Только лампочки. Обычные светодиоды в потолке.

Полумрак. В коридоре на скамейке из стульев двое: мужчина и женщина. Ждут. Я парю рядом, пытаясь позвать папу. Но он меня не слышит, обнимает мать, прижимая к себе. Папа рано начал лысеть и разом сбрил свои крышесносные красно-рыжие кудри. А мама такая худенькая и маленькая, словно испуганная девочка. Они сидят перед дверью реанимации, а я не знаю, что мне делать и что сказать, и надо ли вообще чего-то говорить.

Из темноты коридора появляется странный очень высокий темноволосый мужчина в чёрном длинном пальто и старомодной шляпе и подходит к ним.

— Майя, — зовёт маму. Они знакомы? Я вроде знаю всех друзей моих родителей. — Время пришло.

Мама вскакивает, бросается на него с явным намерением расцарапать лицо. Папа обнимает её, удерживая.

— Это ты! — кричит мама. — Ты всё подстроил, Волк!

— Нет. Я лишь знал тогда, что это будет.

— Я тебе не верю.

— Ей осталось жить пять минут. Решайся, Майя. Если ты отдаешь мне тыкву, я просто ухожу.

— А если Аню? — хрипло уточняет отец.

— То я возьму её с собой. И она продолжит жить.

Отец прижимает мать к себе, гладит по светлым волосам, но не сводит мрачного взгляда с незнакомца, лица которого я не вижу, только широкоплечую спину.

— Мы увидим её?

— Нет. Но она будет жить. Просто в другом мире.

— Поклянись, что с ней всё будет хорошо, — просит мать дрожащим голосом.

Мамочка ещё пытается чего-то требовать, хорохорится, но я вижу: отчаяние её сломило. Мужчина тяжело вздыхает, и по этому вздоху, полному безгранично-холодного терпения, я вдруг понимаю, кто перед мной.

— Она будет жива.

— Ты не причинишь ей зла? — настойчиво допытывается мать. — Поклянись…

— Майя, Анин отец — мой младший брат. Осталось несколько секунд. Решайся.

— Аня — твоя племянница? Почему…

— Майя!

— Как мне это сделать?

— Скажи: я отдаю тебе Аню, мою дочь.

— Я отдаю тебе Аню, мою дочь.

— Сделка состоялась. Сделка завершена.

— Нет! — кричу я. — Нет! Я не желаю….

Колдун достаёт из кармана золотую брошку в форме тыквы, нажимает, и она вдруг, щёлкнув, распахивается. Я пытаюсь схватиться за что-нибудь, за двери, за сиденья. Незнакомец прямо смотрит сквозь меня чёрными глазами:

— Аня, — говорит жёстко, — перестань сопротивляться.

И меня затягивает в тыкву.

— Может всё-таки вина? Правда бывает жестока.

Я распахнула глаза и сквозь слёзы увидела, что Фаэрт сидит передо мной на корточках и устало смотрит в моё лицо. Я всхлипнула, снова закрыла глаза и лицо руками.

— То есть там, — прошептала, — дома, я мертва?

— Да.

— Поэтому я не смогла вернуться?

— Да.

Я подобрала ноги на кресло, уткнулась в колени.

— Ты меня поэтому лишил памяти, чтобы я не тосковала по дому и не страдала?

Он помолчал, ответил неохотно, сквозь зубы:

— Да.

— И ты с самого начала знал, кто я? Когда мы вот прямо там, в беседке, когда…

— Нет. Я видел тебя только двухлетней белобрысой девочкой и понятия не имел, как ты выглядишь взрослой.

— И ты вот просто взял и… и закинул меня, не глядя, в незнакомый мир и бросил одну, дядя?

Я нарочно с издёвкой выговорила последнее слово.

— Не совсем. Аня, я не мог знать, куда тебя занесёт. Это особенность прохождения через портал. Но я сделал всё, чтобы узнать тебя при встрече. Я оставил тебе брошку-тыкву и наделил её способностью отражать магические атаки. Кто же знал, что ты отдашь свой единственный амулет первой встречной девчонке?

Он выдохнул с раздражением и поднялся.

— Я не знала, что Синди — первая попавшаяся девочка, — заметила я, вытерла слёзы и тоже встала. — Я считала её сестрой. Сводной сестрой. И не представляла, что эта золочёная хрень настолько важна. И ещё… Я думала, что сплю. И что мне снится сказка. А Золушка ведь ехала в тыкве. Но я не могла превратить тыкву в карету, и решила, что хотя бы так…. Ты поэтому пощадил её тогда? Когда догнал нас на дороге после бала?

