— Может быть, я могла бы вернуть собаку Полине, будто бы я ее нашла в другом месте? — спросила я.

Марина начала протестовать, но я тут же торопливо добавила:

— А потом — выкупить ее! У меня, конечно, нет столько денег, но вы говорили, что пытались, — я обратилась к Пожарскому. — Я могла бы сделать это якобы от своего имени, а затем передать собаку вам. Можем даже соответствующий договор заключить!

— Да, — судя по тону, Пожарский не испытывал энтузиазма по поводу моей идеи. — Но я сомневаюсь, что барышня Воеводина теперь согласится продать Ангелину. Она, скорее всего, уже закусила удила. И, возможно, заподозрит, что вы связались со мной.

— Мы можем обязать продать ее, — сказала я. — Такие судебные дела были! Когда владелец животного, ставшего матерью или отцом генмода, отказывался уступить его…

— И выиграли ли эти дела? — сухо спросил Пожарский.

Я покачала головой. Разумеется, член городского совета знал об этих прецедентах лучше меня.

Ангелина не понимала, о чем мы говорим. Она смотрела на нас ласковыми круглыми глазами, высунув язык, и словно бы приглашала: ну хватит уже, зачем такие серьезные лица? Пойдем играть!

— Подумать только! — горько произнес Пожарский. — И все это только потому, что Святослав не оставил завещания! Когда у него начались боли в груди полгода назад, он утверждал, что позаботится о судьбе Ангелины, но увы — у его стряпчего ничего не было!

Что-то странное было в словах Пожарского, какая-то нестыковка.

— Погодите, — сказала я. — Вы же раньше сказали, что Воеводин очень любил дочь? Неужели он хотел лишить ее наследства?

— Нет, не лишить. Но он знал, что она не отличается любовью к животным или генмодам, поэтому он планировал передать всех своих собак в другие руки, а Ангелину, разумеется, мне… — Пожарский вздохнул. — Несмотря на боли в сердце, Святослав скончался внезапно — врачи заверяли его, что ничего серьезного нет. Но я все же навел справки. Он не оставлял завещания у семейного нотариуса, и никакие другие душеприказчики до сих пор не явились. А если и было какое-то завещание, например, в семейном сейфе, то барышня Воеводина, разумеется, нам его не покажет.

Я вспомнила, как Полина расправила оборочки на своей белой юбке и сказала, что со смерти отца прошло сорок дней.

— Погодите, — сказала я. — Откуда вы знаете, что душеприказчики не объявились?

— Анна Владимировна, вам стоило бы знать, что частные нотариусы тщательно проверяют объявления о смерти и всегда сообщают родным своих клиентов, если у них есть какие-то бумаги.

— Да, но государственные этого не делают! — воскликнула я. — Уж вы-то лучше меня знаете, как загружены архивы ратуши! Если Воеводин оставил завещание там, то они могли пока не обработать очередь! Для них стандартный срок составляет шестьдесят дней. Именно поэтому срок опротестования завещания по закону — три месяца.

Уж это я знала точно: шеф вбивал в меня важность законов еще в детстве, а в Школе сыщиков законодательство Необходимска читалось пять семестров из шести.

— Спасибо вам за помощь, — тепло проговорила Марина, — но маловероятно, что такой уважаемый и состоятельный человек, как Святослав Игоревич Воеводин, воспользовался услугами государственных юристов!

— А вот тут вы не правы, Марина, — внезапно возразил Пожарский. Он говорил взволнованно, его хвост хлестал по задним лапам. — Вы не знали Святослава, а ведь это было вполне в его духе! В свое время он посвятил очень много усилий отладке работы архивно-нотариальной службы. И всегда верил в то, что закон един для всех и что услуги, предоставляемые мэрией, действительно должны быть полезны населению. Он вполне мог… Это необходимо немедленно проверить!

— И заодно, — сказала я, — можете привлечь Полину к ответственности за то, что она начала распродавать наследство отца до истечения срока опротестования завещания. Это ведь наказуемо, хотя многие смотрят на этот срок как на формальность, особенно если завещания никакого нет.

