Она рассказывала о своём житье-бытье в Сибири, куда уехала вслед за мужем-геологом. Там же окончила Институт народного хозяйства по специальности «инженер-технолог». Сейчас работала в крупнейшем гастрономе города товароведом. Имелась двухкомнатная квартира со всеми престижностями: ковры, хрустали, цветной телевизор, и югославский сервант. Скоро должен появиться Жигуль второй модели. Дети потихоньку подрастали — Танюша и Серёжа. Вместо мужа-геолога теперь у ней имелся муж-армянин с выдающимися снабженческими способностями.

— Он может такое урвать, чего даже на столе у Брежнева не сыщешь…

Мда, изменились приоритеты, изменились и вкусы. Хотя я не знал её ранее, и не с чем было сравнивать, одно сильно бросалось в глаза — естественная у женщин близкородственная теплота и душевность перемежалась вдруг сквозняками жёсткой меркантильности.

Я чуть подробнее рассказал о своих приключениях. Сестра охала и круглила глаза. Про санаторного дядю подтвердила, что у того происходили конфликты с нашей матерью. Удивительно, что он вообще со мной стал общаться. Другой, внезапно обнаружившийся двоюродный дядёк из Москвы, работал в почтовом ящике. Так в Советском Союзе называли секретные организации, работавшие на оборону и космос. Люба определённо решила в выходные двинуть свои габариты в Москву, договариваться насчёт меня.

— А я тебя ни за что не узнала, если бы не показали, — призналась чикина сестра, — Другим стал не только внешне. Разговариваешь совсем как взрослый, рассудительно.

Обняла меня, заплакала и запричитала:

— Сколько на тебя бед свалилось, братик мой родной. Рано повзрослеть тебе пришлось.

Наши посиделки прервал звонок в дверь. Этот звоночек определённо требовалось поменять. Визг зубного бура в сочетании со скрежетом по металлу будто рвет нежную ткань моего устоявшегося настроения. Таким сигналом только пьяных алкоголиков в вытрезвителях трезвовать. Я взглянул на Любу, она прогримасничала, что никого не ждёт. Звонки стали настойчивей. Кто же так сюда ломится?

За дверью виновато улыбаясь распухшими губами, мялся водитель Серега в каком-то странном комбинезоне и без верхней одежды. Все лицо парня было неслабо покоцано. Очень неожиданный визит.

— Какими ветрами, Серёга?

Лицо парня резко помрачнело.

— Пусти скорей. Меня ищут.

Запустил в квартиру парня и заметил потяжелевшую походку, болезненно морщащееся лицо.

— Заползай в комнату. Там тебя покормят и выслушают.

Странным было видеть серьёзной и печальной мордаху прежде всегда веселого парня.

— Классно тут у тебя. Один живешь? — озабоченно поинтересовался он.

— Сестра приехала, — доложил ему.

Лицо у Серёги вдруг стало испуганным.

— Я вам не помешаю?

— Брось свои интеллигентные заморочки, — простебался над рабочим парнем, — Заползай, давай.

Вышла Люба и испуганно уставилась на серёгину битую морду. Я отрекомендовал его своим лучшим другом. Сестра немного успокоилась и пригласила парня за стол. Увидев следы пиршества, парень округлил глаза:

— Праздник у вас какой?

— Нет, поминки были, — объяснил ему, — По матери.

— Прости, не знал. Соболезную! Припёрся вот…, - сильно смутился парень.

— Да что ты такое говоришь! Я так рад видеть тебя именно в этот день. Давно сам хотел к тебе нагрянуть. Давай, садись сюда, поешь, — захлопал я крыльями.

Серёга с трудом угнездился на стул, не скрыв гримасу боли.

— Ты чего, убился?

— Спина… Не трогай, измажешься.

Напротив нижней части спины темно-синий комбинезон оказалась пропитан кровью.

— Нифигасе! Где ты так приложился?

— Приложили в ментовке. Кололи, чтобы в липовом преступлении сознался. Какого-то сторожа с его женщиной будто бы я убил.

— Ладно, потом расскажешь. Давай, я тебе раны сначала обработаю. Загниют ведь.

— Может быть, поесть сначала дашь?

— Никуда твоя еда не сбежит, а микрофлора развивается со страшной скоростью.

