— Но самое грустное то, о чём я догадалась уже здесь, в Холодном замке: сестрёнка попросту приворожила того парня. Нечестно, как считаешь?

— Ужасно, — искренне признался ботаник. — Приворот — это один из самых омерзительных магических ритуалов. Хорошо, я придумаю, что мне поставить на кон.

С новой коляской гулять стало намного удобнее. Видимо, хозяин Холодного замка пересмотрел свои убеждения. Ну или что там у него вместо них. Потому что с балкона, куда выходила дверь из покоев Гильома, теперь вело в сад нечто вроде трапа: гладкий пандус с каменными поперечинами.

Мы завернули в сарай, и я снова смастерила антинаушники, вывернутые чашечками наружу.

После грозы место выглядело ещё прекраснее, чем вчера. Эх, если бы это был не замок Чертополоха! Это был парк в английском пейзажном стиле: деревья словно никто не сажал, он казался скорее лесом, но при этом дизайнер умело сочетал яркие клёны с хмурыми елями, сосны и берёзы, рощицы и внезапные с композицией из деревьев посредине. Ивы склонялись к прудам сложной формы. Через эти пруды были перекинуты изящные мостики. Иногда встречались заросли рогоза, иногда — искусственные водопады. Какие-то укромные местечки с гротами, часовенками и — внезапно — качелями. Райское место.

Если бы не хозяин.

Мы болтали и смеялись, я срывала разные цветы и бросала Гильому на колени.

— Зачем?

— Ты же любишь растения. Вернёмся, поставим в вазы по всей комнате.

И внезапно мы вышли на странное место: целое поле терновника. Растения обвивали друг друга, образуя непреодолимое препятствие. Ну или почти непреодолимое, если с бензопилой… А посреди этой красоты до самого неба — восьмиугольная башня из чёрного базальта. Острая коническая крыша из странной чёрной черепицы. Сооружение выглядело настолько зловеще, что мы невольно остановились.

— Башня смерти, — тихо сказал Гильом. — Поворачиваем. Нам тут быть не нужно.

— Что это ещё за башня смерти? — полюбопытствовала я, когда мы отошли на расстояние, достаточное для того, чтобы зелёные кроны деревьев скрыли от нас этот ужас.

— О ней разное говорят. Когда я ещё был ребёнком, няня утверждала, что тот, кто увидит эту башню — умрёт. Когда человеку приходит час умереть, он неожиданно встречает чёрную башню, причём там, где не ожидает. Неподалёку от тропинки, по которой ходил тысячу раз. Или башня высится за стенами родного города. Или ещё как-то. Один человек рассказывал, что его отец видел башню из окон собственного дома.

— Вот прям все-все? То есть, пока не увидел, стопроцентно не умрёшь? Удобно.

— Нет. Только те, кому суждена ужасная насильственная смерть.

— Чушь, — запищала Мари мне на ухо. — Людские суеверия. Думаю, Чертополоху она служит для управления временем. Или, может быть, как…

Она резко замолчала.

Впереди, на свисающих с ивы качелях, расположился объект наших сплетен. И явно нас ожидал. Он сидел с левой стороны дороги, а потому видна была его прекрасная правая сторона.

— Больше туда не ходите.

В его голосе не было ни гнева, ни злости, в тоне не звучало угрозы, но мне почему-то сделалось жутко.

— Мы не специально, — буркнула я.

— Зачем вы хотели меня видеть, Гильом? — уточнил Фаэрт, не глядя на нас.

— Предлагаю сыграть вам в шахматы. Если я выиграю, вы отдадите мне сердце Дрэз. Я не успел придумать, что могу предложить вам взамен…

Чертополох хмыкнул, обернулся и прямо взглянул на нас. И почему-то я невольно отвела взгляд.

— В комплекте к сердцу обычно идёт рука, — заметил Фаэрт, и я чувствовала, что он наблюдает за мной. — Не будем нарушать традиции. Если выиграю я, то вы, Гильом, женитесь на том, на ком я скажу. Согласны?

Я бы не назвала себя фанатом шахмат. И сейчас, глядя на то, как Гильом почёсывает выбритый подбородок, размышляя перед каждым ходом, я всё больше приходила к выводу, что мне симпатичнее более подвижные виды спорта. Фаэрт тоже не торопился с ответными ходами — он играл чёрными. Логично. Светлый ангел и тёмный ангел борются за моё сердце. Я хмыкнула. А вот Мари игра увлекла. Она летала над полем, шурша крылышками и о чём-то возбуждённо пища.