— Верно. У неё была тыква, и я решил, что Синди это ты.

Я рассмеялась. Зло.

— Не познакомишь меня со своим братом? Хочу узнать, кто мой генетический папашка. Родного-то я знаю и, спасибо, теперь помню.

— Аня, мой брат не тот человек, с которым стоит знакомиться.

— Ещё хуже тебя?

— Ещё хуже меня.

— А он знает о том, что я… ну… здесь?

— Он не знает даже о том, что ты вообще существуешь. И будет лучше, если не узнает.

— Ясно, — я почувствовала, что устала просто до безумия. — Что будет с Рапунцель в Первомире?

Фаэрт прошёл и сел рядом с клавесином. Коснулся белой клавиши пальцем.

— Я не знаю. Равно как и не знаю, куда её занесёт. Принцип тот же: в любое место.

— Она тоже не будет помнить, кто она?

— У неё нет блока на память. Скорее всего, не сразу, но постепенно вспомнит.

Бедная, бедная Мари! Если бы я только знала! У меня закружилась голова.

— И что будет дальше?

— Всё тоже, что сейчас. Ничего не изменилось, Аня. Ты — пленница моего замка. Я — твой хозяин. И дядя.

— Понятно. Я очень устала, дорогой дядюшка. А вообще, вы все — уроды.

Я отвернулась и направилась к стене. Камень растаял передо мной аркой. Я не удивилась и спасибо тоже не стала говорить. А ну их всех к лешему этих колдунов, вершителей чужих жизней. Одно радовала: Аня звучит намного лучше жужжащего имени Дрэз. А ещё… пусть я никогда не увижу ни маму, ни папу, но теперь я их хотя бы помню. И все наши вечера, и завтраки, и походы в парк каруселей, и… Всё.

В небе до сих пор светила луна, и я удивилась ей. Мне казалось, что с момента, когда я ворвалась в чёрную башню с Рапунцель в волосах, прошла целая вечность.

Мир вдруг закачался. Я нелепо взмахнула руками. Фаэрт, неожиданно оказавшийся рядом, поддержал меня, а затем просто подхватил на руки и молча понёс куда-то. В комнату, очевидно. Или квартиру? Будем ли правильно называть это место моей квартирой?

Я обессилено положила голову на его плечо.

Боже, как же я устала!

Он действительно принёс меня в мою комнату, осторожно посадил на постель. Стеклянные двери захлопнулись самостоятельно.

— Помогите ей раздеться, — велел, ни к кому конкретно не обращаясь.

И тут же туфельки соскользнули с моих усталых ног. Для одного дня как-то многовато переживаний. Спать, боже, как я хочу спать!

— Доброй ночи, Аня.

Чертополох решил проявить вежливость? Ну надо же! Внезапно я кое о чём вспомнила.

— Подожди. Отец часто рассказывал мне сказки об Эрталии. И очень просил меня их запомнить. То есть, я думала, что это всё — сказки. А, выходит, правда. И правда то, что мой папа, мой настоящий папа, из Эрталии? А Белоснежка — его двоюродная сестра? Или какая там… Троюродная?

— Верно.

— Но тогда… Сколько сейчас лет королеве Белоснежке? Она мне показалась очень юной.

— Вы ровесницы.

— Как это может быть? Когда мама была в Эрталии, Белоснежка была подростком, а мне… мне было два года!

— Поговорим завтра.

Я схватила его за рукав, буквально вцепившись:

— Нет. Сегодня. Сейчас.

Фаэрт задумался. Поколебавшись с минуту, кивнул:

— Хорошо. Идём в мой кабинет. Я покажу тебе, как работают миры и время.

Ничего себе предложение! Вся усталость разом с меня слетела. Я вскочила.

— Миры? Их много? А я могу путешествовать по ним? Ну, не в Первомир, но… в другие?

— Да, сможешь. Если, конечно, я разрешу.

Мы шагнули в чёрный прямоугольник зеркала, и оказались в уже знакомом мне кабинете. Фаэрт подошёл к столу. Коснулся пальцем странных спиралей, проходящих сквозь друг друга, которые я видела ещё в первый раз. Они тихо зазвенели под его рукой.

— Миров неисчислимое количество, — начал Фаэрт. — Они влияют друг на друга и проходят сквозь друг друга. Это сложно объяснить так, как оно есть. Если хочешь, можешь считать Эрталию, Родопсию и Монфорию порождением человеческого разума обитателей Первомира. И другие миры, в основном, тоже. Это не будет истиной, но будет близко к ней. Однако с тем же правом можно сказать и то, что сказки, легенды, фантазии людей Первомира это плоды влияния других миров.