— Видеть? — улыбчиво переспросил ловчий. — Успех гораздо приятней испытывать, нежели наблюдать за ним.
— Да! Воистину! — подхватил развесёлый Нот, подойдя вплотную к Маэлбриту и водружая ему на плечо испачканную в земле руку.
Охотник на чудищ бросил неодобрительный взор на одиннадцатого ара, но стойко промолчал, и Нот продолжил вещать:
— Лучше, как будете готовы, Ваша Светлость, приходите в наши «ясли» и посетите воспитанников. Испытайте своих детищ в силе, отправьте их на бой, они весьма послушны и покорны, а Маэлбрит припас для Вашего развлечения особый номер. Порадуются ли Ваши глаза, коли мы натравим одну кровожадную тварь на другую дикую скотину?
— Это… это от многого зависит, — слишком серьёзно ответил Главный советник, прижимая указательный палец к губам.
— Ур! Химгур! Кардрагон!
По долине опять заструился хвалебный клич в честь Кардрагона, и Маэлбрит устало закатил зеницы в то время, как в Луридасе подобные завывания вызывали приступы тревоги и навязчивых страхов. Ему мерещилось, будто это Эбелис обращается к нему из загробного мира устами живых, и умоляет своего брата то ли дать ему достойное погребение, то ли отомстить за скоропостижную смерть, то ли попросту просит быть более осмотрительным и велит поостеречься всего запретного и магического.
— Все за работу, немедля, — приказным тоном отчеканил Зархель.
Охотник на чудовищ, снарядившись ящиком с новыми «детальками мозаики», первым направился к клеткам с подопечными монстрами. У лазутчика Луридаса тоже имелись масса неотложных дел, однако он не больно-то горел желанием браться за выполнение обязанностей. Шпион заглянул в глаза Зархеля, но в очах последнего читалась лишь холодная враждебность, и, дабы не напарываться на очередную стену, Луридас удалился сразу за Маэлбритом.
— Ваша Светлость, — прошептал первому ару Аон на ушко Нот Четырёхрукий, — позвольте полюбопытствовать, как прошло Ваше свидание с Отравляющей Фахарис?
— О! Это было великолепно! — вдохновенно отозвался Зархель. — Какая же это прелесть — заполучить столь потрясающую возможность, и столкнуться лицом к лицу с чем-то по-настоящему удивительным и древним. Будто все наши предки… будто время собственной персоной воплотилось в этой мумии, и теперь следит за нами! Разве Элисир-Расару ещё нужны кувшинки? Зачем недолговечные цветы, которые якобы помнят предков, когда эта женщина — воистину наша предтеча? Прародительница? Она уж точно видела былых королей. Во всяком случае, у неё имеются глаза, и рот, и язык, и уши… она сумеет поведать нам всё, что когда-то было ей доступно, в отличие от цветов.
— Да, Ваша Светлость, — с превеликим удовольствием согласился Нот. — Пора бы очистить от кувшинок наши славные озёра, уж больно они заросли! Настало время багульника, он не портит воды.
Первый и одиннадцатый ар злокозненно захихикали, понося кувшинки тогда, как седьмой ар, Дуностар, в очередной раз исполнял роль слуги и беседовал у входа с посыльным.
— Хотя… — внезапно Нот посмурнел и насупился, — я ведь говорил Вам, что под мумифицированным телом этой жрицы, «Фахарис», проклюнулись очертания поразительного камня, на коем сохранился отпечаток древней кувшинки? Сей цветок размером со здорового мальчишку, примерно пять на пять с половиной локтей, представляете?.. Хм… неужели поговорка была правдивой, и легенды не лгут нам?
Представляет ли Зархель? Да он, пока склонялся перед пятами покойного божества, воочию зрел контур этого самого злосчастного цветка, так называемой кувшинки, будь она проклята…
Советник желал обратить все божественные пророчества себе во благо, однако, что делать с этой кувшинкой, он так и не решил. Кувшинка — символ дома Амуин, и, предъяви он мумию Отравляющей Фахарис в первозданном виде, Зархель лишь прославит семью с Морозного Камня, отнимая известность у собственного дома и своей фамилии, Аонов, владык Тёмных Ручьев, берега которых стережёт ядовитый, но душистый багульник.
— А коли правдива легенда о древних гигантских кувшинках, то, стало быть, правдивы и истории о драконах, что скапливали здесь горы из сокровищ? — тихо рассуждал Нот, снова взявшийся за любимую работу.
