Купол закрывает только Аметистовый конец, в Дельте река Неперехожая, что делит город на две половины, разливается свободно… не считая тех ее частей, что целиком убрали под землю. Говорят, когда это сделали, многие возмущались решению Городского совета. Я этого не помню, я была ребенком.
Но в старых журналах мне попадались дагерротипы и скетчи того, как Дельта выглядела раньше. На мой взгляд, не очень-то она изменилась, зря люди возмущаются. Только там, где раньше мостики изгибались над каналами, они теперь изгибаются над посадками молодых звездных деревьев. По мне, так звездные деревья красивее каких-то каналов, не воняют тиной и не разносят заразу.
Конечно же, я знаю, что звездные деревья высаживали вовсе не ради украшения города — это стратегический ресурс.
Перед тем, как выйти из-под купола, шеф напомнил мне:
— Не забудьте надеть пальто и застегнуться хорошенько.
— Да-да, — рассеянно ответила я, разглаживая складки.
Ничего, не так уж и страшно, я боялась худшего.
Морозный мартовский воздух снова ударил меня в лицо.
Здесь, в Дельте, снега бывает куда больше, чем у нас — говорят, что снежные тучи часто вываливают свой груз, зацепившись за башни Оловянного конца, и не доносят его до Рубинового и Медного. На самом деле это чушь: башни вовсе не так высоки; все дело в ветре, который у нас, на возвышенности, гуляет свободно и уносит снег. Поэтому меня не удивляли сугробы, громоздящиеся кое-где до окон домов. Хорошо, что с обочины снег хотя бы убирают.
Снег сыпался с неба и сейчас, мелкий и мерзкий. Мы нашли от него укрытие в самом странном магазинчике, который мне только приходилось видеть.
Когда мы поднялись на высокое крыльцо с красивым кованым козырьком и прошли в первое помещение, я подумала, что передо мной очередная мелкая лавочка, вроде тех, где кончаются и начинаются пневмоходы под городом, и что торгует она книгами или рисованными альбомами. Но потом я увидела, что раскрытые тома, стоящие тут на всех полках, на самом деле каталоги, и что слева от стойки есть еще одна дверь, ведущая в удивительно длинное помещение, откуда доносились запахи влажной земли и сосновой смолы.
Несмотря на то, что, открываясь, дверь звякнула колокольчиком, нас никто не встретил.
— Погодите, Анна, осмотритесь, — сказал шеф, элегантно выпрыгивая из моей кошелки. — Сейчас я пойду поищу хозяина.
Я рассеянно кивнула: мое внимание приковали каталоги на полках. Подойдя ближе, я заметила, что на каждой странице нарисованы глаза. Человеческие, кошачьи, собачьи… кажется, даже овечьи — или, может, козьи? В общем, глаза с прямоугольным горизонтальным зрачком.
На самом деле это довольно жутко, когда на тебя со всех сторон пялятся рисунки. Я торопливо отошла от полок и замерла посреди маленькой приемной, не зная, куда себя деть.
Тут из соседней комнаты выглянул мальчик лет шестнадцати в фартуке подмастерья и, неприязненно зыркнув на меня, позвал меня за собой.
Я кивнула ему почти с благодарностью, несмотря на тон: все что угодно, лишь бы не смотреть на эти глаза.
Соседняя комната оказалась очень длинной, со стеклянной крышей — что-то вроде оранжереи. Здесь было также очень влажно, хотя и не очень тепло, и я сразу поняла, почему: владелец этой лавки выращивал под крышей звездные деревья.
Впервые я видела, чтобы их растили под крышей! Они зелены круглый год и прекрасно чувствуют себя на открытом воздухе. Даже лучше, чем сосны, хотя пахнут похоже.
Хвоя здешних деревьев, правда, отливала не голубым, а розовым. Может быть, какой-то особый теплолюбивый подвид? И еще в них было что-то странное, хотя я с первого взгляда не поняла, что…
Шеф и хозяин магазина, енот-генмод, одетый в безукоризненно исполненный костюм-тройку (у него даже свисала из кармана миниатюрная цепочка часов!) уже о чем-то жарко спорили за конторским столом в дальнем конце от входа.
Я замерла поодаль от них, не зная, подойти ли ближе. Шеф даже виду не показал, что заметил, как я вошла.
