Делаю еще один ссыкливый медленный вдох, потому что от любого лишнего глотка мою грудину просто на хер разорвет, как в том космическом ужастике с инопланетными монстрами.
— Правда в том, что у тебя осталось не так много времени, — с горечью говорит Павлов, намеренно или нет, игнорируя мое требование сказать о другом. — И ты продолжаешь бездумно тратить его только из-за своего ослиного упрямства.
Этот мужик даже не понимает, что когда-нибудь станет Человеком года, который обзывал наглухо отбитого Дмитрия Шутова всем, чем взбредет в голову, а после этого вышел з его кабинета целый и невредимый.
— Другую правду, доктор. Ту, которую вы всегда нарочно упускаете, как будто речь идет о какой-то хуйне.
— Жизнь без сноуборда — все равно жизнь! Лучше, чем…
— Нет, блять, не лучше! — взрываюсь я, чувствуя острый железный вкус крови во рту. — Я не хочу до конца своих дней изображать сортир на ножках, быть бесполезной топкой, которая существует только для того, чтобы перерабатывать еду в дерьмо! Это, блять, ни хуя не жизнь, Павлов, и ты прекрасно это знаешь, поэтому корчишь из себя ёбаного спасителя!
— И что?! — в ответ начинает орать он. — Зато ты будешь жить! Сможешь и дальше сидеть в своем кабинете, рулить делами и…
Павлов спотыкается.
Потому что он хороший человек с огромной, мать его, настоящей и чистой совестью.
Потому что не может соврать даже ради спасения жизни пациента.
— Не надо, доктор, серьезно, — уже спокойно и совершенно безразлично говорю я. — Ну ей-богу, на хуй нужен этот цирк? Отъебитесь от меня, я принял решение, давно. Направьте свои лучи ебучего добра на нормальных людей, которые еще могут встать на ноги, могут вести нормальную полноценную жизнь и осчастливить этот гребаный дерьмовый мир чем-то хорошим. Я на это не способен.
На какое-то время между наим повисает гнетущая тишина, которую Павлов нарушает, вскидывая руки в сдающемся жесте. За все время, что я его знаю, этот мужик ни разу, даже намеком, не давал повод думать, что может добровольно сложить лапки. Но вот, наконец, я допек и его. Могу по праву собой гордится, потому что медаль «Разочарование года» теперь моя по праву.
Он ничего не говорит на прощанье, просто отворачивается и идет до двери почти бодрым шагом, но в нашем разговоре не хватает еще одной, последней точки. Подозреваю, что он собирается воспользоваться этой лазейкой еще раз. И еще, и еще, либо пока не убедит меня сдаться ему на милость, либо пока необходимость в этом не отпадет по естественной причине.
— Я очень уважаю вас, Павлов, и вашу клинику. — Мои слова заставляют его остановиться. — Но не надо думать, что я добрый мягкий мишка. Потревожите ее еще раз — клянусь, что камня на камне не оставлю от вашего дворца врачевания. Разнесу до основания. Собственными руками. Найду самую огромную кувалду и буду махать ей, пока не сдохну, но у вас тоже ничего не останется. Подумайте об этом, прежде чем беспокоить мою Валерию.
Я уже смирился с тем, что она «моя», пусть только у меня на языке.
Но хоть где-то.
— Дим, — Павлов слегка поворачивает голову, — я не собираюсь беспокоить Валерию. Но не из-за тебя, а потому что она мне тоже… почти как дочь. Она заслуживает большего, чем положить свою жизнь на борьбу с ветряными мельницами. Она заслуживает кого-то гораздо лучшего, чем, блять, ты.
Когда дверь за ним закрывается, я с огромным облегчением падаю в кресло и растекаюсь по спинке, прилагая усилия, чтобы хоть немного раскрыть грудную клетку, судорожно стянутую болью словно жгутом.
Вдох-выдох.
Так много, как смогу, потому что это тщедушное тело нужно продолжать накачивать жизнью.
Глава сорок девятая: Данте
Глава сорок девятая: Данте
Прошлое
— Это все? — Я заканчиваю беглый осмотр внушительных размеров пачки документов, выписок, распечаток и прочего «бумажного мусора», который по моему распоряжению собирала маленькая доверенная группа лиц в разных структурах.
— Максимум, который смогли нарыть, Дмитрий Викторович, — смущенно откашлявшись, отвечает за всех коротышка в очках — по совместительству, не самое последнее лицо в некоторых контролирующих денежный оборот структурах. — Там есть синяя закладка…
— Я видел, да. Хорошо. Всем спасибо за работу. Свободны.
