грозный рык не разодрал воздух тяжелой вибрацией. Он замер. Вот-вот повернется, вцепится в горло. Глинка стала сопротивляться отчаяннее. Плакать не хотелось, мольбы бы не помогли. Так в чем ей каяться?

Не вцепился, кожу не обожгло режущими когтями. Он просто по-свойски перехватил ее поперек живота и зашвырнул на плечо, мокрая юбка тут же облепила ноги, обдала новой волной сырого холода. Нос уткнулся в шершавое бордовое пятно на пояснице — кровь успела подсохнуть. И она закричала, принялась брыкаться, из глаз наконец-то хлынули слезы, давая освобождение, смывая горечь и разочарование.

Она-то почти поверила… Забыла, как она могла забыться?

Не вздрогнул, ничего не сказал, перехватил так, что искры брызнули из глаз, от цепкой хватки сперло дыхание. И побежал. Ровно, размеренно, ни разу не сбилось дыхание, ей пришлось упираться ладонями в перепачканную спину нечисти, чтоб не отбить себе ребра о его плечо.

Видит Господь, как же сейчас она его ненавидела.

Дорога окончилась резко, он просто встал. Как вкопанный. А Варя почувствовала ощущение полета, в уши гулким шумом ударила вода, она плотно зажмурилась, задерживая дыхание. Утопит? Так просто?

Она рванула вверх и, с удивлением открывая глаза, поняла, что его давно рядом нет. Вода чистая, что родниковая, но от нее рваными клочьями в ночной воздух поднимается горячий пар. Разве может существовать такое место?

Нервно проводя руками по волосам, она убрала прилипшие к лицу пряди, крутанулась волчком, пытаясь отыскать нечисть. Он оказался в пяти саженях от нее — вода там доходила выше груди, болотный Хозяин стягивал перепачканную кровью рубаху. Лениво отшвырнул в сторону берега и поплыл. Уверенные, резкие движения толкали тело все дальше от берега.

Они оказались в маленьком горячем пруду. Ни рыбешки, ни тины или водорослей — пронзительная голубая пустота. Горячая. А на берегу, удобно рассевшись на длинной осоке лениво перемигивались сотни светлячков, им было все равно на человеческие переживания или страдания. Зашелестел над головой широкими крыльями филин, где-то пронзительно запищала мышь. Сердце билось на корне языка, в горле пересохло.

Силуэт хозяина угадывался на противоположном берегу — саженей десять, не больше. Раньше она, смеясь, назвала бы это озерцо лягушатником, а теперь оно казалось ей самым чудесным местом на всей земле.

Не убить. Он просто хотел отвести ее в место, где можно вымыться, избавиться от запаха трупного яда мертвеца и промыть тину с волос. Озябшая, до подбородка она опустилась в воду, принялась стягивать юбку, а следом и рубашку.

Всплеск воды рядом заставил ее дернуться.

Он лежал на мирной водной глади, широко раскинув руки, вокруг летали любопытные светлячки, пускали блики на пустые черные глаза и острые скулы. Взгляд упирался в вышедшую на небосвод луну. И ее не видел.

— Чудно, как легко ты разбиваешь мир на своих и чужих, солнышко. Деревенского пожалела? Себя загнать готова была? — Нежный голос скользил у водной глади, но теперь он не вызывал дрожь — чистый ужас, неприязнь и страх. Варвара повернулась к нему спиной, неловкие пальцы попытались выстирать пятна земли с рубахи.

— Никто не заслуживает смерти, тем более такой.

Глаза печет, она упрямо смаргивает. До сих пор в ушах стоит истошное «Господи, помоги! Избави меня, Господи!». Ей представилось, как когти, придерживающие ее над бочагом, чтоб спасти от падения, вспарывали чужую плоть. Как он наслаждается.

— Не убила бы своего мучителя, если б было возможным? Не за этим ты шла сюда? — Ласковый голос ударяет оплеухой, она пошатывается, закусывая губу. Что ей ответить? Что другое это? Сама ведь сказала, что никто подобной участи не заслуживает. И соврала. Не нужно было заглядывать в глубину души — все было на поверхности. Если б не пригрозил болотный Хозяин ненужными смертями, она молила бы убить Брусилова. Медленно. Наслаждаясь каждым мигом его страданий. Она бы не устояла. Увидев слабину, он продолжал, вливал яд сомнений. — А если я скажу, что мужик этот в смертях повинен? Что женщин на тот свет извел. Кого родильной горячкой, кого вилами, кого беспричинным доносом, вынуждая твою мать продавать в другие губернии? Что, если душа его гнилая, ни единого доброго дела от него не увидела деревня. Если он вор, душегуб и обманщик, тогда чего он будет достоин, Варвара?

Глинка молчала. Всплески стали ближе, дыхание обожгло влажную макушку, тело покрылось гусиной кожей несмотря на горячую воду. Проникновенный шепот раздался у самого уха, она не дернулась, не попыталась сбежать. Зачарованно слушала, следя за брачным танцем летящего светлячка, к концу ночи он должен найти свою половину.

— Даже самое милое лицо, самые льстивые восторженные слова могут в человеческом обличье прятать монстра. Чудовища живут глубоко внутри нас, вопрос лишь один — позволишь ли ты им вырваться на волю?

Лошадь под ним тяжело дышала, взмыленные бока ходили ходуном, с губ пышными хлопьями падала пена. А Брусилов не мог остановиться — гнал вперед, будто это могло прямо сейчас вернуть Варвару. Мощеная дорога к центру уезда становилась шире, дома Суздаля делались выше, богаче. У крылец разрастались жасминовые, аккуратно подстриженные, кусты, возвышались арки, усеянные мелкими, ныне популярными в Англии и Франции мелкими розами Liberty Bell. Не такого он ожидал, когда ехал за прославленной ведьмой. Самуил натянул поводья лошади и сжал коленями ее бока, та замедлилась и вскоре остановилась перед нужным домом.