И тут мне пришла в голову мысль…

— Я схожу за мороженным, — весело крикнула я и поспешила убраться.

Едва скрывшись с глаз, я развернулась и направилась в долину тёрна. Туда, к Чёрной башне. Говорите, ходить нельзя? И что же ты там прячешь, дорогой Фаэрт?

Если там и правда управление временем, то я отмотаю его назад и не отдам куртку Мариону. Просто не отдам куртку. Всего-то делов. И мы отправимся в путешествие, как и собирались. А если, например, порталы, или какой-нибудь сатанинский алтарь… Что ж. Магия же у нас запрещена, верно? Может быть, у меня получится шантажировать Колдуна? Хотя вряд ли. Он ведь магичил при короле, и ничего, милый Андриан съел и не подавился. И всё равно, попытаться стоило.

Уже подходя к долине, я задумалась: как я проберусь через все эти шипы? А как проходит сам Фаэрт? Впрочем, наверняка они расступаются перед ним. Хорошо быть магом, пусть меня научат.

Может, поджечь? Ага, ага, Дрэз, ты там как? Ладно, сердце забрали, а мозги-то куда делись? Впрочем, где я, а где мозги. Уже тогда, на балу, нужно было понять, что ни один принц, даже самый тупой и сладострастный, вот так себя вести не будет. Я снова вспомнила, как Марион не отрывал глаз от Золушки. И вот эту растерянность в его глазах, когда я его отвлекла. И да, Белоснежка была права: «Как бы ни был глуп принц Марион, но не настолько, чтобы в присутствии невесты, вернее — возможной невесты, ухлёстывать за красоткой настолько явно», — вспомнилось мне. И тут же саркастическое: «может быть, это — его истинная любовь?». Три ха-ха.

Вот только Марион не был глуп. Да, он вёл себя безалаберно и… Но глупым не был.

Мне вспомнилось, как я переживала за «бедную простушку» попавшую в лапы хищника. А оказалось всё наоборот. Хищником был совсем не принц.

Я подошла к кусту тёрна и потрогала его рукой. Колючий. Ну… отступать некуда — за нами Москва. И я двинулась через кусты, раздвигая их с крайней осторожностью, но одна из веток всё же вырвалась из моих рук и проколола кожу. Я тихо выругалась сквозь зубы, слизнула капельку крови и…

Кусты вдруг словно расступились, хотя никакого движения я не заметила. Однако передо мной возникла тропинка. Что за мистика⁈

Поколебавшись, я вступила на дорожку и довольно быстро подошла к башне. Обошла вокруг. Ни окон, ни дверей не было: абсолютно гладкая стена без стыков. Как будто башню выдули из чёрного стекла единым монолитом.

Но Фаэрт же как-то попадает внутрь!

Впрочем, не удивлюсь, если он умеет проходить сквозь стены.

Надо было торопиться — не так уж много у меня времени. Сколько может длиться шахматная партия? Час? Два? В любом случае, Фаэрт точно спохватится, если меня не будет слишком долго.

Я попробовала отковырнуть стену, постучала. Как там открываются двери в сказках?

— Сим-сим?

Без ответа. А что если так же, как кусты? Кровью?

Я приложила к базальтовой поверхности пораненный палец. И — о чудо! — открылся дверной проём. Даже не открылся, а словно растаял передо мной. Я вошла и оказалась в комнате. Круглой и довольно уютной. Мягкий, желтоватый свет, словно всё было озарено настольной лампой, но источника света не было. Впрочем, этому я уже не удивлялась. Пушистый вишнёвый ковёр на полу. Полукруглые шкафы с книгами. Лестница вверх, серпантином вьющая от пола. Диванчик, клавесин, а перед ним — стульчик. И — портрет. Большой, написанный маслом. Очень хорошо написанный. Помнится я читала про технику Рубенса: множество слоёв, из-за обилия которых возникает эффект особенного свечения. Вот и тут тоже: нежное женское лицо словно светилось изнутри. Чёрные живые глаза смотрели немного надменно. Изящные пальцы лежали поверх складок переливающегося платья цвета шоколада. Нижняя жемчужная юбка. Чепец, напоминающий кокошник с накидкой. Волосы цвета горького шоколада сверкали, точно смазанные маслом.