— Капитан, в грядущем походе вам не обойтись без помощника, который знает приёмы обуздания этого дикого сброда. Я не мог сразу сказать об этом вашему слуге. Но теперь вы можете на меня рассчитывать.

Гривуз властным жестом заставил пиратов замолчать и прокричал, чтобы слышали все:

— Капитан Пылвс имеет право предъявлять претензии пиратскому братству. Ибо закон гласит: «Нельзя отменять решение схода без участия всех живых его свидетелей» Получается, мы поступили не по закону. От своего имени и от имени своей команды я говорю — упрёк принимаем и готовы загладить вину. Мы идём вместе с капитаном Пылвсом! Пылвс — наш капитан! Мы ему доверяем!

— И мы! И мы!!! Все идём с Пылвсом! — загалдела толпа. — Пусть ведёт! Пусть командует эскадрой!..

— Ура! Ура, Лохматый! Я всегда говорил, что хозяин знает толк в дипломатии. Значит, мои уроки не пропали даром. Посмотри, как я растрогался! — Болтун размазывал слёзы по лиловым щекам. — Хорошо, что обошлось без мордобоя. Слава Тобу…

— Подожди, ещё не вечер.

— Что ты имеешь в виду?

— А вон, гляди…

Только теперь Болтун заметил, что ликовала не вся толпа: отдельные кучки и ряды стояли в напряжённом молчании, недобро поглядывая по сторонам, и чего-то ждали. И вот когда на площадку поднялся квадратный громила с шишковатой головой и трубчатыми ушами, эти ряды и кучки ожили, зашумели и замахали всеми конечностями. В руке громилы багровым лучом горел световой меч. Разрубив со свистом воздух, он проорал:

— А мы ещё посмотрим, кто тут будет командовать, а кто кормить червей Харда!..

— Я сожалею, капитан Пылвс, но это тот единственный случай, когда я не смогу вам помочь, — прошептал Гривуз перед тем как отойти в сторону. — Держите меч. Вам придётся сразиться с этим уродом Барминстоном, хотите вы этого или нет. Закон есть закон. К тому же, как я понимаю, вы весьма щепетильны в вопросах чести. Что ж, удачи. Я буду за вас молиться. Честное слово…

— А теперь наш выход, туг! Скорее! Надо выручать хозяина! — прокричал Циклоп и рванул сквозь толпу, рассекая её как ледокол рассекает океанские льды. Разметав с десяток пиратов, которые решились встать у него на пути, через минуту гриз оказался в плену железной сетки, упал на землю, забился как раненый зверь, заскрипел зубами от бессилия и ярости, но ничего не смог сделать.

— Прости, гриз, мы против тебя ничего не имеем, — сказал вислоухий пират из расы парамитов. — Но опасаемся, что ты наделаешь глупостей и тебя придётся укокошить. А этого нам ну совсем не хочется… Капитан Пылвс, если он действительно тот, за кого себя выдаёт, справится и без твоей помощи… Да, а это тебе в подарок, чтобы не заскучал! — В сетку следом за Циклопом отправился Болтун…

Рэм был почти уверен, что победил, но когда появилась эта двухсоткилограммовая громадина, этот великан, похожий на жирного африканского гиппопотама, и все переиграл по-своему, ему уже ничего не оставалось, как смириться с неизбежным, то есть принять вызов. Барминстон был почти в два раза крупнее Рэма. Возможно, вес и рост делали его медлительней и неповоротливей человека, но это преимущество моментально исчезало, если противник владел мечом хотя бы на одну десятую от потенциала Циклопа. Можно было, конечно, попробовать измотать его, заставив бегать, дышать, насколько хватит лёгких, а потом…

Рэм вспомнил трибуны Моулея. Здесь тоже были зрители, и они бесновались так же неистово. И так же, как в летающем прозрачном кубе, он никого не видел, кроме своего врага. Бой начался, и с первых выпадов Барминстона стало ясно, что до Циклопа ему как до небес, но чтобы справиться с человеком, ему достанет того скромного запаса приёмов и финтов, каким он владел. Один раз Рэм сумел отразить удар кинзи — раздался резкий звон, и веером посыпались искры. Но больше он не пытался фехтовать, прыгал, уклонялся, кружился и бегал, бегал, бегал по площадке, благо места было намного больше, чем на моулийском помосте.