Они торопливо, скрипя ножками стульев по идеальному ламинату у меня в кабинете, гуськом выстраиваются до двери, больше не проронив ни слова. Знают, что последний «транш» за свою работу получат в течение часа, как было всегда за весь прошлый год нашей совместной работы. Удивительно, но меня до сих пор немного удивляет, какими спокойными, тихими и безобидными становятся начальники из больших высоких кабинетов, как только дело, на которое их нанимают, пахнет жирной выгодой. Странно, что еще на цыпочках не ходят, слуги, блять, народа. Всегда презирал чиновников, еще со времен жизни в детском доме — насмотрелся их там и наслушался столько, что хватило на всю жизнь запомнить, почему с этими гнидами нельзя иметь никаких дел.
Но вопрос, который меня интересует, увы, силами одних моих парней не решить, какими бы гениальными хакерами они ни были. У бюрократии, как водится, всегда есть куча важных бумажек, которые существуют только в бумажном виде и старые добрые несгораемые шкафы хранят их надежнее, чем очень_защищенные серверы, на которые мои ребята заходят почти как на прогулку, почти не прилагая усилий.
Вот на такой случай нужно иметь парочку откормленных кабинетных крыс, которые мать родную продадут и даже зад вылижут, если договорится о цене вопроса. Я всегда плачу хорошо, не жлоблюсь и отсыпаю чаевые в случае если все проходит максимально тихо, быстро и качественно, поэтому могу себе позволить заказывать какую угодно музыку.
Прошу секретаршу принести мне двойной американо, достаю сигарету и закуриваю, открывая увесистый «сборник» на той самой синей закладке.
Документы, согласно которым, «Гарин А. И.» вместе с Завольским-старшим организовали неплохую рабочую схему по распилу государственного бабла. Документы, хоть и не прямые, но абсолютно точно не левые и не поддельные. Я хоть и не плаваю в мире строительных грантов и разных государственных подрядов на куча халявных миллионов, примерно представляю, как все это работает и в состоянии оценить масштаб попила, а количество приложенных к этому нотариально заверенных обращений и заявлений от сотен потерпевших простых граждан — объективное тому подтверждение.
Блять.
Беру свеже сваренный крепкий кофе и делаю пару глотков вприкуску со второй сигаретой. В последнее время только эта хуевая смесь облегчает мои страдания. Дошло до того, что я встаю среди ночи на перекур, чтобы поспать еще хотя бы несколько часов.
Но сейчас хуево по другой причине.
Моя маленькая обезьянка, блять, не переживет, если узнает.
Да мне и самому херово вот так на пустом месте узнать, что Гарин оказался таким же как остальные, хотя на его счет особо розовых очков у меня тоже никогда не было. Хули там — он был богатым чуваком, работая при этом на госдолжности — откуда на его счетах взялись такие суммы даже при хорошем окладе? Но главная жопа не в том, что он пилил деньги, брал взятки и откаты, а в том, что во всех этих «радостях жизни» Гарин был заодно с Завольским. Возможно, если бы Завольский не действовал первым — отец Лори сделал бы тоже самое? Судя по суммам в документах и некоторым другим бумагам, которые приложены под эту «синюю закладку», дело начинало пахнуть жаренным, точнее — уже начало отвратительно вонять. Вопрос был только в том, кто нанесет удар первым.
Я представляю лицо Валерии, когда она узнает правду… давлю сигарету в пепельнице и тут же тянусь за следующей.
Йобаный в рот.
Я начал копать это в надежде подкинуть ей парочку идей на будущее, дать опоры, за которые она сможет ухватиться, чтобы реализовать свою месть. Было бы наивно думать, что моя Лори, посидев в лондонской унылой слякоти, поддастся меланхолии и передумает выпускать своим обидчикам кровь и кишки. Я выслал ее туда совсем не за этим, а просто на время убрал с дороги, дал возможность восстановиться, привести в порядок голову, избавиться от розовых соплей в мой адрес, чтобы ее умная голова, наконец, снова начала работать в полную силу. Она может справиться со всеми тремя — если бы я хоть на минут в этом сомневался, то не подыгрывал бы ее кровожадным фантазиям. Но сейчас, когда я достаточно глубоко нырнул в в эту историю с головой и увидел, сколько еще не всплывшего дерьма осталось на дне, стало очевидно — моя маленькая храбрая и отчаянная обезьянка сама все это не вывезет. Не потому, что ей не хватит мозгов придумать и реализовать хорошую грамотную схему — насчет этого я ни на секунду не сомневаюсь. Но когда она узнает правду — это может ее подкосить. Не каждый день узнаешь, что твой обожаемый отец, чей жертвенный образ ты всю жизнь носила в памяти как распятого Христа, на самом деле оказался такой же… ну, почти такой же гнидой как и те, кому она пообещала отомстить.