Он тщательно очищал от земли даже самые мелкие частички мумифицированных тел, отбирая те из них, которые покрывались намертво вросшим зиртаном. Ведь именно такие куски использовали эти трудолюбивые старатели, извращаясь над живыми созданиями при помощи магии и подручных средств, калеча подопытных во имя «преображения» и во славу королевства.
— Взгляните, что мы обнаружили здесь? Тушу настоящего огнедышащего ящера! Кто бы мог подумать… кто мог представить? Мы собираем его колдовскую кровь, конечно, она может пригодиться в наших изысканиях, но…
— Ваша Светлость, — едва слышно промолвил Дуностар, подходя ближе к дяде, — донги Ална и Адана уже приехали, и вот Ваш горячий отвар.
Молодой человек протянул поднос Главному советнику, с которого тот и принял стакан.
— А? — сперва чуток рассеянный Зархель опять не понял, о чём толкует Дуностар, но затем он быстро привёл мысли в порядок. — Хорошо, идём. Нот, мы уходим, а травлю чудищ глянем после того, как закатится солнце. Незачем привлекать к спектаклю лишние глаза.
Первый и седьмой ар Аон покидали зону раскопок. Они направлялись в просторный и роскошно обставленный шатёр правителя, которым здесь и являлся Зархель, однако возбуждённые голоса молящихся никак не смолкали.
— Ур! Химгур! Кардрагон! — кричали паломники.
— Ах… музыка для ушей моих, — мечтательно прошептал Зархель, засматриваясь на серые, беспросветные небеса. — Конечно, лучше бы они призывали Фахарис, но… предки преподнесли нам этот дар, и даже если дар их — испытание, мы в силах превратить испытание в возможность, а невезение обернуть величайшей из удач. Иначе мы вообще не достойны править.
Уже возле входа в огромный шатёр из тёмно-бордовых и насыщенно-синих тканей, Дуностар сквозь зубы процедил:
— Да, дядя. Оборачивать чёрные тела в белый погребальный саван — будто Ваше призвание.
— Что ты сказал? — искривившись, прохрипел советник.
— Простите, дядя. Это самое пристойное из того, что я сумел придумать.
— Придумать? Это — не про тебя. Радуйся, мой дорогой племянник, мой кровный родственник, что нынче у меня доброе расположение духа, и я точно в таком же здравии. Но, главное, у нас с тобой одна судьба. Ничто не разлучит нас — ни рок, ни случай, ни воля богов, ни даже твоя непомерная глупость, Дуностар. Вздумал тоже, дерзить мне, нахал!..
Последнюю реплику Зархель раздражённо проворчал себе под нос и погрозил племяннику пальцем. Дуностару всё чаще казалось, будто его покровитель в расцвете лет стал превращаться в обычного дедка, который находит усладу лишь в одном — бесконечном и беспочвенном брюзжании. Воистину, страшные метаморфозы!
— Не высовывайся больше, — наказал Зархель племяннику и отодвинул занавески в шатёр.
Впрочем, трудно не высовываться тому, кто имеет столь выдающийся рост.
Слуги обставили шатёр правителя весьма пышно, ведь Зархелю всегда нравились красивые вещи. Всё здесь, начиная от тканей и заканчивая раскладной мебелью, обладало своим очарованием и яркой индивидуальностью, и было выполнено из лучших материалов. Кое-где поблёскивали подвески из драгоценных камней, где-то расплывались блики по лоснящейся поверхности посуды из золота и серебра. В жаровнях вместе с углями тлели благовония, и в целом эти переносные мрачные чертоги напоминали истинный дворец.
Зархель, шагнув под навес, сразу направился в южную часть шатра, обращённую в частные покои, тогда как северная сторона, огороженная ширмами и занавесами, была обустроена под приёмный зал. Дуностар последовал за дядей.
Хозяев встречал безмолвный слуга, стоящий возле кровати. Сперва его нечёсаные волосы и белоснежная кожа могли показаться довольно подозрительными для несведущих, но лишь до того момента, пока они не заметили бы совершенно чёрные глаза прислужника. Его белки будто бы полностью заволокла непроницаемая плёнка, а на конечностях проступали надутые синюшно-фиолетовые вены, и в общем он смотрелся весьма жутко и наводил страх на любого, с кем сталкивался. Посвящённым же было доподлинно известно, что перед ними возвышается не какой-то там «слуга», а изменённый с помощью колдовства негуль — повреждённое воплощение утопшего. Дуностар примыкал к тесным рядам «посвящённых», ибо дядя всегда вводил племянника в курс собственных тайн. Всё-таки, Зархель считал, что седьмой ар Аонов слишком глуп для того, чтобы предать его или даже чтобы в секрете строить личные честолюбивые планы, поэтому он никогда не сомневался в верности Дуностара.
