Я не боюсь крыс. Теперь я знаю, что они разносчики заразы, и что они могут насмерть загрызть спящего ребенка или просто больного и слабого человека. Но в детстве, когда жила на улице, я этого не знала. Они меня никогда не грызли. Они были теплые, и копошились в одежде, и у них такие милые розовые лапки. Одна крыса, помню, поделилась со мной едой, другая по вечерам приходила поиграть.

Вот и сейчас мне стало теплее на душе, когда несколько бурых и бело-коричневых зверьков показались из-за мешков и бросились прямо к рассыпавшемуся просу.

В нескольких шагах от нас они замерли, начали подниматься на задние лапки и поводить в воздухе розовыми носами, подергивая передними лапками. Они явно не решались подойти к шефу.

Шеф присел на задние лапы и издал несколько странных ворчащих звуков.

Подбежало больше крыс, наверное, с десяток. Они расселись вокруг нас неровным полукругом, время от времени попискивая.

— Они ведь не подойдут, если я попробую их подманить? — спросила я шефа.

— Почему же нет? Крысы умные животные и чувствуют намерения, а эти особенно. Попробуйте.

Я присела на корточки, не обращая внимания, что мои юбки подметают пол, и сделала жест, которым приманивала крыс в подворотнях: пошевелила пальцами, как будто щекочу кого-то. Правда, перчатку я не сняла: одно дело не бояться крыс, другое дело — напрашиваться на чесотку или лишай.

К моему удивлению, одна крыса, черно-белая, довольно маленькая, тут же направилась ко мне. В пути она сделала несколько остановок, словно не решаясь, но я продолжала шевелить пальцами, и в конце концов храбрый зверек преодолел естественные опасения и присел рядом.

Я начала чесать крысе спинку и бока, пока она в возбуждении бегала по полу туда-сюда, иногда задирая мордочку и словно сражаясь с моей рукой.

Удивительно, что обычная, неприрученная крыса так легко мне доверилась!

Ее товарки, увидев, сколько удовольствия получает самая смелая, тоже нерешительно приблизились, и скоро я обнаружила, что чешу уже пять крыс, которые наперебой требуют моего внимания и даже отпихивают друг друга. Я засмеялась.

— Рад, что вы получаете удовольствие, — сказал шеф, — но займитесь же и делом, наконец. Покажите им ваш рисунок служанки с вороной.

Я послушно достала из сумочки блокнот, открыла на нужной странице и положила на пол.

Несколько крыс обратили на него внимание, обнюхали. Одна залезла на рисунок и начала умываться. Другая попробовала на зуб проволоку, скреплявшую картон.

— Ну хватит! — возмутилась я и отобрала блокнот. Как бы ни были милы крысы, портить свои вещи я им не позволю.

— Действительно, хватит, — согласился шеф. — Все, что нужно было, они мне уже сказали.

— Как сказали? — поразилась я. — Вы с ними… мысленно общаетесь?

Шеф снова издал свое мелодичное мурчание-смешок.

— Что вы, Анна, мысленное общение между генмодами и обычными животными — не более чем миф. Просто крысы говорят между собой очень высокими звуками. Человеческое ухо их не слышит, а я слышу прекрасно. Они уже сказали мне, в каком доме работает эта женщина.

— Они настолько умны?

— По отдельности — нет. Но когда собирается стая, интеллектом они могут поспорить со средним жителем этого города. Они запомнили женщину в таком костюме, от нее им все время перепадало угощение.

— Неужели она кормила крыс?

— Нет, она тренировала ворону хватать булавки. И давала ей награду. А крысы подъедали то, что упало… Ну, пойдемте же.

— Куда?

— В ближайшее почтовое отделение. Нужно телеграфировать старому другу.

Ближайшее почтовое отделение оказалось тут же, рядом. Пока мы ждали, я все-таки перекусила, взяв у лоточника пироги с мясом и клюквой, и тот же самый сбитень. Пар от деревянной кружки крутился в морозном воздухе и я старалась доесть скорее, чтобы ничего не упустить.

