Все это, конечно, были пустяки по сравнению с прочими моими неприятностями, это я осознала тут же.
И еще осознала, что лежу на столе в неком помещении — не в той лаборатории, где мне прежде пришлось провести полдня, а в совсем другой комнате, чем-то напоминающей прозекторскую в морге. Возможно, как раз металлическим столом, на котором меня распластали.
Мои ноги были раздвинуты, юбка задрана, и Златовская что-то там рассматривала.
— …вроде получилось, — говорила она вслух. — Кровь есть, семя есть… да много-то как, будто он не в нее засовывал, а сверху обкончал! Ну а дальше я вам не скажу, я вам не гинеколог. Этим мой муж занимается.
Мне вспомнилось все сразу: горячечный шепот — «простите меня, если сможете!» — руки, шарившие там, куда я не собиралась никого пускать в ближайшее время… Но точно не внутри меня, это я помнила. И никакой боли в паху я тоже не ощущала — а должна была, если верить анатомическим книжкам.
— А может, в самом деле сверху? — спросил Резников. Он стоял чуть дальше, позади Златовской. — Что-то очень уж хорошо он себя контролировал.
— Сомневаюсь. У них в полнолуние и так животные инстинкты обостряются, а учитывая, сколько я туда феромонов вылила и испарила… Да вы посмотрите, он и панталоны на ней порвал.
Сбивчивое дыхание, соленые капли, приземлявшиеся мне на лицо. Он дрожал так, как будто бил озноб, как будто был болен.
Держался, видно, из последних сил. Но держался.
А панталоны порвал, чтобы не заметили нож. Какой молодец.
— А что это у нее на ноге? Ножны, что ли? Сняли бы вы их, Милена Норбертовна.
— Резников, ну вы даете! С вашими-то связями бояться ножичка? Она и не тронет его, пока я не прикажу.
— А если действие булавки выветрится?
— Действие булавки не выветривается, это вам не опиум. Единственный вариант — перенастроить на другую булавку.
Но я больше не была под влиянием булавки! Я контролировала себя!
Это осознание почему-то пришло ко мне последним, будто я не ожидала его, будто уже успела смириться, что вся моя жизнь отныне пройдет так — без мыслей, без чувств, подчиняясь малейшим прихотям этой женщины.
Однако это не так!
Я жива!
Я цела!
И я, мать твою, с тобой поквитаюсь!
Златовская все еще стояла у края стола между моих раздвинутых ног, и резким махом ноги я ударила ее по шее, сбивая с ног. Она охнула, хватаясь за край стола: мне не удалось заставить ее упасть, как мне хотелось. Ничего — я уже садилась.
Юбка задрана — не надо лезть под нее самой, это удобно. Никогда больше не буду носить нож так высоко на бедре, никогда больше не потеряю на это лишние секунды, как в недавней драке!
Это обещание проскользнуло в моей голове быстро и резко, словно бьющая в землю молния. А вслед за нею прогремел и гром: нож в моей руке чиркнул по горлу Златовской, под ухом. Она булькнула, схватилась за рану — и повалилась на пол с выражением крайнего удивления на лице.
Я знала, что от перерезанного горла умирают не мгновенно — хотя и очень быстро, — но Златовская опасности больше не представляла. Я вскочила на столе, собираясь прыгнуть на Резникова.
Но тот уже успел подхватить стоящий в комнате стул и пятился к двери, выставив ножки вперед.
— Спокойно… спокойно… — бормотал он. — АВХ или как тебя там?..
— Меня зовут Анна! — рявкнула я и все-таки прыгнула.
Неудачно: Резников бросил стул и выскочил за дверь лаборатории, а я на стул налетела, потеряла равновесие и упала сама. Прямо в лужу крови, которая растекалась вокруг тела Златовской.
Я обернулась к ней. Она была еще жива и как будто пыталась что-то сказать, но я не расположена была ее слушать. Схватив стул, который попортил мое приземление, я размахнулась и приложила ее по голове.
Стул оказался тяжелым — череп треснул, как спелый арбуз.
Больше крови. Хорошо.
Сердце у меня отчаянно бухало, перед глазами все плыло, но Прохор и шеф всегда вбивали мне одно: думай вперед! Не только то, что будет сейчас, но и что ты будешь делать через минуту!
