Неизвестный нашёл где-то стул, вне поля моего зрения и уселся чуть поодаль, будто старался держаться на расстоянии.

Бросалось в глаза множество мелких шрамов на его смуглом или же просто сильно загоревшем лице. Их было недостаточно для уродства, но хватало, чтобы вызвать некоторую настороженность.

— Я старший лейтенант Антонов. А ты Лоцман.

— Спасибо, я помню, — во рту будто нагадили, собственный голос мне показался незнакомым. — Достали уже эти звания.

— Понимаю. Мне тоже иногда надоедает. Друзья и старшие зовут меня Гава.

— Ты военный?

— К счастью, нет, — старлей хмыкнул. — Я командир небольшого отряда и временно исполняющий обязанности командира этого убежища. Ты находишься под защитой группировки Долг.

Гава обвёл руками палату и загадочно улыбнулся.

— И вы сюда встряли, долговцы?

— Долг овцы – пастись, давать шерсть и мясо, — старлей нахмурился. — Мы Долг, единственная преграда для Зоны перед мирной жизнью.

— Ой, да бросьте, — я фыркнул так эмоционально, что на халат полетели слюни. — Расскажите это военным на блокпостах, которые стабильно раз в месяц несут потери двухсотыми. Или, скажем, вашим идеологическим врагам из Свободы, которые не один год противостояли мутантам и фанатикам, прущим со стороны Выжигателя.

— Так, хватит об этом, — Гаве, видимо, не понравились мои мысли.

Когда я ещё смогу так поговорить с офицером Долга и указать на бревно в их собственном глазу?

— Где мы?

— Об этом не могу распространяться. Гостей здесь принимают очень редко, и в таких случаях обычно завязывают им глаза. Ни один километр тебя тащили на носилках, пока ты был без сознания. Потом боролись за твою жизнь.

— Боролись за мою жизнь? Я помню, как меня оглушило и ослепило, ничего более.

— Граната спровоцировала лёгкий сердечный приступ, а ещё у тебя гематомы по всему телу, перелом ребра, — Гава загибал пальцы.

— Приступ? — сначала я удивился, но потом почувствовал, как слегка ноет под лопатками. — Вот и приехали…

— Твой друг Клещ работает очень грубо, хотя в и не скажешь ведь, что напролом. Странные у него методы.

— Он мне не друг. И не Клещ он, а майор… Точнее, уже подполковник, какой-то разведки. Не знаю.

— Я в курсе, — старлей ещё больше посерьёзнел. — Думаешь, мы бы стали сотрудничать с обычным сталкером и помогать его друзьям? Долг знает, с кем стоит вести дела.

Про себя я лишь усмехнулся. Так и подмывало припомнить небезосновательные слухи о том, как долговцы годами снабжали бандитов оружием и боеприпасами втихую. Не поэтому ли в последний год отношения между Долгом и вольными сталкерами сильно ухудшились?

Но вслух всё же сказал другое:

— Вы же мне помогаете мне не потому, что кто-то попросил?

— Всё верно, — старлей кивнул. — Наш общий враг устроил охоту, но при всех выпавших шансах убить тебя, не стал этого делать. Потом и вовсе похитил, но по задумке Клеща. Была разыграна целая партия с поиском могилы тех наёмников, чтобы приманить его. Впрочем, как мне кажется, тебе надо было лишь показаться в общем сталкерском поле, он бы и так явился.

— Клещ простых путей не ищет, да? Или он так издевается надо мной?

— Я уже осудил его подход и высказал ему это в лицо.

— И что он ответил?

— Не хочу выражаться грубо, у меня иное воспитание, — Гава криво улыбнулся. — Зато мы выяснили, что ты очень ценен для него и нужен ему живым.

— Я это понял в первую же стычку с Чёрным, и вроде бы от Клеща ничего не скрывал, — отчасти я соврал, потому что про Вольгу мне рассказывать явно не стоило.

— Тем не менее, — Гава развёл руками. — Сразу скажу, что отпустить мы тебя сможем лишь через месяц, таков срок лечения, по крайней мере, тех болезней, которые в силах вылечить наш врач.

— А это ещё что значит?

