— Хочешь, чтобы я собственными руками помогла тебе смешать с дерьмом имя моего оцта?

— Хочу, чтобы ты мыслила здраво, как та девушка, которая сюда сегодня приехала.

Если бы я была уверена, что мне хотя бы на немного станет легче от этого, я бы исцарапала его красивое лицо до неузнаваемости. Но я знаю, что легче мне станет только когда я сама раскопаю эту историю, и докажу, что мой отец никогда в ней не участвовал. А его имя, и все, что с этим связано, Завольский как обычно подтасовал: это его фирменный почерк — всегда заранее находить козлов отпущения.

— Завольский, чтобы свергнуть моего отца, провернул махинацию длиною в год, Авдеев. Я знаю, как все было на самом деле, потому что варилась в том же котле. Потому что меня тоже назначили жертвой, и я тоже помогла Завольскому, Угоричу и Наратову просочиться в мою семью. Потому что была глупой и наивной, потому что верила в человеческую порядочность. Мой отец был таким, Авдеев, и если ты планируешь отомстить за поруганную часть своей обожаемой Марины, откопав и снова полив дерьмом его кости, то у тебя ни хрена не получится!

Господи, и о чем я только думала, когда назначила его лучшим мужчиной в моей жизни? Он такой же как остальные — просто хочет дойти до цели по самому короткому пути, и не важно, сколько и чьих трупов для этого придется закатать в бетон. Те же яйца, только в профиль. С красивой, блин, мордой.

— Ты всегда называешь людей по фамилии, когда хочешь от них отгородиться?

— Подчеркиваю статус наших с тобой сугубо деловых отношений, Авдеев.

— Хорошо, Заволськая, как скажешь, — уже заметно язвит Вадим.

— Я, блять, Ван дер Винд, а никакая не Завольская!

Я буквально силой вдавливаю ладони в карманы толстовки, потому что в эту минуту мне с одинаковой силой хочется врезать ему по морде и набросится с недвусмысленным намеком на секс. Это просто адреналин. Я целый год лечила голову с разными специалистами, чтобы в конечном итоге научиться понимать биохимию реакций собственного тела.

— А может Гарина? — повышает ставки Вадим, резко пододвигается ко мне, легко, будто собачонку, берет за грудки одной рукой и подтягивает к своему лицу, так что мы почти сталкиваемся носами. — Или просто Лори, которая ищет разовых любовников, потому что боится пускать кого-то дальше своего красивого фасада?

— Да пошел ты! — громко шиплю я, но мои руки уже взлетают вверх, зарываются ему в волосы.

Мы так резко притягиваемся друг к другу, что от удара зубами во рту появляется соленый привкус крови. Я почти сразу чувствую, как на нижней губе напухает маленькая ранка. Маленькая часть моего мозга еще сигнализирует о том, что нужно немедленно прекратить, но я все-равно тянусь к нему, как будто оказалась в открытом космосе и губы этого мужика — единственный доступный источник кислорода, без которого я просто сдохну.

Мы буквально сжираем друг друга.

На этот раз я широко и доступно открываю рот, позволяя его языку там хозяйничать.

А сама что есть силы сжимаю в кулаках его волосы, которые просто чертовски мягкие и охеренные, как будто это какая-то дорогущая грива. Почему, блин, в этом мужике все настолько идеально, что в моменты помутнения рассудка, мне даже споткнуться не о что?

Я прижимаюсь к нему еще сильнее, буквально как будто хочу оставить на его коже подлый отпечаток своего тела, чтобы Марина обязательно это увидела. Чтобы вся эта идиотская ситуация просто рассосалась сама собой. Она увидит, поймет и просто перестанет мне названивать, как это часто бывает с друзьями детства, которые в один из дней просто уходят в прошлое, чтобы больше никогда оттуда не вернуться.

А потом вдалеке громко и навязчиво срабатывает автомобильная сигнализация.

— Да блин… — Вадим пытается удержать меня, пока я настойчиво выдёргиваю себя из его хватки. — Лори, это просто машина. Сейчас разберутся и…

— Это моя машина, Авдеев. — Усмехаюсь и быстро стираю ладонью его поцелуй со своих губ. — Я этот звук узнаю из тысячи.

До стоянки мы возвращаемся энергичным шагом, не сказав друг другу ни слова.

