— Ваше Мудрейшество, Его Высочество наследный принц желает Вас видеть, — Хатар отчеканил фразу так громко, что Сагар подпрыгнул от удивления.

Верховный гебр стоял спиной к дверям в спальни, перед длинным и высоким книжным шкафом с бокалом белого вина в левой руке. Он выбирал, что бы такого почитать на досуге. На старце была надета лишь изящная рубаха в пол с отороченным вышивкой подолом, просторная мантия-халат и ночной колпак — всё-таки, надо было подкреплять молву о хворях действиями.

— Да… с годами понимаешь, что по-настоящему славных книг, которые стоит прочесть, не так уж и много… — скорбно проворчал гебр.

— Ваше Мудрейшество, насле…

— Да слышал я! Не глухой ещё! Негоже это, что Его Высочество разгуливает по дворцу, как ни в чём не бывало… хм… что же делать, что делать?

Сагар Молниеносный залпом осушил бокал вина и поставил его на полочку, после чего схватился за переплёт первого попавшегося томика и метнулся в постель. Улёгшись на ложе и закутавшись в пышное одеяло, он страдальческим голосом промолвил:

— Хатар, у меня опять нога разболелась. Передай Его Высочеству, что сегодня тоже не смогу ему помочь с постижением глица. Упаси всевышние небожители, Его Высочество ещё заразиться этой мерзкой хворью! О, небеса и воды, да отразится замок в лазурной воде…

Последние реплики Верховный волшебник произнёс так тихо и неразборчиво, будто уже пребывал в бреду на смертном одре. Только Хатара, верного и проницательного иноземного раба, не проняли хозяйские ужимки. Мужчина знал обо всех причудах старика, и потому лишь подозрительно вскинул одну бровь, а затем нахмурился.

— Ваше Мудрейшество, всем известно, что подагра не заразна.

— Всё равно, всё равно! Пусть Его Высочество держится подальше от болезнетворных миазмов. И пригласи ко мне лекаря, пускай сделает ещё одну примочку или притирку… нога так болит! Так болит! О, небеса и священные воды!..

Хатар вновь скорчил суровую гримасу, явно давая понять Сагару, что из него актёр, ей богу, никакой, однако молча отправился озвучивать очередные отговорки для принца.

Низко поклонившись наследнику престола, Хатар извинительным, но обстоятельным тоном возвестил:

— Его Мудрейшество по-прежнему разбит подагрой, Ваше Высочество. Прошу простить Вашего покорного слугу, однако мой господин не в силах принять Вас сегодня.

— Да, передайте Сагару мои пожелания скорейшего выздоровления, — спокойным и бесстрастным голосом выдал принц. — А он, случаем, ничего не оставлял для меня? Письмо или свёрток?

— К несчастью, нет, прошу, не гневайтесь, мы — лишь ничтожные слуги, а Его Мудрейшество сейчас болен и не способен раздавать даже поручения для нас.

Наследник равнодушно кивнул Хатару и поспешил удалиться.

Прежде Сагар, когда его мучила подагра, никогда не чурался общества принца, наоборот, Сэль часто читал троюродному дедушке вслух его любимые книги в такие дни. И всё это, мягко говоря, выглядело не очень-то красиво… Впрочем, Сэль не привык сомневаться в Сагаре, видимо, у старика имелись причины для того, чтобы отстраниться.

После обеда Данаарн тоже не объявился, и Сэль решил навестить матушку, пока не вернулся Зархель. Без этого неусыпного надсмотрщика будет гораздо проще раздобыть то, что желал принц — ключ от гривны покорности из пал-силбани с шеи Эра. Может, лицедей из Эймана вышел куда более уверенный, чем из Сагара, однако Сэль всё равно представлял, насколько велики страдания того из магов, кто носит на себе такое бремя.

В дверях передней комнаты покоев королевы-регента его встречала новая прислужница благородных кровей. Дама, ещё толком не знакомая ни с порядками дворца, ни с распоряжениями хозяйки, без заминок и лишних вопросов пропустила Сэля дальше, в конце концов, он ведь являлся наследником престола и будущим магом-королём. Служанка до сих пор не подозревала, что к Его Высочеству относились здесь, словно к садовому украшению: радует глаз — и ладно, и на этом с него хватало, незачем серьёзно принимать его в расчёт.

