Элика хихикнула, с интересом слушая историю савенийца.
— И тебя ни разу не поймали?
Рурык самодовольно фыркнул:
— Куда там! Ты бы видела, какой номер мы однажды провернули с конюхом! — Парень и сам не заметил, как рассказ о детских проказах оживил настроение. Он даже скинул с себя часть пледа — с таким жаром болтал. — Герцог как-то прикупил отличного скакуна. Красавец зверь! До того хорош был! И вот, значит, приехали как-то к хозяину гости. Господин, ясное дело, повел их на конюшню — скакуном хвастаться. Одному гостю до того жеребец понравился. Уж так он его нахваливал! И продать просил. Хозяин мой ни в какую. Я как раз неподалеку крутился, все слышал. Улучил момент и к гостю этому тихонечко подхожу. Шепчу: «Желаете приобрести лошадку? Могу помочь».
— И что дальше?
— Представляешь: спустя неделю во время прогулки жеребец подвернул ногу, да так к вечеру и помер. Так жаль, такое горе, — Рурык картинно зацокал языком. — Кто бы мог подумать, что через день благородный скакун воскреснет в чужом поместье?
— Во даешь! А потом? — от любопытства Элика не могла усидеть на месте.
— В тринадцать лет меня отправили работать на конюшню — чистить стойла. Надо сказать, что господин мой испытывал непреодолимую тягу к скачкам, и не раз участвовал в заездах. Но не везло герцогу. И жокеи ему попадались ленивые, и лошадок частенько брал дрянных. Совершенно не разбирался, скупая всех подряд. Скакуны редко доползали до финиша хотя бы в первой пятерке. Так продолжалось до тех пор, пока однажды я дерзнул предложить герцогу пари: он доверяет мне покупку и тренировку лошади, а я обещаю победу на скачках.
Элика улыбнулась:
— И что, он согласился?
— Почему нет? — пожал плечами Рурык. — Его позабавила моя идея. Поначалу хозяин только посмеивался, глядя, как я выбираю скакуна и отчитываю жокея за лень. Но когда спустя две недели купленный по моему совету жеребец пришел к финишу четвертым, герцог начал воспринимать меня всерьез. Даже официально нанял тренером.
— А мама?
— Что «мама»? Она продолжала работать, нянчась с дочкой герцога. К сожалению, на родного сына у нее не оставалось ни времени, ни сил. Впрочем, в ту пору я и сам стремился отдалиться от нее. Куда интереснее мне была жизнь аристократии. Иной раз я украдкой наблюдал за хозяевами и думал: почему одним от рождения дано все, а другим — ничего? Чем я хуже маленькой мисс? Девчонка росла глупой, капризной, избалованной. Но почему-то плаксивая дура завтракала пирожными, а я — хлебной коркой и пресной кашей. Ей покупали лучшие наряды, в то время как я был вынужден штопать прохудившуюся рубаху.
— Это нормально, — слушательница безразлично пожала плечами. — Кто-то рождается богатым, кто-то бедным.
— А я не собирался мириться с такой участью, — упрямо заявил Рурык. — Разве я виноват, что появился на свет из чрева гувернантки, а не герцогини? В общем, мне тогда подумалось, что если смогу доказать герцогу, что не дурак, что чего-то стою, то меня примут в свой круг. Знаю, мысль наивная. Но напомню: мне в ту пору было чуть больше тринадцати лет.
Рурык сел, нахохлившись, точно сова.
— За то время, пока я работал у хозяина, его лошади всегда приходили в призовой тройке. Знала бы ты, сколько раз соседние богачи пытались меня переманить к себе, обещая лучшие условия! А я, как последний болван, верил, что честным трудом и преданностью смогу заслужить расположение хозяина. Что мне удастся стать членом его семьи. Ты не представляешь, как я к этому стремился! В какой-то момент даже начал верить, что герцог стал относиться ко мне, как к родному сыну. Он, когда узнал, что я не владею грамотой, освободил мою маму от части обязанностей с тем, чтобы у нее была возможность обучить меня чтению и письму. Она мне в ту пору многое рассказывала о своей родине и предках… впрочем, я отвлекся. Как только я выучился чтению, герцог стал советовать разные книги о коневодстве. Научившись читать, я с жадностью впитывал любую информацию, чем приводил господина в восторг. Дошло до того, что он разрешил мне пользоваться его библиотекой, а когда пребывал в хорошем расположении духа, то мы с ним даже беседовали о прочитанных произведениях. Я-то, идиот, радовался. Думал: вот оно, герцог видит во мне равного. — Рурык горько усмехнулся и помолчал.