Только пару раз ловлю на себе взгляды парочки сотрудников, недовольных тем, что моя машина так долго материлась и напугала лошадей. Вадим закрывает за мной дверцу, когда сажусь в салон, но остановится рядом, опираясь руками на открытое водительское окно.

— Мы договорились, Лори? Ты поможешь мне найти доказательства, а я помогу тебе утопить Завольского. Твоя схема, плюс эта кража бабла из государственного кармана — после такого он больше никогда не всплывает.

«И Марина будет довольна?» — хочется поинтересоваться напоследок, но я втягиваю губы в рот, на мгновение снова больно прикусывая свежую рану на губе. В ближайшие несколько дней я буду вспоминать этот поцелуй каждый раз, когда буду пить кофе, есть или просто разговаривать.

— Мой отец не имеет к этому отношения, Авдеев. Я найду доказательства, и ты в этом убедишься.

— Меня интересуют доказательства вины Завольского, а не то, какое отношение к этому всему имел Александр Гарин.

— Потому что ты заранее назначил его виновным.

— Нет, Лори, потому что это не имеет никакого отношения к Завольскому. Твой отец, был он виновен или нет, знал что-то об этом или нет, уже за все заплатил. Я не имею привычки мстить покойникам.

— А я имею привычку мстить тем, кто причинил боль моей семье. — Я локтем отталкиваю его руки и как только Вадим отходит, завожу мотор. — В пятницу вы подписываете сделку. Надеюсь, не нужно напоминать, что если мы столкнемся в офисе, здороваться со мной не нужно?

Он просто улыбается, хотя, честно говоря, на его месте я уже выписала бы мне пару ласковых.

Глава двадцать первая: Данте

Прошлое

Я купаюсь в океане почти целыми днями.

Первых несколько дней провожу в воде добрую часть светового дня, и Валерия даже шутить, что такими темпами я превращусь в амфибию и уплыву из ее «рабства». Так она называет наш совместный отпуск, потому что я до последнего пытался от него отделаться. Даже когда у нас была бронь на бунгало и все билеты на руках, и даже зафрахтованный катер, на котором мы добирались до безлюдных островов. Правда, как только я разделся и с размаху плюхнулся в воду «бомбочкой», я был готов извиняться перед ней за каждое свое «нет, не поеду».

Никогда не думал, что можно так сильно кайфовать от простой соленой воды, ощущения солнца на коже и полного офигенного одиночества. Кажется, настолько свободным и счастливым я не чувствовал себя даже в те дни, когда на меня свалилось первое ощутимое богатство и я, по пацанской традиции, нагреб девок и закатиля с ними на модный курорт, где целую неделю тупо бухал, тусил и трахал все, что движется. Если бы я у меня была возможность вернуться в прошлое, я бы отыскал себя там на пьяной тусе и вломил бы по первое число, чтобы прекратил так бессмысленно проёбывать здоровье.

Но что сделано — то сделано.

Павлов, посмотрев все мои бесконечные анализы (я сдавал их долбанных две недели!), вынес вердикт, что мое состояние «не такое плачевное, как он полагал». И мы договорились, что сразу после отдыха я лягу в больницу для прохождения первого предоперационного подготовительного курса.

Осталась сущая фигня — как-то переварить тот факт, что эта операция может стать последней в моей жизни. В смысле, шанс на то, что я сдохну на операционном столе примерно равен пятидесяти процентам, против тех же пятидесяти процентов, что я могу сдохнуть в любую минуту любого дня. Павлов был категорически против перелетов, но стоило сказать, что это мое обещание Валерии и он тут же сдался. Понятия не имею, чем эта мелкая проныра его покорила, но он выписал мне кучу пилюль, вытребовал обещание даже не смотреть в сторону алкоголя и сигарет, и отпустил с богом.

Я выхожу из воды, и замечаю идущую вдоль по пирсу от своего домика Лори.

Не будет преувеличением сказать, что с момента нашего заселения я вижу ее всего третий раз. Она действительно не любит солнце и поэтому днем почти не выходит из дома, а когда выходит купаться после заката, в это время я уже валяюсь в кровати с горой морепродуктов и туплю в сериалы и разные идиотские ток-шоу про холостяков и толстяков. Интересно, за сколько чувакам из телеящика можно толкнуть идею про толстого холостяка?