О себе напомнил бывший каптенармус Вильке. Через Курта, с которым я поддерживал связь по телефону конторы «Краузе и Шмидт», он передал, что нашёл S-Patrone, но ситуация щекотливая — мол, продаёт их сомнительный тип и лучше бы явиться на сделку лично. Во избежание различных неприятностей, которые могут подстерегать покупателя-одиночку. Я же сойду за целую компанию, и со мной Вилье будет чувствовать себя в полной безопасности.

— Что за сложности с холостыми патронами? — удивился я.

— А они боевые, — брякнул Курт, который пересказывал мне послание. — Чёрта с два найдёшь холостой. На чёрном рынке он не ценится, в отличие от того, что с полноценной пулей. И там свои риски, из которых полицейская облава далеко не самый большой.

— Славься, Германия, страна нескончаемых путчей! — хмыкнул я. — Так и подначивает верных сынов отечества на дурные подвиги. Разве не парадоксально?

— В новой конституции первым пунктом записано, что Германская империя является республикой. Наше государство зиждется на парадоксе, — заметил Вильке, проявив удивительную осведомлённость в юридических делах. Наверняка он услышал этот каламбур от Фрейданка.

— Ладно, положим, переделать боевые в безопасные я сумею. Выйдет ничуть не хуже, чем смена монарха на рейхспрезидента, — сказал я. — Когда ехать?

Договорились на завтра. Перед тем как положить трубку, я спросил:

— Пока мясных разгрузок не предвидится?

— Если выбью поставку, сразу дам тебе знать. Пока все разводят руками, даже прохвост Вильке.

В первую встречу с Мецгером он уговорил меня помочь ему с переносом туш ещё раз. С тех пор скотобойня ушла в отказ. Поставки сокращались, и поредевшие партии перехватывали более ушлые торговцы. Проблема была даже не в наличии товара; просто марка дешевела с каждым днём, и состязаться с богатыми конкурентами Курт уже не мог. В отчаянии он прибегнул к помощи Вильке, но и бывший кладовщик со всеми его связями раздобыть мясо оптом по бросовой цене пока не мог.

Я не знал точно, чего опасался Вильке, однако продажа патронов прошла без сучка без задоринки. Воодушевлённый моим присутствием, снабженец даже выбил небольшую скидку. Я же ничего толком не сделал — просто стоял возле него и улыбался, чтобы продавцам не вздумалось выкинуть какой-нибудь фокус. Собственно, после моей улыбки они и согласились сбросить цену.

— Отлично проделано, герр Кляйн, — похвалил меня Вильке, когда мы погрузили коробки с патронами в повозку. — Но больше так не делайте. Я думал, они либо убегут, либо достанут револьверы и изрешетят нас.

— Револьвер был только у одного, — отмахнулся я. — Я оглушил бы его, прежде чем он достал бы оружие.

— Говорят, американские ковбои на дуэлях стрелялись за долю секунды.

— Носили ли эти ковбои толстые зимние пальто?

— Почём мне знать, — пробурчал Вильке. — Я никогда ковбоя вживую не видел. Только обычных сэмми [1].

— Это что же, они пытались захватить ваш склад? А вы доблестно отбили их налёт?

— Как протрубили окончание войны, я стащил из брошенного штаба коробку с железными крестами. Потом, когда отрядом уходили из Франции, встретили роту американцев. Они и раскупили кресты на сувениры.

Глаза Вильке довольно заблестели. Не то вспомнил, как хорошо было возвращаться домой живым, не то радовался удачной сделке.

— Вы не рассказывайте Курту, — спохватился он. — Он к орденам трепетно относится.

— Буду нем, как могила, — заверил его я.

Мы разошлись. Я взял с Вильке обещание, что он завезёт коробки в мастерскую, адрес я ему дал. У меня же осталось незавершённое дело в Берлине. Я собрался наведаться в Романское кафе. Текст мемуаров был дописан этим утром; пачка листов, труд долгих бессонных ночей, хрустела во внутреннем кармане пальто. Раньше Макс прятал в этом месте бутылки с самогоном. Теперь там лежали его воспоминания, отобранные и тщательно приглаженные. Я находил эту перемену поэтичной.

