Похоже, кое-какие сюрпризы у Анклава в запасе еще остались.

Из червоточины вылетело еще несколько ракет. Подлетное время было минимально, так что противодействовать этому удару цинты никак не могли, и вскоре единичные взрывы слились в одно сплошное грохотание. Что ж, та линия обороны, которую мы видели, оказалась не последней.

Последняя находилась в другом мире.

Отступили ли туда силы Свободного Анклава, заманивая неприятеля в ловушку, или их союзники и сами оказались неплохо подкованы в техническом плане, мне было неизвестно, но это в любом случае был всего лишь временный выигрыш. Сидя внутри червоточины, они не смогут противодействовать цинтам здесь, и стоит только имперцам зачистить территорию вокруг портала, как они смогут играть в ту же игру.

Ракеты ведь способны летать в обе стороны.

Я не знал, на что рассчитывают защитники червоточины. Может быть, эта ракетная атака вообще была их финальным аккордом, голом престижа, который все равно не мог спасти их от неминуемого поражения.

В воздух взвилась сигнальная ракета, и цинты бросились в самоубийственную атаку без прикрытия бронетехники. Оказалось, что оба берега просто кишели имперцами, и сейчас вся эта масса цвета хаки, крича и стреляя, ринулась на последние траншеи Свободного Альянса. Сначала я подумал, что это еще более глупо, чем попытка танкового прорыва, ведь союзникам ничего не стоило перестрелять их всех из пулеметов, а потом заметил, что передние ряды цинтов были прикрыты едва различимыми во всем этом хаосе золотистыми энергетическими щитами.

Это действительно была атака самоубийц, но не совсем такая, как я о ней подумал.

Пули союзников вязли в щитах, но первые ряды все равно падали, когда червоточина собирала с них свой энергетический налог, и тогда в дело вступали те, кто шли следом. Не думаю, что это были какие-то особо сильные симбы вроде Ван Хенга, такими бы имперцы жертвовать наверняка не стали, но их объединенных сил хватило, чтобы дотащить основную массу пехоты до окружающих портал траншей.

В щитах больше не было необходимости, силы сошлись на предельно близкой дистанции, бойцы империи хлынули в траншеи, и какая-то их часть уже поднималась по пандусу.

Похоже, империя была настроена окончательно решить этот вопрос именно сегодня и перестала считаться с потерями.

Завороженные этим зрелищем, мы с Филиппом застыли на месте и едва не прошляпили нападение на нас самих.

Их было два десятка, и вряд ли они собирались нападать именно на нас, спеша присоединится к веселью, которое творилось чуть ниже, но так уж получилось, что мы оказались у них на пути, и убраться с него уже не успевали. Я открыл огонь первым, делая ставку на фактор внезапности, и успел уложить пять или шесть человек, когда остальные начали стрелять в ответ. Я перекатился в сторону, укрывшись за стволом дерева, бросил взгляд на Филиппа. Тот вцепился руками в свой автомат и замер на месте, словно впал в ступор.

Ясно, помощи от него никакой.

Цинтам мое местонахождение было известно лишь примерно, так что я сместился еще левее, выпустил в их сторону несколько коротких очередей и снова сменил позицию. Кажется, мне удалось уложить еще парочку.

Но их было слишком много, и они пытались взять меня в клещи. Я уловил какое-то движение среди деревьев, переключился в режим одиночного огня и послал туда пулю. Перекат, выстрел, еще перекат, на выходе из которого я увидел цинта, несущегося прямо на меня. Я выстрелил ему в грудь, но пуля лишь царапнула по золотистой броне, полностью покрывающей его тело, и ушла в сторону.

То ли сработали рефлексы цинта, то ли он сознательно был готов принести себя в жертву ради остальных.

Я успел выстрелить в него еще дважды, прежде чем он врезался в меня, и мы покатились по земле. Энергии в его теле оставалось немного, потому что он не пытался поразить меня энергетическим оружием, орудуя кулаками. Я был устал и измотан, и, черт побери, у меня не было никакого желания умирать в партере, поэтому я намеренно пропустил удар, отводя руку для замаха, и контратаковал. За секунду до того, как мой кулак должен был врезаться в его ребра, я отдал команду Сэму, и тот послушно вложил в мои сжатые пальцы кинжал.