Он видел, с каким нетерпением Элика ждала окончания истории, но уже сам был не рад, что поддался на уговоры девчонки и так разоткровенничался.
— История закончилась тем, что меня превратили в экзотическую обезьянку… — произнес он. — Не раз мне приходилось во время званных ужинов выходить на потеху публике, и под хохот гостей пересказывать содержания книг…
Рурык поднялся на ноги, отбрасывая плед.
— Ты не представляешь, как это было унизительно! — говорил он, ходя взад-вперед. — Я-то полагал, что стал частью этой семьи, а на самом деле всегда оставался слугой, годившимся лишь для развлечения зажравшейся аристократии. — Савениец закусил губу, пытаясь проглотить давнюю обиду. — В общем, я сбежал.
— Поэтому ты захотел стать герцогом? — подытожила Элика.
— Не совсем, — тихо отозвался Рурык, глядя, как на соседнем берегу один за другим гаснут окна домов. — После того, как ушел… В общем, у меня на тот момент скопился кое-какой капитал, и я вложил все деньги в разведение скаковых лошадей. Нюх у меня был отменный — хороших жеребцов за версту чуял. Дело быстро разрасталось… Пока я не встретился с одним влиятельным бароном, предложившим выкупить у меня бизнес. Я отказался, однако, пара «теплых» встреч с охраной барона вынудили изменить решение, — рассказчик неосознанно обхватил себя руками. — Три года… Три года я пахал, не жалея себя, и все для того, чтобы зажравшийся толстосум скупил мой бизнес за бесценок! И нет бы остановиться на этом. Куда там! Я забросил лошадей и стал продавать деликатесы. Года не прошло — история повторилась. Но и этого мне показалось мало! Упрямый баран! Переехал в другой регион и открыл ресторанчик. Первые лет пять все действительно шло — лучше не придумаешь. Развивал бизнес, расширял заведение, набирал популярность у местных гурманов. В какой-то момент даже расслабился, поверил, что уж теперь-то заживу. Как бы ни так! Только я начал получать действительно стоящую прибыль, как местный граф, владевший соседним рестораном, разозлился на конкурента и даже не купил. Нет. Просто одним утром я пришел на работу, а от заведения остались лишь обгоревшие стены и груды мусора.
Савениец тяжело вздохнул, заново переживая потерю. За те пять лет ресторан стал для него родным домом, а служащие — той семьей, которой у Рурыка никогда не было. И пожар оказался по-настоящему сильным ударом.
— Тогда я окончательно понял, что в этом мире нельзя жить по законам, — продолжил рассказчик, — Либо ты честный и бедный, либо плюешь на все правила и живешь в свое удовольствие. Да и знаешь… вся эта мораль о том, что надо быть добрым, отзывчивым… Все это чушь для нищих простофиль. Рабская философия. Если ты хочешь чего-то добиться в этой жизни — заткни свою совесть и действуй с выгодой для себя! В конце концов, какая разница, что о тебе будут думать другие? Какой тебе прок от их любви и благодарности? Ответная помощь? Да мне, может, никогда и не понадобится их помощь. А вот если жить без оглядки на общество и мораль…
Рурык замолчал, вспомнив сгоревший ресторан. Поваров и официантов, ставших за пять лет как одна семья. Как их пришлось распускать, обещая, что в скором времени Рурык восстановит ресторан и зная, что не сделает этого.
Вместо восстановления он получил письмо от матери. Та умирала и хотела видеть сына.
Перед смертью матушка призналась о том, что ее предки не просто переехали из Иривии, но и в их жилах текла кровь древней расы денов. Расы загадочной и некогда могущественной, умеющей обращаться с магией.
По рассказам родительницы Рурык помнил, что о денейской крови лучше помалкивать. Равно как о семейной реликвии, передающейся по наследству — толстом фолианте, скрывающем местоположение иривийских сокровищ. Вероятно, сокровищ, которые когда-то давно припрятали дены. Это родило весьма нехитрый план: отправиться в Иривию за сокровищами предков, а на полученные деньги купить замок, землю и графский титул. Рурык не был охвачен жаждой мести, желанием утереть нос обидчикам. Все, что ему хотелось — заниматься любимым делом и не переживать, что однажды это отберут.