Принц постучал в дверь спален королевы и почтительно произнёс:

— Матушка? Матушка, могу я навестить Вас?

Ответа не последовало, но Сэлю подумалось, будто он слышит голос государыни — то ли тихий шёпот, то ли слабый стон. Кажется, Нин-дар-нана находилась в помещении, поэтому Его Высочество подтолкнул дверь и проник внутрь, предварительно ещё раз предупредив:

— Ваша Милость, к Вам сын пожаловал. Я вхожу…

Все окна в спальне королевы закрывали плотные тёмные занавески. Здесь не горело ни одной лампы, и колючий мрак разрезали только редкие нарушители — тонкие полоски света. Те лучи солнца, что сумели протиснуться через щели в шторах, теперь расписывали яркими цветами предметы мебели и богатую утварь опочивален в тех местах, где оседали.

Её Милость развалилась в праздной позе в глубоком кресле, и ноги её, облачённые в атласные домашние туфли, покоились на маленьком пуфике. На королеве было надето просторное платье из мягкой и рыхлой ткани нежно-персикового оттенка, целомудренно прикрытое сверху блестящим халатом до середины бедра, облегающим фигуру и подпоясанным широким ремнём. Лицо Зармалессии выглядело совершенно отрешённым, бледным и безучастным, и Сэль быстро понял, что послужило тому виной: на прикроватном столике из драгоценного блюда, как правило, вверх вздымалась целая гора из «успокоительных чёрных жемчужин» лекарства его матушки. Но ныне гора изрядно поубавила в размерах и весе, стёрлась почти до основания. Что ни говори, всё-таки с течением времени жемчуг тоже обращается в пески, которые затем сдувают ветры и смывают дожди, только обычно на это уходят столетия… жемчуг — недолговечный «камень».

— Кто… явился в мою скромную обитель? — прошептала невменяемая королева.

Её аккуратная голова, сегодня увенчанная диадемой с серебряными цветами и драгоценными звёздами, неестественно склонилась на бок, но шею Её Милости берегла шёлковая подушечка. Определённо, кто-то позаботился о положении, в котором находилась королева-регент, во всех смыслах. Зармалессия бы точно сейчас не смогла сама надеть туфли, красиво опоясаться, подвести брови или даже подложить мягкий свёрток под собственное ухо.

— Это я, матушка, Сэль Витар, Ваш надоедливый и непокорный отпрыск, — проворчал принц.

Он решил, что Нин-дар-нана теперь не в силах его строго судить, а поэтому можно дать себе волю и совершить робкий… ну, или, напротив, дерзкий и долгожданный глоток свободы.

Сэль сглотнул слюну, подойдя к письменному столу матушки. Среди чернильниц, перьев и сосудов с песком, увеличительных стёкол и вырезанных из полудрагоценных камней зажимов для бумаги он обнаружил некоторые документы, которые страшно его заинтриговали. Прищуриваясь и напрягая зрение, принц прочёл заглавные надписи, поражённо ахнул, затем приблизился и мысленно прочёл буквы ещё разок. На столе Её Милости без присмотра лежала купчая, и не на что-то там, а на Лихие острова — бесплодный и вроде как бесполезный кусок суши на западе Зелёного моря, издревле принадлежащий Элисир-Расару, но, согласно данным бумагам, отходящий во владения соседней державы. С малых лет Сэля наставляли, что не полагается разбазаривать две вещи: жизненные силы после того, как он станет магом-королём и все его слова наполнятся майном, и земли королевства. Даже пустые и никчёмные, ведь время склонно к перемене взглядов, оно, подобно сердцам слабых, может в одночасье резко и бесповоротно изменить свой интерес.

— Не может быть. Это что ещё такое? — медленно шевеля губами, произнёс наследный принц.

— Пускай на белом поле маки расцветут, — шептала в бреду Зармалессия.

Однако внезапно на неё снизошло просветление. Королева приподнялась в кресле и заняла более достойную и собранную позу, поправила свою толстую смоляную косу и отчётливо проговорила:

— Сынок, подойди ближе. Твоя матушка тоскует, сердце её томится, пока твой двоюродный дядюшка в отъезде по неотложным делам короны.

По спине Сэля пробежали морозные мурашки. Как славно, что он не стал брать бумаги в руки и не нарушил порядок на столе государыни.