С красной бугристой физиономии Барминстона не сходила ядовитая усмешка: человек оказался слабаком. Даже не просто слабаком, а профаном. Ну что ж, Барминстон не был бы Барминстоном, если бы не воспользовался предоставленной возможностью. Когда ещё выпадет случай блеснуть, показать себя во всей красе и убедить сомневающихся, почему именно он достоин звания адмирала? Но Барминстон не прикончит наглеца сразу — хотя он того и заслуживает. Не даст повода говорить, что помогла случайность, мол, Пылвс споткнулся, а он этим воспользовался. Нет, победа должна быть чистой и безоговорочной! Он погоняет Пылвса по площадке, как хищник гоняет раненую жертву забавы ради, продемонстрирует свои коронные удары, хитроумные выпады и уловки, потешит толпу, а потом, по её же требованию, прикончит выскочку и заберёт адмиральский жезл.

Идея так понравилась Барминстону, что он тут же принялся её воплощать. Стал жеманно раскланиваться, корчить рожи, насмехаясь над противником, перебрасывать меч с руки на руку, финтить ради красивой позы, а не для пользы. И это его подвело. В своё время на ринге Рэм не позволял соперникам так себя вести. Если кто забывался и начинал играть в Рой Джонсона — боксёра, известного своей потешной манерой, тут же оказывался на канвасе. Сейчас, собрав все свои силы, Рэм сосредоточился на единственном ударе «хурум». Циклоп заставлял повторять его десятки раз, добиваясь точности в повороте кисти и направлении удара. Гриз говорил: лучше владеть в совершенстве одним из приёмов грула, чем поверхностно всеми. Приём «хурум» — особенно при ударе снизу вверх — был коварен и смертоносен. Если применить его в нужный момент, соперник не сможет ничего противопоставить. Сразу им воспользоваться Рэм не мог, Барминстон не попался бы на финт — он был достаточно хорош в фехтовании, чтобы вовремя среагировать. Но сейчас, когда он своими выходками и кривлянием пытался унизить противника, заранее празднуя победу, его бдительность притупилась. Рэм ждал той единственной секунды, когда «хурум» пройдёт без сучка и задоринки. «Запомни, хозяин, если отточишь и доведёшь удар до автоматизма, он спасёт тебе жизнь». Фраза Циклопа так и вертелась в мозгу.

А в это время гриз и туг сидели опутанные металлической сеткой и видели только ноги и спины пиратов.

— Близок час великого позора, с которым я буду жить всю оставшуюся жизнь, — стонал Циклоп. Из оранжевого глаза текли горючие слёзы, превращая густую шерсть на скулах в тёмную раскисшую вату.

Болтун, белый как лист бумаги, дёргал Циклопа за руки.

— Лохматый! Лохматый!.. Я всё тебе прощу. Я буду до конца дней вылизывать твои конечности, чтобы избавить от ревматизма, только спаси хозяина. Умоляю, спаси его!

Но что мог сделать гриз? Путы стягивали его геркулесовские плечи и руки, и когда он пытался хотя бы ослабить давление сетки, стальная проволока врезалась в тело до костей. Но не от физической, а от душевной боли сердце гриза обливалось слезами. Внезапно поляну сковала тишина. Толпа оцепенела, увидев что-то поразившее её. Болтун до крови искусал губы в ожидании страшного известия. И вдруг тишину потряс чей-то пронзительный крик:

— Пылвс!.. Пылвс!.. Адмирал Пылвс! Да здравствует адмирал Пылвс!..

Удар «хурум» под руку, снизу, с вывертом кисти прошёл точно и безукоризненно, пропоров Барминстону брюхо и оросив площадку густой жёлто-зелёной кровью инопланетянина. Барминстон выкатил глаза: что это? как это могло случиться? — и с застывшим выражением недоумения и растерянности рухнул на землю. Жирное тело сотрясла судорога.

Рэму казалось, что он слышит работу собственных лёгких — впуская и выпуская воздух, они издавали надрывный свистящий хрип. Лицо его горело, губы пересохли, ноги гудели, как после марафона. Но это была победа. Сознание ещё не вместило полностью это событие, как его окружили сотни восторженных инопланетян — их голоса оглушали и давили, и он невольно потянулся к знакомой фигуре Гривуза, мелькнувшей в толпе.

— Поздравляю, адмирал, вы победили не только Барминстона, но и этот сброд. Но будьте осторожны, любовь толпы изменчива. Впрочем, вы и сами это знаете…