Серёга кивнул, восхищенный моей ученостью. Мы прошли в ванную, и он скинул свое странное одеяние. Под ним ничего не оказалось. Все тело молодого парня, особенно нижняя треть спины, были в темных пятнах гематом. Здесь кожа кое-где даже треснула и сочились сукровицей. Включил и настроил Серёге тёплый душ, я сам метнулся к соседке за стрептоцидом, или ещё чем-нибудь. Люба была по лекарствам на нулях. Бабулька знала о Серёге по моим повествованиям и решительно вызвалась мне помочь с обработкой ран. Увидев незнакомую старую женщину, Серый возмущенно взвыл и резко присел в ванну.

— Нечего меня стесняться. Я всю войну медсестрой прошла. Всякое видала, — примирительно произнесла бабулька, — Давай свою спину.

Таисия Степановна посыпала ранки стрептоцидом, наносила мазь на марлевые прокладки и прикрепляла их к коже пластырем. Поскольку грязный и пропитанный кровью комбинезон я решил замочить, чтобы потом простирнуть, Серёга оказался вообще без одежды. Мои шмотки на парня не налезли бы, хоть фигурой он такой же поджарый. Рост разнился примерно сантиметров на десять, а то и больше. Бабулька отважно вынесла ему свой халат. Не побоялась, что запачкается. Завтра в магазине ему шмотки понакупаем.

— Только сильно не тратьтесь, пожалуйста. Простенькое чего-нибудь, — забеспокоился парень.

Собрались за поминальным столом, чтобы обсудить непростое серёгино положение. Парень поел совсем немного, а потом и вовсе отказался кушать. И говорил с трудом. Поведал, что врачи в нашей просторской больнице слили мусорам Игорька с его огнестрелом в плечо. Простодушный парнишка честно рассказал ментам, как выручали из беды Змеюгу. Понятное дело, что назвал всех участников акции. Наверное, думал, что всем им по медальке выпишут. Всех ребят, естесно, похватали, произвели обыски. У Серёги обнаружили пистолет, отнятый у бармалеев. Помимо того, что хранение оружия по советским законам считалось серьёзным преступлением — до пяти лет лишения свободы — сам ствол оказался с историей: именно из него были убиты сторож и чикина мать.

Даже в самых бурных фантазиях Серёга не представлял себя кого-то убивающим. Конечно, если война там грянет, немцев разных покрошить вполне можно, или дружеский Вьетнам спасти из лап озверелых империалистов. И то с душевными муками.

— Какого рожна ты эту грёбанную пушку взял? — спросил с досадой.

— Захотелось очень иметь эту игрушку, — заявил Серый и широко улыбнулся.

Ну, чисто ребёнок! Хотя, я сам порой млел от восторга, держа в ладони пистолет.

То, что творилось в ментовке с бедным Серёгой три жутких дня, представлялось нереальным в свете пропаганды советского образа жизни. Поначалу было терпимо. Он надеялся, что советская милиция тщательно разберется в этом деле. В выходные его допрашивал лейтенант с равнодушным лицом. Парень честно все рассказал, но лучше бы наврал, потому что на основаниях его ответов были воссозданы логические цепочки действий, выгодные для обвинения. Прямых улик не находилось, кроме ствола. Сам он категорически отказывался признаваться в каких-либо преступлениях.

Тогда подключился капитан Селезнёв. Он появился в среду с утра и сразу же начал бесцеремонно прессовать парня. Об этих методах мордастого упыря я уже имел представление. В камеру к щуплому парню подсадили здорового амбала. Нашли сволочи ещё кого-то на это неблаговидную роль. Битва была неравной из-за разных весовых категорий, но Серёга с честью выдержал испытания. В перерывах между избиениями его приводили на допрос к жабуняке. На предложение подписать признательные показания, парень решительно отвечал отказом.

Избиения и издевательства продолжались до глубокой ночи. И когда капитан следующим утром услышал вместо ожидаемого признания твердое «нет», то не сдержался и самолично избил подозреваемого резиновой дубинкой до потери сознания. Спас Серого какой-то сержант, по всему Дёмин. Он пронес в бойлерную комбинезон сантехника. Когда парня отвели в душевую обмыться, то не особо охраняли, считая, что голый и избитый до полусмерти, он никуда не денется. Парень смог пролезть через узкое окно из душевой в техпомещение, напялил там на себя приготовленную одежду с обувью и в сопровождении сержанта прошел через двор отделения к месту, где можно легко просочиться через забор. Помогло побегу и то, что толстый капитан отъехал по какому-то неотложному делу. Серёга попрощался со своим спасителем и потопал в Родные Просторы пешком через лес. Вспомнил он обо мне потому, что вне Балабино других знакомых у него просто не было, а там оставаться было опасно.