— Это ребенок не от Андрея, я так понимаю? — Она смотрит так пристально, как будто знает, чей это ребенок на самом деле. А меня спрашивает просто для галочки.

— Это не имеет значения, главное, что я хочу от него избавиться. Понимаю, что тема очень щекотливая и я бы не стала тебя беспокоить, если бы была у меня был еще хотя бы один вариант. Но вариантов нет.

— Какой срок?

— Восемь… — спотыкаюсь, вспомнив, что уже неделю как выписалось из больницы. — Девять недель, плюс-минус одна неделя, возможно. То есть времени тянуть у меня тоже больше нет.

Марина качает головой, снова ненадолго замолкает.

— У тебя это первая беременность? И… ты ведь не рожала, да?

— Марин, к чему эти вопросы? — начинаю немного раздражаться, потому что когда она плакала в трубку и просила помочь, я приехала и была рядом, а не устраивала допрос с пристрастием. — Я знаю, что делаю, если ты на это намекаешь.

— Прости, я не хотела тебя обидеть. — Она задумчиво грызет краешек треугольного тоста, но потом швыряет его на тарелку с таким видом, будто ей пришлось жевать подошву. — Я же понимаю, почему ты обратилась именно ко мне.

Еще один многозначительно понимающий взгляд. Как будто это моя ответственность, что ее жизнь сложилась так, как сложилась, хотя лично я вообще ни разу даже не попыталась начать разговор на эту тему. Наоборот — нарочно избегала ситуаций, при которых она может начать выплескивать душу.

— У меня есть такой челочек, да. За то, что он будет держать рот на замке я готова поручиться даже своей репутацией. Сделает все без рисков для здоровья, чисто и аккуратно, возьмет дорого.

— Это именно то, что мне нужно. — Я с облегчением выдыхаю, беру телефон, готовясь записывать контакты, но Марина не торопится их дать.

— Лер, слушай. Это не мое дело, но, подозреваю, кроме меня тебе некому будет это сказать.

— Давай остановимся на том, что это действительно не твое дело. Мне не нужна мораль, Марин. Мне вообще ничего не нужно, кроме тех вещей, которые я спланировала на несколько лет вперед. Ребенка в моих планах нет в принципе. Хочешь правду? Я планирую быть чайлфри, жить и наслаждаться жизнью без необходимости возить с собой пачку подгузников, дюжину носовых платков и разбираться в цвете и консистенции содержимого горшка. Это мой выбор. Я имею на него право.

А про себя добавляю, что я столько раз сломана, но не смогу воспитать полноценного здорового человека, потому что моральные уроды вроде меня, способны воссоздавать только себе подобное. Я точно не хочу такой участи ребенку Вадима.

— Знаешь, сколько я таких знаю, кто сначала кричал, что дети — это спиногрызы и обуза, а потом встречал нормального мужика, начинал жить хорошую человеческую жизнь и кусал себе локти из-за того, что одно неверно принятое решение сделало их бесплодным на всю жизнь? — Марина так распаляется, будто речь идет о ней, хотя ее способности рожать есть как минимум одно двухлетнее доказательство. — Сначала кажется, что все идет как по маслу, все по плану и жизнь будет такой всегда, а потом в один прекрасный день оказывается, что готова отдать все деньги мира за возможность выносить ребенка от любимого мужика!

— Я не отношусь к людям, которые не способны взять на себя ответственность за принятые решения. Если вдруг со мной произойдет описанная тобой сопливая херня — я просто буду знать, что заплатила свою цену за возможность жить ту жизнь, которую хотела. К тебе у меня точно не будет претензий.

Почему мы вообще вдруг начали об этом говорить?

Черт, и я даже уйти не могу, чтоы не выслушивать эту мораль. Если каким-то чудом мне удастся выйти живой и относительно целой после всех своих планов на вендетту, я обязательно буду держать про запас номера разных специалистов на всякий пожарный случай, а не ограничиваться только массажистом и матером идеального окрашивания волос.

— Я просто хочу убедиться, что ты точно знаешь, что делаешь, — упрямо твердит Марина. — Дети — это очень важно для каждой женщины.

