«Это риторический вопрос, или мне стоит познакомить тебя с воззрениями моих предков?»

«Риторический», — поспешно сказал он. «К тому же, отведенное для светских бесед время истекло. Мы уже приехали».

Это был обычный и ничем не примечательный двор в обычном и ничем не примечательном спальном районе, и все вокруг было привычно по-питерски серым. Кристина припарковала машину на свободном месте, между двумя такими же китайскими консервными банками с непроизносимыми для обычного русского человека названиями, заглушила двигатель и открыла водительскую дверь.

— Вы идете, Георгий?

— Конечно.

Она ввела цифровую комбинацию, отпирающую тяжелую металлическую дверь подъезда, которые принято устанавливать в неблагополучных районах, и мне в нос ударил резкий запах сырости и кошачьей мочи, причем второй ингредиент в этой смеси явно доминировал. Под лестницей стояла и пропитывалась этими запахами новенькая детская коляска, судя по розовому цвету, для девочки. Сомнительное решение, но, наверное, лучшее из возможных, если у молодой матери нет физической возможности поднять коляску в свою квартиру в отсутствии лифта. Снаружи-то ее точно украдут.

Ступени лестницы стали покатыми из-за времени и бесчисленного количества шагов. Мы поднялись на третий этаж и Кристина остановилась перед обычной дверью из обитой дрянным дерматином фанеры. Звонок отсутствовал, так что она просто постучала по двери миниатюрным кулачком, и если это и был кодовый стук, то какой-то очень уж примитивный.

За дверью послышались шаги, не сказать, чтобы очень тихие, а я задумался о том, как могло бы выглядеть сопротивление в моем родном мире. Неужели так же убого?

И могло ли в моем родном мире вообще возникнуть подобное сопротивление?

Разумеется, я не говорю о всевозможных тайных обществах, в которых в то или иное время состояло, наверное, все аристократическое сословие. Я и сам побывал на паре тайных собраний, когда волочился за девицей из дома Шереметьевых, и только прискорбная скоротечность нашего романа помешала мне стать полноценным членом организации. Молодых аристократов скорее привлекал романтический образ, этакий ореол бунтаря и мятежника, и никакого истинного желания перемен за всем этим, разумеется, никогда не стояло. Дань моде и ничего более.

Про заговоры в среде старших аристократов мне ничего неизвестно, потому что меня в те круги не приглашали. Наверняка там существует что-то подобное, какие-нибудь скрытые от посторонних взглядов союзы, но что там происходит на самом деле, знают только участники этих союзов и руководство императорской службы безопасности, которая, как известно, всегда на страже. Самой нашумевшей историей был так называемый «заговор князей», случившийся во времена молодости моего папеньки и чуть не стоивший нам всем дедушки, но до сих пор доподлинно неизвестно, был ли это реальный заговор или провокация и постановка спецслужб, решающих при этом совершенно другие задачи, большая часть которых вообще могла находиться за пределами страны.

Что же касается низовых организаций, то, я полагаю, шансов у них не было. Политическая система в моем родном мире сложилась достаточно давно и с тех пор продемонстрировала свою крайнюю устойчивость. Военная аристократия, существование которой вызывало недовольство плебса в мирные времена, во времена неспокойные превращалась в щит империи, принимающий на себя удары внешних врагов, и даже самые пламенные революционеры называли ее «необходимым злом», призывая к реформам, порой даже чрезмерно радикальным, но никак не к полному ее упразднению.

Кроме того, я думаю, что если господствующий класс возник задолго до рождения очередного поколения революционеров, то им гораздо труднее увлечь за собой народные массы, которые по большей части просто привыкли к существующему положению вещей. К тоже же, господствующий класс моей родной империи принадлежал к тому же этносу, что и весь остальной народ, и даже в худшие времена не воспринимался, как иностранные оккупанты, зачастую даже и по-русски не говорящие.

