И криво усмехнулся, глядя, как стремительно Богиня приближается ко мне. Подавил трусливый порыв бежать — или упасть ей в ноги, как сделал бы Грэйлек.

— Сам не знаю, как фее удалось вырваться, — как можно спокойнее проговорил я. Ти-Амата встала передо мной, недобро сузив красные, горящие, как огни, глаза. — Я допустил ошибку. Больше такого не повторится.

Недавние события воскресли перед глазами, будто всё это происходило здесь и сейчас… Я видел Линлейт в птичьей клетке — растрёпанную, зарёванную, достойную презрения. Слышал свой собственный голос:

— Ночь пройдёт, и ты лишишься одного крыла, мотылёк. Мне нужно будет показать Феолике, что мои слова — не пустые угрозы, — говоря это, я налил себе уже порядком опостылевшего иллюзорного вина. Хотелось, наконец, чтобы жрица сдохла, и вся Гиркантия, а вслед за ней и Санхана подчинились моей… нашей, мысленно поправился я, воле. Тогда бы мы захватили и виноградники, и плодородные земли — всё, что угодно. И к демонам этот Скальный Дворец! Любой королевский замок со всеми его богатствами оказался бы во власти Ти-Аматы, а значит, и в моей!

— Ты… ты заплатишь за всё своё зло, — прорыдала Линлейт. — Как ты безжалостен к другим, точно так же будут безжалостны и к тебе!

Праведное негодование феечки забавляло не меньше, чем её страх и трепет.

— Сомневаюсь. Магия Богини до сих пор была мне как щит и броня, — я просунул два пальца в клетку и слегка ущипнул Линлейт. Она потешно взвизгнула. — Так будет и впредь.

— То есть, — простонала фея, — обычным оружием тебя не убьёшь?

Я поднял бокал, глядя, как в алой глубине пляшут золотые искры.

— Только очень могущественным волшебством, мотылёк. Таким, как у Богини, или ещё сильнее. Что касается обычного оружия… В меня стреляли из луков, метали копья и кинжалы. Я не получил ни одной серьёзной раны, будучи в человеческой форме, не говоря уж о драконьей! Дикари из Пельтенна и вовсе уверены, что я бессмертен. Но какая тебе разница? Ты сама, — я улыбнулся ей широкой, сердечной улыбкой, — долго не проживёшь. Даже если Феолике убьёт Дэрну.

Линлейт вытаращила на меня глаза, перепуганная ещё сильнее:

— Ты обещал!..

— Всегда можно обойти любую сделку, — заверил я её. — Было бы желание! А фея, даже такая бестолковая, как ты, слишком опасна. Потому что принадлежит свету, а моя Богиня, как тебе известно, вышла из тьмы, из Нижнего Мира, и возвращаться туда не намерена!

Линлейт снова принялась рыдать, а между рыданиями сыпала угрозами. Мне надоел этот спектакль. Решил оставить фею в одиночестве и полюбоваться жертвоприношением, которое Грэйлек собирался провести далеко за полночь. Перед уходом я начал укреплять защиту на птичьей клетке, поглядывая на обессилевшую от слёз Линлейт. И вдруг на меня нахлынули воспоминания Вильгерна о первой встрече с ней…

— О чём ты думаешь? — тихо спросила феечка. Словно очнувшись, я увидел, что она припала к прутьям. И машинально ответил:

— О том, как показал тебе прекрасные иллюзии, каких ты никогда в жизни не видела. Славное было время… Демон бы тебя сожрал! — Я пришёл в бешенство, осознав, что говорю. И, встряхнув клетку, швырнул её на кресло. Линлейт завизжала, видимо, ушибившись, но меня это нисколько не тронуло.

— Ничего-ничего. Скоро от твоего друга и воспоминаний не останется, — припечатал я, торопливо выходя из комнаты. — А пока жди!

Злой и растерянный, я допустил ошибку в защите птичьей клетки и не увидел этого. Но когда вернулся и обнаружил, что она пуста, всё стало ясно.

… — Вот как, — Ти-Амата упёрла мне в грудь, напротив сердца, свой острый коготь. — Сам не знаешь, как вырвалась твоя пленница, а, Тольвейр? Сейчас, когда она на свободе, Феолике охотно перебежит на сторону жрицы. Как дорого нам будут стоить твои ошибки?