— У нас есть подозрения, что у тебя рак, — спокойно сказал Гава, хотя в его взгляде всё же промелькнула доля сочувствия. — Это предположение, нужна более детальная диагностика, биопсия.

Мне не требовалось много времени на размышления. Я принял всё за секунду.

Такой исход был слишком очевидным. Постоянно шляться среди радиоактивной дряни, аномальных полей и рассчитывать на долгую и безболезненную старость? Как можно?

Когда-то ещё в университете я узнал про философа Эпикура, который однажды выразил мысль что-то вроде: «Пока я есть – смерти нет, когда смерть наступает, меня уже нет». Может быть, это не дословно, но мне такой подход был по душе. Я не боялся смерти, я боялся момента встречи с ней, внезапного и непостижимого.

Когда у меня появилось примерное понимание, от чего я умру, если не поймаю пулю раньше, жить стало даже немного легче.

— Ну и ладно, — я вздохнул и улыбнулся.

Гава удивился моей реакции.

— И всё же проверься по возможности на большой земле. Не надо недооценивать нашего врача.

— Проверюсь, но мне сейчас не до этого. Что там с этим ублюдком?

— К делу так к делу, — Гава кивнул и встал со стула, начал медленно расхаживать по палате. — В любом случае тебе придётся рассказать о нём всё, что тебе известно. А дальше… Ты вправе выбрать два исхода: покинуть Зону навсегда и считать, что для тебя всё благополучно закончилось, либо помочь нам разобраться с твоим недругом.

— Он вам сильно насолил?

— Много кому. Ну так что, Лоцман? Что предпримешь?

— Я останусь.

***

В первую же неделю я встал на ноги и передвигался по убежищу как у себя дома. Отреставрированный бункер постсоветской эпохи даже в обжитом виде вызывал чувство тревоги.

Несколько раз по ночам, когда в палате и коридоре тух свет, мне снились неприятные сны. Я видел жуткие сюжеты, как в похожем подземном комплексе в тёмные коридоры вырывается нечто опасное. Людям приходится прятаться по углам, в надежде, что кто-нибудь придёт и спасёт их, но в глубине души они понимают: такого никогда не будет. Во сне я также примерял на себе роль несчастного, который нечаянно разбивает пробирку и обрекает всех обитателей на мучительную смерть. После парочки таких сновидений мне поскорее захотелось выйти на поверхность.

Я предполагал, что размеры бункера скромны и если от меня и скрывают некоторые помещения, то их не очень-то и много. Маршрут моих передвижений был ограничен: палата, кабинет Гавы, узкий коридор без единой двери, но с десятком переплетённых проводов под потолком и, конечно же, единственное просторное помещение, оборудованное под столовую. Там я принимал пищу обычно в компании одного постоянно поддатого повара и двух долговцев из местной охраны. Правда, кроме них Гавы и молодого со своими странностями врача, я больше никого здесь и не видел.

Гава поделился со мной комплектом спортивного костюма, и я частенько сидел у него в кабинете, где мы сначала отвечали на вопросы друг друга, а затем переходили на пространные темы, будто были давними приятелями.

Для меня псевдоприятельство с Антоновым было подспорьем в моральном восстановлении, а, может быть, старлей просто преисполнился жалостью ко мне из-за найденных признаков смертельной болячки.

Прежде чем добраться до кабинета Гавы, мне нужно было миновать скромный пост охраны, на котором по нестабильному графику бдел один из двух бойцов Долга. Даже здесь они носили стандартную чёрно-красную броню. Рядовые бойцы смотрели на меня с усмешкой, может быть даже с некоторым презрением. Несмотря на совместные приёмы пищи, с ними я так и не наладил контакт.

В кабинете Антонова было уютнее, чем в палате. Такие же небрежно покрашенные стены, но предметов интерьера и декора гораздо больше. Стальные шкафы с ячейками на замках и загадочными разноцветными метками громоздились вдоль всей стены за рабочим столом. Был здесь и оружейный шкаф с сетчатой решёткой, за которой можно было увидеть два разных автомата советского образца, кажется, «Вал» и «Гроза». В углу на специальной треноге красовался чёрный вертикальный стяг, на нём была изображена красная мишень и надпись «Долг». Такой символики я ранее нигде не видел.