Удар был смертельным. Цинт удивленно выпучил на меня глаза, а потом из его рта вытекла струйка крови. Сэм убрал кинжал сразу же после того, как он достал до сердца цинта, пробив защиту, и я столкнул мертвое тело в сторону.

Как раз для того, чтобы увидеть двух имперцев, целящихся в меня из автоматов. Говорят, что в такие моменты вся жизнь проносится перед глазами, но я видел лишь два черных дула, готовых плюнуть в мою сторону смертью, и, наверное, я был к ней готов.

После того, как в моем мире мне удалось свести схватку с ней вничью, в этом мире она все время шла за мной по пятам, жаждая реванша, и вот, наконец, догнала.

Длинная автоматная очередь срезала их обоих.

Я бросил взгляд в ту сторону и увидел Филиппа, переводящего ствол и поливающего округу свинцом, а потом у него кончились патроны, и вместо выстрелов я услышал только щелчки, и сразу три пули вошли ему в грудь и живот, и отбросили назад, возвращая его в грязь.

Что ж, его жертва принесла плоды, он убил несколько человек и спас мне жизнь. Ненадолго, но все-таки.

Я пошарил рукой рядом с собой, нащупывая свое оружие. Двойка последних уцелевших из этого отряда цинтов выскочила из-за деревьев, как чертики из табакерки, и мы выстрелили одновременно.

Я уложил обоих, получив пулю в бедро. Не самый плохой размен. Сэм мгновенно убрал боль, но… рана не затягивалась и кровь продолжала вытекать из меня, смешиваясь с дождевой водой.

«Все, что могу, поручик».

«Спасибо», — искренне сказал я.

Для обычного пулевого ранения крови вытекало уж слишком много, и я предположил, что у меня повреждена бедренная артерия. Боли не было, но на меня накатила слабость, вдобавок, я совершенно не чувствовал левой ноги. Я попытался встать, но она отказалась служить мне даже в качестве обычной подпорки, так что я сразу рухнул обратно в грязь.

Что ж, вот и отпрыску рода Одоевских наконец-то представилась возможность умереть в бою.

Я стоял посреди ослепительно белой пустоты. Здесь не было зеркал, как и других предметов мебели, как и вообще любых других предметов, но я почему-то был уверен, что нахожусь сейчас в своем собственном теле. В теле поручика Одоевского, графа, сына князя.

Прошло мгновение или, может быть, вечность, и рядом со мной возник Андрюша Щербатов, мой верный боевой друг, мой постоянный спутник во всех гулянках последних лет, пироконтроллер, весельчак и балагур. Точнее, это была только его оболочка, и я откуда-то точно знал, что под ней скрывается Сэм.

— Мы умерли? — спросил я.

— Еще нет, поручик, — ответил демон. — Но мы умираем.

— Что ж, — сказал я.

— Что ж.

— Тогда где мы сейчас?

— По-прежнему в твоей голове, — сказал Сэм. — Я организовал эту встречу, чтобы попрощаться.

— Не думал, что ты настолько сентиментален, — сказал я. — Мы и знакомы-то чуть больше года.

— Для меня время течёт по-другому, — сказал он. — И мне кажется, что я знаю тебя целую вечность.

— Что ж, — сказал я.

— Не могу сказать, что с тобой было приятно иметь дело, — заявил он. — Но это было… довольно познавательно.

— Тебя ведь на самом деле здесь нет, — сказал я. — И меня здесь нет. Это всего лишь мой предсмертный бред, не так ли?

— А какая разница? — спросил он.

— Ты прав, никакой, — сказал я.

— Осталось уже недолго.

— Что ж…

Боль была яркой, белой и ослепительной. Такой силы, какой я никогда раньше не испытывал, но вместо того, чтобы свести меня с ума, она почему-то привела меня в чувства. И как только я снова начал осознавать себя лежащим в канадской земле, в голове зазвучал голос Ван Хенга.

«Вставай».

Очистительная боль исходила из метки, которую он поставил мне год назад. А голос в моей голове… Что ж, к голосам мне не привыкать.