Успела в самый раз: едва я, убедившись, что никто на меня не смотрит, украдкой облизала пальцы и надела перчатки снова, на небольшую посадочную площадку рядом с почтой приземлился полицейский аэромобиль.

Полицейские аэромобили чуть побольше, чем обычные такси, и у них даже есть брезентовый навес, который кое-как защищает пассажиров от холода и ветра. Большинство таксистов на них не тратится, уж слишком они уменьшают грузоподъемность.

В аэромобиле прилетели двое: высокая женщина в форменной полицейской куртке и фуражке, чьи погоны выдавали в ней инспектора, и огромная сарельская овчарка-генмод, тоже в полицейском ошейнике — но уже с бляхой старшего инспектора.

Я машинально встала так, чтобы прикрыть шефа от овчарки, но он решительно обогнул меня и первым поспешил к гостям.

К моему удивлению, они совершенно мирно обнюхались с овчаркой, та — или, точнее, тот, потому что это был кобель, — даже лизнул шефа между ушей.

С дамой-полицейским шеф тоже поздоровался весьма дружелюбно.

— Господа, — сказал он, — разрешите представить вам мою ассистентку Анну. Анна, это инспектор Жанара Салтымбаева и старший инспектор Дмитрий Пастухов, мои добрые знакомые.

— Насчет доброты — это не про Жанару, — широко ухмыльнулся инспектор Пастухов.

Салтымбаева только хмыкнула, словно уже устала от шуток своего партнера, но мирилась с ними.

— Ты сказал нам, что у тебя есть информация по делу о ворованной броши и вороне-генмоде? — сразу же перешел к делу Пастухов.

— Да, только ворона была не генмодом, — ответил шеф. — Нам удалось установить, что некая особа третьего дня заказала для обычной вороны контактные линзы в лавке Кунова. Эта особа — никто иная, как служанка в особняке госпожи Соляченковой.

— Ха! — Пастухов коротко гавкнул. — Той самой, с которой встречалась потерпевшая? Ну и ну! То есть имел место сговор?

— С потерпевшей — вряд ли, — покачал головой шеф. — Если бы мадам Горбановская играла, она бы не удержалась от соблазна поднять бурю в стакане воды. Однако излишней экзальтации от пропажи броши я не заметил. Она была расстроена ровно настолько, насколько может быть расстроен человек ее характера, у которого украли безделушку, имеющую лишь сентиментальную ценность.

— Значит, Соляченкова решила обокрасть сестру с помощью вороны, — сделала вывод Салтымбаева. У нее был приятный низкий голос, который совершенно не сочетался с грубовато слепленным лицом. — Пытается создать благоприятную обстановку, чтобы продвинуть свой законопроект в Городском собрании?

— Скорее всего, — кивнул шеф. — Но я подозреваю, дело не только в этом… Вы ведь, должно быть, знаете, что Соляченкова — сестра покойного мужа госпожи Горбановской?

— Да уж, не вчера родились, — кивнул Пастухов.

— Дамы не так уж хорошо ладят между собой, как пытаются показать, — продолжил шеф. — Между ними существуют финансовые трения. Так что, думаю, это еще и сведение личных счетов. Но тут уж нам надо убедиться.

— Но как? — сказала Салтымбаева. — Василий Васильевич, все, о чем вы говорите, это лишь косвенные улики. Их никак недостаточно для обыска. Да и что мы можем найти? Соляченкова наверняка избавилась от булавки.

— Не думаю, — сказал шеф. — По крайней мере, если мои источники верны… Вы принесли то, что я просил?

Салтымбаева кивнула и достала из внутреннего кармана своего форменного жакета длинную серебристую булавку, на одном конце которого красовалась стилизованная звериная морда, даже не поймешь, какого зверя. Пастухов тут же приподнял брыли и тихо зарычал, а шеф раздраженно дернул ухом.

— Спасибо, инспектор, — сказал шеф. — Ну, пойдемте же. Боюсь, нам придется немного полазить в грязи. Вы не против?

— У нас не та служба, чтобы быть против, — фыркнул Пастухов. — Это ты у нас беленькая неженка.

— Моя шерсть светло-серая и черная на концах, — с достоинством возразил шеф, — а ты, мой дорогой, попросту грубиян.