Так что, наверное, в этом мире сопротивление, несмотря на свою жалкость и ничтожность, именно сейчас переживало свой расцвет, находилось на пике своей формы. Дальше будет только хуже, массы будут становиться все более инертными по мере того, как будет уходить поколение людей, которые застали другие времена и реально знающих, что все может быть иначе.

Но если доверять полученной от Сэма информации о грядущем конце света, то мы вряд ли узнаем, как оно там могло бы сложиться, просто потому что человечество столько не проживет.

Это не говоря уже о том, что конкретно этой ячейке сопротивления уже явился вестник смерти.

Дверь открылась. На пороге возник худощавый мужчина средних лет, одетый в довольно потрепанный коричневый костюм-двойку. Узел галстука был ослаблен, воротник расстегнут, на щеках виднелась двухдневная щетина, туфли давно нуждались в чистке… Одним словом, вид у человека был довольно непрезентабельный.

Еще у него был пистолет в плохо скрытой пиджаком кобуре, но даже это не делало его опасным в моих глазах. Он не был похож на человека, который может принимать решения, но, может быть, он окажется тем человеком, который хотя бы способен озвучить условия сделки.

Иначе все это вообще не имеет смысла.

— Входите, Георгий, прошу вас, — сказал он. — Или, может быть, мне лучше говорить «поручик»?

— Если вы не готовы обращаться ко мне «ваше благородие», то давайте остановимся на именах, — сухо сказал я. — Имя вы можете использовать любое, какое пожелаете.

— Тогда я буду использовать имя, данное вам при рождении, — он натянуто улыбнулся и еще раз махнул рукой, приглашая меня войти.

— А вас как зовут? — спросил я.

— Глеб, — соврал он.

Я шагнул вперед и оказался в тесной прихожей, причем стала она такой отнюдь не из-за обилия мебели. Конспиративная квартира сопротивления была обставлена в стиле необходимого минимализма, из которого выделялся, разве что, огромный вычурный шкаф, стоящий в полуметре от входной двери.

«Там сканер», — сообщил Сэм. «Они проверяют нас на наличие „жучков“».

Выходит, шкаф тоже был необходим и являлся частью защитного периметра, хотя, на мой взгляд, с поисками следящих устройств они немного запоздали. Это надо было раньше делать, еще в автомобиле.

А сейчас это так же несвоевременно, как и бесполезно, метку Ван Хенга они своими приборами обнаружить не в состоянии. Да и какой смысл проверять меня сейчас, когда я уже здесь?

Разве что отсюда мы должны отправиться на какой-то более засекреченный объект.

«Кристина» осталась в подъезде, поскольку внутрь ее никто не приглашал. Видимо, она была курьером и ее функции на сегодня уже были выполнены.

Мы прошли в комнату, где стояли стол и два оставшихся от предыдущей эпохи кресла. Глеб сел в одно из них и положил себе на колени планшет. Я устроился во втором.

Окна комнаты выходили во двор, но светлее от их наличия не становилось. Разве что серость, просматривающаяся через запыленное стекло, была несколько другого оттенка.

— Что ж, я рад нашему знакомству, Георгий, — сказал Глеб. — Позвольте мне задать вам несколько вопросов.

Я промолчал. Это его территория, пусть он и делает первые ходы.

— Чем вы занимались последний год, Георгий? Как его провели?

— Нет, — сказал я.

— Нет? Что именно «нет»? Против чего вы протестуете?

— У меня нет ни желания ни потребности вести с вами светские беседы, — сказал я. — Вам что-то от меня нужно, так расскажите, что именно и огласите цену. Играть в лучших друзей нужно было год назад. Теперь сугубо деловые отношения.

— Понимаю ваши чувства и не могу выразить, как я сожалею, что год назад наши московские коллеги приняли это жестокое и несправедливое решение, — заявил Глеб. — Более того, хочу вам сообщить, что несмотря на то, что все мы уважаем нашего коллегу, которому пришлось решать в жесткой стрессовой ситуации, даже не весь московский офис разделяет его позицию…