Забираю ключ у соседки — женщины лет сорока, которая, несмотря на предупреждение, все равно крайне неохотно отдает мне ключ. А потом кричит в спину, что слышала как Марина сходит с ума даже через «хорошую шумоизоляцию». Если бы я не была так поглощена попытками продумать план действия в случае самого неблагоприятного сценария, то послала бы ее на хер в самых простых и максимально доступных выражениях.
Еще около минуты вожусь с ключами, потому что они чертовски похожи и подходят к обеим замочным скважинам. Но когда наконец, попадаю внутрь, то прямо с порога лечу на кухню, потому что именно там была Марина, когда бросила трубку.
Стекло беспощадно хрустит под ногами.
Я едва не падаю, прокатившись ступней на пустой бутылке, но успеваю ухватиться за дверной косяк и кое-как удерживаю равновесие. Из кухни истошно орет Стася, поэтому дав себе секунду восстановить дыхание, тороплюсь туда даже несмотря на резкую боль внизу живота после едва не случившегося кульбита.
Заворачиваю на кухню и первым делом бросаюсь вперед, к маленькому скорчившемуся на полу детскому тельцу. Она так устала орать, что успокаивается просто от того факта, что хотя бы кто-то взял ее на руки. Но все равно всхлипывает и дергается, как маленький заяц после долго бега. Странно, но свет выключен. Я вижу, что Марина лежит на полу, но сначала сосредотачиваюсь на ребенке. Возвращаюсь к дверям, приговаривая Стасе, что все хорошо и даже выковыриваю из глубин памяти какую-то колыбельную. Правда, она на английском и сохранилась во мне еще с тех времен, когда я была жирной Валерией Гариной и мы с Шутовым на пару играли на приставке в какой-то хоррор.
Щелкаю выключателем и кухня наполняется рассеянным тусклым светом.
— Господи, — шепчу совершенно деревянными губами, когда понимаю, что красные пятна на одежде Стаси — не вино, как я сначала подумала, а кровь, причем свежая, не подсохшая, потому что теперь и я в ней. — Стася, пожалуйста, мне нужно осмотреть тебя. Не вертись, ради бога, Стася.
Но в конце концов, поняв, что одновременно это сделать не получится, возвращаюсь в коридор, снова едва не прокатившись на бутылке (теперь отшвыриваю ее ногой в другую сторону), сажу девочку на тумбу и бегло осматриваю ее руки и ноги.
— Это не твоя кровь, — проговариваю вслух, потому что так моему мозгу легче абстрагироваться от происходящего пиздеца. — Все хорошо, маленькая, все в порядке.
Но мое душевное равновесие снова разбивается вдребезги, когда вспоминаю, что Стася ползала на полу возле лежащей матери. Я разговаривала с Мариной минут десять назад, и тогда она точно не была настолько пьяной, чтобы полностью отрубиться. Но на мое появление она вообще никак не отреагировала.
Черт. Черт!
Снова хватаю Стасю на руки и несусь на кухню. Когда забежала сюда первый раз в голове была только одна мысль: успокоить ребенка, убрать ее подальше от предметов. Которые могут причинить ей вред и убедиться, что с ней все в порядке. По сторонам я вообще не смотрела. Поэтому только со второй попытки понимаю, что вся кухня буквально залита грязными бурыми пятнами и завалена осколками битой посуды.
И в эпицентре всего этого Хаоса — Марина.
Лежит ничком, в позе эмбриона, поджав под себя колени, как будто даже сейчас пытается дотянуться ими до подбородка. Ее волосы полностью закрываю лицо, но даже тот край щеки, который я вижу в прорези между плотной завесой каштановых локонов, выглядит очень бледной. Одна рука расслабленно лежит вдоль тела, друга — запрокинута за голову. И вокруг нее расползлось небольшой красное пятно.
Я сглатываю.
Но прежде чем окончательно испугаться, в последний момент цепляюсь взглядом за бутылку вина, которая валяется неподалеку. Точнее даже не саму бутылку, а ту ее часть, по которой еще можно идентифицировать, чем это было до того, как превратилось в груду битого стекла. И судя по цвету пятен на полу и на одежде Стаси — не все из этого кровь.
Я набираю номер «неотложки», подношу телефон к уху.
Отвечаю на пару стандартных вопросов диспетчера, озвучиваю «несчастный случай» и диктую адрес Марины. Диспетчер пытается дать мне какие-то указания по оказанию первой помощи, но я кладу трубку, осматриваюсь и, пробравшись по островкам без стекла, с трудом усаживаю Стасю на кухонный диванчик. Ставлю рядом два стула, чтобы, когда она попытается сползти на пол, они ее задержали. Хотя бы на какое-то время.
Разворачиваюсь к Марине.
Потом быстро осматриваю кухню, хватаю полотенце, мочу его под краном и присаживаюсь рядом с ней. Отвожу волосы от лица и сразу обращаю внимание на то, что она дышит, хоть и едва заметно. Рука рядом в порядке, не считая нескольких неглубоких и не опасных порезов — наверное, поранилась когда падала. Но на второй, той, что запрокинута за голову, глубокий широкий порез вдоль запястья, и такая же глубока рана на ладони. Тут же валяется треугольный осколок бутылочного стекла. Острым он не выглядит, к счастью.
Сдергиваю пояс с халата Марины, наспех перетягиваю руку чуть выше места пореза, потом пытаюсь привести ее в чувство несколькими крепкими пощечинами. Она не реагирует. Отчаявшись, хватаю ее за грудки и трясу как грушу, в надежде, что она хотя бы глаза откроет. Марина только слабо стонет, но в сознание так и не приходит. И в этот момент краем глаза замечаю Стасю, которая уже почти сползла на край дивана и вот-вот свалиться на пол.
Успеваю перехватить ее буквально за миг до падения.
Дергаю головой на длинный протяжный звук, соображаю, что это звонок в дверь. «Скорая» приехать бы не успела. Значит, это Вадим.
Бегу в прихожую, прижимая Стасю так сильно, что болят пальцы.
Проворачиваю защелку.
Распахиваю дверь.
— Слава богу, Шутов, я думала, ты…
Моя мозг медленно, как в чертовом фантастическом триллере про виртуальную реальность, отматывает время назад до исходной точки.
Звонок.
Мои пальцы на защелке, два щелчка.
Легкий, почти не слышный шорох открытой двери.
Долговязая фигура в объемном черном худи с капюшоном и потертых стильных джинсах.
— Привет, Лори, — до боли родной, но как будто простуженный голос. — Хреново выглядишь, обезьянка.
Я медленно, прижимая к себе Стасю, сползаю на пол по дверному косяку.
Черт.
Шутов.
Господи.
Продолжение следует…