— Именно поэтому в нашей стране сиротские приюты трещат по швам.

— Ты очень цинична, — с грустью говорит она.

— Я не Нострадамус и не могу знать свое будущее. Поэтому предпочитаю исходить из теперешних реалий и своих взглядов на будущее, в котором нет планов создавать семью, садиться на шею какому-то мужичонке, а чтобы он вдруг не сбежал к другой бабе, рожать ему по ребенку раз в год. Но знаешь, ладно, забудь! Не хотела тебя беспокоить!

Встаю, успокаивая себя только тем, что в интернете наверняка можно найти какой-то женский форум, где поделятся информацией о похожих услугах. Риск нарваться на шарлатанов таким образом значительно возрастает, но это все равно лучше, чем сидеть и слушать от бывшей эскортницы проповеди за семейную жизнь и материнство.

Но когда через секунд приступ злости проходит, мне становится стыдно за то, что я так подумала о Марине, даже если ничего из этого я не произнесла вслух. У нас обеих не самое радужное прошлое, но она по крайней мере уже начала новую жизнь, а я продолжаю барахтаться в луже фекалий, еще только надеясь, что однажды догребу до суши.

— Это ты меня прости, — говорит в спину Лера. — Запиши номер. Его зовут Колот Игорь Владимирович, скажешь, что ты от Матрешки — он поймет и сделает все по высшему разряду.

— Матрешка? — не могу не спросить, когда заканчиваю вносить в память контакты и ФИО доктора.

— Лучше тебе не знать, — посмеивается Марина, как будто между нами не было никакой словесной перепалки. — Но это все равно лучше, чем Коза или Мариинская впадина.

— Определенно, — так же смеюсь в ответ.

— Лера, я не хотела тебя задеть, клянусь. Просто надеялась, что ты передумаешь. Даже если это ребенок Андрея — не обязательно, что он станет таким же как его папаша. Он в первую очередь будет твоим.

— Я бы скорее согласилась на пожизненный пояс верности, чем легла в постель с этим говном.

На это Марина уже ничего не отвечает, но «Тогда тем более!» буквально почти написано у нее на лице.

Интересно, если бы я призналась, что во мне ребенок ее любимого Авдеева — она продолжала бы так же рьяно отговаривать меня от аборта?

Глава тридцать восьмая: Лори

Настоящее

После разговора с Мариной сажусь в машину и первым делом проверяю телефон, чувству, что там от Андрея уже целая пьеса в трех актах и эпиграфом. Так и есть. Счетчик показывает тридцать семь неотвеченных сообщений, которые я сначала хочу просто удалить не читая, но мой взгляд цепляется за фразу «ЭТО КОНЕЦ!!!!» и день сразу перестает быть «томным».

Неужели Андрюша умудрился облажаться даже с купленными папашей проверяющими?

Хотя, чему тут удивляться? Он и на трезвую голову никогда не отличался умом и сообразительностью, а с будуна и с похмелья мог запросто наломать дров. Единственные «успешные» результаты его работы обычно легко исчезала после использования бумажной салфетки.

Перечитываю переписку с самого начала, пытаясь вычленить смысл в бесконечном потоке его истерик. Картина вырисовывается следующая: инспекторы приехали, но почему-то стали действовать не так, как об этом предупреждал его отец, а скорее наоборот: сначала попросили показать документы которые никто никогда не спрашивал, а потом, когда Андрей отказал (а что еще он мог сделать, справедливости ради?), сначала предупредили о последствиях, а потом — та-дам! — вызвали подмогу из прокуратуры. Последнее сообщение — то самое, целиком написанное заглавными буквами — пришло еще полчаса назад, хотя предыдущие он. присылал с периодичностью одно в пять минут. Что ж, видимо, несговорчивые ребята из прокуратуры, наконец, доехали. Не удивлюсь, если в эту самую минуту Андрюша валяется мордой в пол и в наручниках.

Ну и по какому поводу эти маски-шоу?

Но не успеваю я начать копать возможные варианты, как память быстро подкидывает ответ.