Прямо сейчас мне хотелось преследовать Резникова и перерезать ему горло точно так же, как Златовской. Но какие-то остатки здравого смысла меня удержали. Не помню, чтобы в тот момент я всерьез беспокоилась о том, сколько в здании бандитов и как я буду из него выбираться; скорее, меня вело желание как можно сильнее и больше насолить Резникову, Златовской и всем остальным здесь, которые в одночасье разрушили мою жизнь.
Нагнувшись, я достала из халата Златовской связку ключей — как любезно с ее стороны было показать мне, где она их хранит! Затем огляделась. Вот чем эта комната напомнила мне прозекторскую: кроме металлического стола, на котором я лежала, и ламп над ним, тут были еще выстроившиеся вдоль стен шкафчики, и на них какие-то колбы и бутылки.
Мне ужасно захотелось все это расколотить разом, но я удержалась. Не хватало еще надышаться хлороформом или чем-то похуже и снова потерять сознание.
Но если это лаборатория, то тут должен быть…
Да!
В первом же раскрытом шкафу я нашла большую бутыль с надписью «Спирт медицинский». Отлично.
Я опорожнила всю эту бутылку на Златовскую, а заодно повыкидывала из шкафов какие-то тетради и пачки бумаг — все, что смогла найти. Пусть горит!
Спички нашлись в другом шкафчике, рядом с бунзеновскими горелками. Отлично.
Я зажгла сразу несколько и бросила их в лужицу спирта. На меня полыхнуло жаром.
Превосходно!
Взглянув в последний раз на без сомнения мертвое тело Златовской, я вышла из операционной и быстрым шагом направилась по коридору. Мне не пришло в голову задаться вопросом, почему Резников не послал за мной своих бандитов — это волновало меня мало.
Но в коридоре я одного из них встретила — того самого Гришку, который переплетал мне косу.
Бросив только один взгляд на меня, он вжался в стенку и даже не сделал попытки преградить мне дорогу.
Опять же, я не спросила себя, почему. Мне было плевать. В моей руке был нож, но Гришка не входил в число тех, кого я поклялась прикончить любой ценой. А таких кроме Златовской было двое: Резников и Щеголь, который убил шефа.
Хорошо, что у меня такая отличная память, пусть даже стараниями Златовской и ее мужа. Я без труда нашла камеру, в которой держали волчонка-оборотня. Ха! Волков. Еще одна говорящая фамилия.
Но мне некогда было задумываться, почему его так зовут. Я начала отпирать камеру — и тут услышала тихое рычание из-за двери.
Вспомнив, как вела себя Златовская, я крикнула:
— Эльдар! Это я, Анна. Я в себе. Почти. Я убила злую тетку. Нужно бежать отсюда. Не бросайся на меня, я открываю дверь.
Рычание сменилось скулежом.
Я приоткрыла дверь, все еще держась настороже: пусть Волков и показал уже, что контролирует себя он правда превосходно, но кто его знает, может быть, в волчьей шкуре высшие нервные центры у него отключаются, и он даже не понял мою речь!
В щель сначала просунулся только мокрый мягкий нос, затем волк очень осторожно вышел целиком.
Теперь, несмотря на тусклый свет в коридоре, я рассмотрела его гораздо лучше, чем в камере. Во-первых, у волка по-прежнему, даже в зверином обличье, оставались голубые глаза — как у генмодов. Может быть, это особенность всех оборотней, кто их знает.
Во-вторых, он был очень тощий. Хотя, может быть, для волков в дикой природе это нормально. Я видела волков только в зоопарке Магистрального парка. Там их было пятеро и все больше напоминали сардельки.
Эльдар еще и размером был поменьше — то ли от слабости, то ли от того, что не вырос до конца. Черт его знает, как растут оборотни.
Неважно. Мне сейчас было не до размышлений о здоровье своего нечаянного сообщника. В конце концов, вряд ли он упадет замертво в ближайший час, а больше мне не надо.
Волк вопросительно посмотрел на меня.
— Идем к выходу, — сказала я. — Кого ни встретим, все наши, — вдруг мне пришел в голову важный вопрос. На первый взгляд ответ казался очевидным, но шеф учил меня всегда проверять мотивацию людей. — Сумеешь человека убить, если что?