В этот момент я почувствовала небывалый триумф: надо же, как хорошо придумала! И только через секунду смутилась — ну конечно же, Пожарский давным-давно служит в городском собрании, он, небось, понимает эти нюансы лучше меня.

— То есть, если, конечно, это возможно, — добавила я.

— Это надо проверить, — согласился Пожарский. — Анна Владимировна, вы молодец. Я сейчас же в городское собрание.

— Как я полагаю, Славика вы завтра не приведете? — спросила Марина напряженным тоном.

— Почему нет? — кажется, Пожарский искренне удивился. — Вы предприняли непродуманные действия, которые еще могут стоить мне карьеры, но при этом исходили из любви к своему ученику и твердых моральных принципов. Редкостная удача — найти такого учителя. Хотя если все-таки по этому поводу разгорится скандал и меня снимут с должности, боюсь, мне придется отдать сына в бесплатную подготовительную школу. А теперь, с вашего позволения, дамы…

Он трусцой побежал к двери в дом, а я замешкалась — мне почему-то не хотелось уходить. Да и Пожарский однозначно распрощался со мной тоже: моя компания в ратуше ему была не нужна.

Марина поймала мой взгляд.

— Хотите поиграть с собакой? — спросила она. — Боюсь, Ангелине здесь довольно одиноко.

Наверное, это было странное предложение — ведь мы с ней едва знали друг друга. Но я приняла его с радостью.

В конце концов, я ведь тоже люблю собак.

В тот день я вернулась домой под вечер, усталая, но довольная.

Шеф явно был чем-то озабочен и за ужином спросил только, нашли ли мы пропавшего питомца.

— Нашли, — сказала я.

— А как подруга? — равнодушно заметил шеф, гоняя лапой по тарелке кусочки сырого мяса, облитого молочным соусом.

— С подругой я поссорилась, — сообщила я. — Но, возможно, нашла новую.

Или, может быть, еще не подругу… Мы с Мариной разговорились, пока играли с Ангелиной. Выяснилось, что она преподает историю и математику. Поскольку математика у меня также хорошо шла, Марина пригласила меня на собрания клуба любителей занимательной высшей математики, который собирался по субботам в помещении при ближайшей церкви. Надо же, а я даже не знала, что здесь такой есть!

— Хорошо, — сказал шеф довольно равнодушно.

На следующий день жизнь, как ни странно, не вошла в колею: шеф с Прохором куда-то пропали и не возвращались до обеда. Антонина воспользовалась этой возможностью, чтобы сделать внеплановую генеральную уборку, а меня выгнала на задний двор.

Я, впрочем, не особенно возражала: со вчерашнего дня у меня перед глазами так и стояли великолепные брови Марины Алеевой. Пусть оригинал находится от меня в двух кварталах, но со зрительной памятью мне повезло — я была уверена, что удастся верно ее изобразить хотя бы в общих чертах. Для целей шефа я частенько рисовала людей по памяти.

С другой стороны, «узнаваемо» для нужд Мурчалова и так, чтобы понравилось именно мне — это две большие разницы.

Время шло, я увлеклась работой и совсем пропустила возвращение Прохора с шефом. Даже не заметила, как Василий Васильевич подобрался ко мне из-под локтя и заглянул в альбом.

— Кто это? — спросил он.

Я охнула и попыталась захлопнуть альбом, но шеф, конечно же, все уже увидел. Довольно щурясь, он спросил:

— Никак ваша новая подруга? Не она ли обучает юных генмодов и проживает в соседнем квартале? Уж не через Пожарского ли с сыном вы с ней познакомились?

— Ну вы и тип! — от души сказала я. — Уже все знаете! Все утро, что ли, разнюхивали, чем я вчера занималась?

— Ах, Анна, учу я вас, учу… — шеф принялся вылизывать переднюю лапу, ничуть меня не стесняясь. — Чтобы «разнюхать», как вы выразились, чем вы вчера занимались, мне не потребовалось бы и часа! Никакой необходимости тратить на это все утро. Но на деле даже и час ждать не пришло. Мне, видите ли, принесли письмо.

— Какое письмо? — спросила я.