Мальчик-подмастерье, неприязненно косясь на меня, сорвал с одного из деревьев что-то и присел на простой деревянный рабочий табурет, примостившийся под нижними ветками вместе с верстаком. На верстаке стояли плошки с жидкостью и лежал набор ножей разного размера.
Подмастерье одним ножом побольше начал сдирать с плода — а это была именно плод, а не шишка, как обычно на звездных деревьях — плотную коричневую кожуру. Под верхним слоем что-то показалось…
Я охнула и прикрыла рот рукой.
В руках мальчишки был зажат круглый голубой глаз с точкой-зрачком! И, взяв маленький нож, он начал сдирать с него еще одну шкурку, на сей раз прозрачную.
Мне чуть не сделалось плохо. Я остро почувствовала себя очень юной и подумала, что, наверное, зря я напросилась работать с шефом и что слишком рано пошла в школу сыщиков. Нужно было еще на годик-два задержаться в пансионе для благоразумных девиц мадам Штерн! То-то она говорила, так и не смогла привить мне благоразумие!
Ну что же, сделанного не вернуть, оставалось только взять себя в руки!
Я несколько раз сглотнула и решительно отвернулась от мальчишки и его неприятной работы. После этого брать себя в руки сделалось значительно легче.
— Вижу, вы уже знакомитесь с тем, как мы изготовляем линзы, барышня! — жизнерадостно воскликнул хозяин заведения, потирая маленькие черные лапки и подслеповато щурясь на меня через двойное пенсне. Оно у него тоже висело на золотой цепочке.
— Да… очень… познавательно, — сказала я с дрожью. — Господин?..
— Кунов, барышня, Афанасий Акакиевич, — представился енот и тут же забыл обо мне, обернувшись к моему шефу.
— Нет! — воскликнул он еще раз. — Я ценю нашу с вами давнюю дружбу, Василий, но об этом не может быть и речи! Вы просите недопустимого! Я не раскрываю инкогнито клиентов! Я не… нет, решительно невозможно! Вы ведь понимаете, каким щепетильным товаром я торгую?
— Дорогой Афанасий, — шеф прошелся мимо енота, задевая его пушистым хвостом, — я тоже очень тебя уважаю, но умоляю не городить чепуху. Серьезных людей к тебе приходит не так уж много. Серьезные люди обращаются к Резникову. Ты в основном продаешь товары для карнавалов да для щеголей из общества, кто недоволен своим цветом глаз или слишком часто разбивают пенсне!
Шеф говорил слегка пренебрежительно, да и обращался на «ты», и у меня сложилось впечатление, что он не так уж уважает енота Афанасия.
— Это вы не понимаете! — енот надулся. — Как раз-таки щеголям из общества ни в коем случае нельзя, чтобы кто-то заподозрил, что они меняют цвет глаз таким вот образом! Последние несколько сезонов это считается моветоном. Теперь принято говорить, что цвет глаз меняется исключительно реверс-терапией!
У меня голова пошла кругом от этих объяснений.
То есть вот эти шкурки, которые подмастерье сдирал с плодов странного звездного дерева, и есть контактные линзы? Но как их используют и за счет чего они меняют цвет глаз? Неужели их… вставляют в глаза?! Страшно даже представить.
Кто захочет пользоваться такой гадостью вместо обычной и привычной инъекции, локально меняющей накопление меланина в радужке? Нет, все знают, что такие инъекции стоят немало, но ведь люди из общества могут себе это позволить, разве нет?
— Афанасий, — вздохнул шеф, — разве ты не слышал, что я сказал тебе? Мне нужен заказчик, который заказал голубые линзы для вороны. Обычной вороны, не одной из нас. Если ворон не начали в последние сезоны принимать в Ратуше, я думаю, ты можешь не опасаться, что разглашение тайны приведет тебя к разорению!
— Тут стоит только начать! — енот снова потер лапки. — А там потеря репутации, мою лавку закроют… Нет, Василий, как я вам ни обязан, я просто не могу!
— Здесь крайне щекотливое дело, — шеф улегся на живот, поджал под себя лапы и уставился на енота немигающим взглядом. В таком виде шеф очень мил со спины или сверху: похож на пушистую серо-черную лодочку. Но вот спереди внушительный воротник придает ему нечто львиное, а его немигающий взгляд пронзает до самых печенок. — Кто-то пытается спровоцировать конфликт с участием генмода. Тогда, когда Городское собрание обсуждает законопроект… ты знаешь, какой! Сам подумай, Афанасий, что станет с твоей лавкой?