Здание, в котором находилось Романское кафе, отличалось прусской монументальностью. Его главный фасад с обеих сторон окружали башни с черепичной крышей. Над выступом по центру возвышался треугольный фронтон, украшенный барельефами. Вершину треугольника венчал имперский орёл. Здание словно воплощало в себе старый порядок, погребённый в братской могиле Первой мировой войны. И почему его выбрали для своих встреч поэты и писатели, люди творческие, а значит, далёкие от затхлого орднунга?

Несмотря на разгар буднего дня, кафе встретило меня суетой. Слева от входа располагался небольшой квадратный холл, сейчас пустой; но в прямоугольном зале справа были заняты почти все столики, а было их больше полусотни. Кельнер носился между посетителями как угорелый. Мне с трудом удалось задержать его.

— Вы на турнир? — выдохнул он, взмыленный от бесконечной беготни.

— Нет, я…

— Тогда садитесь, не задерживайте меня!

Уломать его ответить на мои вопросы удалось комбинацией из взятки и моей улыбки. Он стрелял испуганным взглядом по сторонам и обильно потел, но швейцар, стоявший у выхода, оценил мою комплекцию и прикинулся, что ничего не замечает. Побеждённый и лишившийся надежды на подмогу, кельнер рассказал, что как такового союза у писателей нет, однако некоторые заглядывают сюда с завидной регулярностью. Также здесь обретались редакторы, художники, композиторы, актёры и вообще — люди искусства. Когда я попросил назвать примерное расписание завсегдатаев-писателей, кельнер побледнел, видимо, вообразив, что какой-то писатель увёл у меня жену и я поклялся извести всех литераторов Берлина. Но я не отпускал его, по-дружески придерживая за локоть, и он сдался.

Получив нужные сведения, я попрощался с кельнером — и столкнулся у вращающейся двери с тощим молодым мужчиной. Я едва успел поймать его, иначе он полетел бы на пол. На нём были новенький фрак, белоснежная рубашка и брюки по последнему писку моды, в галстуке блестела жемчужная булавка. Франтоватость его подчёркивали пенсне, сквозь которое незнакомец воззрился на меня, и изящная трость.

— Какой экземпляр! — заключил он.

Я не почувствовал неприязни в его взгляде. Но держался он высокомерно, хотя это ему и не шло. Он был чересчур нескладен, а изящный наряд и тонко выделанные перчатки не добавляли ему солидности. На лбу его поблёскивали капельки пота; он походил на жердь, которую невесть зачем нарядили. Отчего-то он показался мне смутно знакомым — будто я уже где-то его встречал… Или кого-то похожего на него.

— Простите, не заметил.

— Ничего, переживу. Смею предположить, вас привела в кафе тяга к состязаниям?

— Понятия не имею, о чём вы.

— Жаль! Я уж думал, вы захотели попробовать себя в шахматах, — тонко улыбнулся мужчина. — Но никогда не поздно начать! Вы знаете, как ходят фигуры?

Математическое решение шахмат с первого хода было найдено сотни лет назад. На их основе люди придумали другие игры, более устойчивые к чистой вычислительной мощи; сами же шахматы остались уделом немногих любителей, которые запоминали комбинации всех возможных ходов в них. Вершиной мастерства считалось решить партию по первым двум ходам.

Я никогда не увлекался шахматами, но кое-что в них смыслил. Агентам Института Развития предоставлялось обучение в составе общего курса. Оно предполагало знание решения для любой позиции, которая включала в себя десять фигур.

— Кажется, слон ходит диагонально, а конь — две клетки вперёд и одна вбок? — наморщил я лоб, изображая задумчивость.

— Верно, верно! Как организатор, я не могу пройти мимо, когда вижу проблеск таланта в начинающем игроке. Предлагаю вам поучаствовать. Поверьте, многие за этот шанс отдали бы руку!

Мой собеседник подмигнул мне, явно довольный собой.

— Сколько за вход?

— Для вас — бесплатно и вне очереди.

Я задумался. Последние дни выдались тяжёлыми. Мне не повредила бы разгрузка. Смена деятельности даст отдохнуть от работы в мастерской.

Уловив мои колебания, франт протянул мне руку.