— Да, признаю, я совершил глупость. Но до сих пор моя служба была безупречна, разве не так? — Говоря это, я невольно подумал, что длины её когтя в самый раз хватило бы пронзить мне сердце. — Вчера я покорил, наконец, Большой Пельтенн, и его жители восславили твоё имя…

Но не раньше, чем я сжёг своим пламенем многих из них. Это было невероятное зрелище — огонь, неумолимо тянувший свои языки повсюду, находя кричащих, обезумевших людей, опаляя их жаром. Горело даже тусклое осеннее небо над верхушками гор, вмиг поседевшими от ужаса.

— Я знаю, что ты сделал, — прошипела Ти-Амата. — Для того я и подарила тебе свой поцелуй, чтобы ты одерживал всё новые и новые победы! Но вот что, Тольвейр…

Боль была внезапной и такой резкой, что я еле удержался от крика. Проклятье! Нет, Ти-Амата не станет убивать меня, я ведь был её Пламенем. Да и такое войско, какое создал я, Грэйлеку сотворить не под силу…

— Отныне ты будешь советоваться со мной, принимая каждое решение. Если я велю тебе больше не возиться с этой девчонкой Феолике, а порвать её на тысячу мелких кусочков, ты это сделаешь. Сделаешь же?

Я медлил, вспоминая нежное, податливое девичье тело в своих объятиях. Феолике принадлежала мне, я по-прежнему хотел сделать её покорной, но в глубине души не желал ей смерти… Конечно, Богиня услышала эти мысли, и глаза её вспыхнули ещё ярче, ещё злее. Боль удесятерилась, и я, не выдержав, застонал.

— Все твои приказы выполню! Клянусь!

— Уговорились, — Ти-Амата с неожиданной и пугающей ласковостью провела пальцами по моей щеке. Готов был поклясться, что сейчас она полоснёт меня когтями по лицу, но нет, обошлось. Богиня лишь придвинулась ближе и выдохнула мне в губы: — Я надеюсь на твоё послушание, Тольвейр.

И, отстранившись, убрала свой коготь. Я перевёл дыхание, чувствуя, как боль медленно, неохотно отступает, и слыша притворно-участливый голос Первого жреца:

— Готов поручиться, что наш друг больше не подведёт нас! Ошибиться может каждый! Простите, Богиня, — как будто спохватившись, что вмешался не в своё дело, он низко поклонился.

Ти-Амата не обратила на это выступление никакого внимания. Она замерла, словно прислушиваясь к чему-то. А мне в очередной раз пришло на ум, что для Богини мы с Грэйлеком — такие же рабы, как любой деревенский тупица. Просто куда полезнее его. Но, похоже, Первого жреца всё устраивало, и он был только рад пресмыкаться перед сильным.

— Я чувствую, кто-то появился на Гиркантии, — наконец, произнесла Ти-Амата и резким взмахом руки нарисовала в воздухе картинку. Та дрожала и колебалась, словно плохая иллюзия, но драконов, которые решительно шли вперёд, я узнал сразу.

Черноволосый, могучий Миэллен из рода Ирр и смуглая, сероглазая Сигвара из рода Ифаль.

— Двоим удалось прорваться! — На этот раз шипение моей повелительницы было наполнено такой яростью, что даже Грэйлек, который ни в чём не провинился, побледнел и задрожал.

— Мы-мы справимся с ними, Богиня! Сра-сразимся и…

— Сражения не будет, — прервал я его, и оба посмотрели на меня. Я провёл ладонью по лицу, стряхивая паутину очередных воспоминаний, и безрадостно улыбнулся:

— Я легко смогу пленить обоих. Ведь это родители Вильгерна.

Линлейт пришла в себя незадолго до рассвета. С меня сняли оковы, так что я могла позаботиться о ней. Взяв самую маленькую ложечку, какая только нашлась в хижине, я начала осторожно поить фею водой. После третьего глотка бедняжка немного оживилась, села на моей ладони, подрагивая крылышками, и тихо проговорила:

— Я так рада, что нашла тебя, Феолике. Залетела в Рубикальтовые леса… металась, как безумная, пока не увидела светящуюся хижину… А от неё шло такое… ну, трудно объяснить, но феи это чувствуют очень хорошо…

Я дала ей ещё воды.

— Что ты собираешься теперь делать? — Линлейт глубоко вздохнула и вопросительно посмотрела на меня. Я проглотила комок в горле и ответила, стараясь, чтобы голос не дрогнул:

— Убить Тольвейра.

Как ни странно, фея отнеслась к этой идее спокойнее, чем я. Она лишь печально склонила светловолосую головку, о чём-то раздумывая. И, наконец, отозвалась: