Но главное — лицо. С тонкими благородными чертами. С лёгкой насмешкой в глазах. С презрительно искривлёнными губами оно мне напоминало кого-то, но очень неуловимо.

Гм… Гм-гм. Мать? Жена? Любимая женщина, не ответившая взаимностью? Чей ещё портрет помещают над клавесином? Да и… клавесин! Я представила Чертополоха, играющего мадригалы, и хихикнула. Нет, ну нет же! Это точно должна была быть роковая разбивательница его чёрного сердца.

Что ж. Прекрасно. Но вряд ли этой тайной я смогу шантажировать Фаэрта. Да и… грязно как-то лезть в личную жизнь. Я бросилась по лестнице наверх. Внизу ступеньки были очень узкими, но с каждым витком они расширялись, пока не заслонили всё пространство.

Верхняя площадка была полна зеркал. Зеркальные стены дробили и множили отражения. По центру тоже несколько десятков больших зеркал, скрученных в гигантский ротор, как на маяке, расчерчивали пол и потолок и весь мир множеством пересекающихся отблесков. Но поразило не это, а то, что ни одна грань, ни один отблеск или зеркало не отражали меня.

Я замерла, не в силах поверить в то, что видела.

Карл IX, стреляющий из ружья — определённо это был он! Индеец, летящий на терракотовом скакуне. Девушка в строгой, ниже колен, шерстяной юбке, на допросе офицеров в чёрной форме. Лицо в синяках и кровоподтёках, глаза… ох! Такие я, пожалуй, только на иконах видела. Яростные, светлые… Испанский конкистадор, пробирающийся среди лиан сельвы. Бомж, просящий милостыню на московских улочках. Обшарпанных, грязных. Такой я красавицу-Москву никогда не видела. Тихий сельский вечер, и парень в светлой рубахе нависает над милой девушкой в голубом платье в горошек на фоне кривой изгороди и стогов сена. Тысячи, тысячи кадров, похожих на фильмы, которые шли одновременно, мельтешили и постоянно менялись.

Зеркала времён? Эпох?

Там, где из окна выглядывал безумный Карл, уже мчал в квадриге какой-то то ли римский император, то ли просто полководец в лавровом венке. Он надменно взирал на беснующуюся толпу, подняв над ней длань. Я отвела взгляд и увидела множество рычагов, торчавших из пола. То есть, всем этим ещё и управлять можно?

И вдруг — яркий свет фар. И он — красавец, багряный с чёрным и белым. Я замерла в восхищении. Всегда хотела такой… Байк нёсся по смоляному, гладкому шоссе, по ЗСД, над Финским заливом, а за ним переливались огни Лахта-центра…

Я точно из того мира! И вовсе Питер — не плод моих грёз и фантазий! Вот только, как мне вернуться обратно? В мой милый, любимый город. Туда, где есть мотоциклы, кофе и где женщинам нет необходимости смотреть на мужчин с надеждой, что тебя возьмут замуж. Туда, где маменька могла бы просто развестись с пьянчугой Гастоном и устроиться на работу. Уверена, у неё бы получилось сделать карьеру. Туда, где нет магии, а, значит, нет и приворотов. Мариону бы точно понравилось в моём мире!

Но как это сделать?

Я коснулась поверхности зеркала, в котором отражался мчащийся мотоцикл. Однако это было всего лишь зеркало. Гладкое, твёрдое, холодное, оно не торопилось превратиться в портал.

Мир вспыхнул молнией. Спустя буквально несколько секунд раздался удар грома. Гроза? Меня точно спохватятся! Надо уходить. Но я непременно вернусь и разгадаю загадку зеркал. И я побежала вниз по лестнице, перескакивая сразу через пару ступенек.

Золотистый уютный свет в комнате сменился на красновато-лиловый, холодный. За клавесином сидел Чертополох и меланхолично перебирал клавиши. Четыре ноты — начало мелодии. Ля первой октавы, до, ре, ми — второй. Четвертная, половинка, четвертная, четвертная… Я замерла, вжавшись в стену, а потом медленно попятилась наверх.

— Поздно, — бросил он, не поворачиваясь ко мне. — Я тебя заметил.

Я перевела дыхание. Чёрт!

— И кто выиграл? — спросила, стараясь, чтобы голос не задрожал.

— Я.

— Понятно.

Ёжики зелёные! Как же хотелось швырнуть чем-нибудь обо что-нибудь! Ну почему всё так предсказуемо-то⁈

— И на ком должен будет жениться Гильом?

Фаэрт обернулся ко мне, посмотрел внимательно. Лиловый глаз чуть вспыхивал красноватыми искорками. Кажется, колдун злился.

— На тебе.

— Я не согласна!

— Ты моя игрушка. Забыла?

Он резко поднялся, шагнул и оказался совсем рядом. Я вжалась в стену. Фаэрт навис надо мной. Как он так быстро переместился⁈

— Не забыла. Но мы договаривались, что без секса…

— Тут всё по желанию.

— Я не хочу…

Чертополох взял мой подбородок и запрокинул мне лицо. И я вздрогнула от ужаса, встретившись с полыхающим фиолетовым глазом.

— Что мне сделать с тобой, Дрэз? — прошипело чудовище. — Я запретил тебе сюда приходить, но ты пришла. Ты нарушила мою волю. И тем самым нарушила сделку. За прошлое нарушение соглашения я забрал у тебя сердце. Что мне отобрать у тебя за это? Глаза? Язык?

— Не надо, — пискнула я, вдруг осознав, что это не пустые угрозы: он может.

— Или сделать тебя такой же крошечной, как Рапунцель? Превратить в прекрасный цветок в моём саду? В мраморную статую с вечной улыбкой?

Я вывернулась и попятилась вверх по лестнице.

— Вы не можете…

— Могу, Дрэз. Могу. У тебя нет своей сказки, а, значит, я могу делать с тобой, что пожелаю.

Он шагнул на лестницу. Я бросилась бежать. Споткнулась. Упала, разбив ладонь. Вскочила и вновь побежала вверх. Туда, к зеркалам. Может, если запрыгнуть в одно из них, то получится вернуться в свой мир? Или в любой другой, где нет Чертополоха?

— Остановись! — велел колдун.

Я замерла и обернулась к нему. Он стоял внизу лестницы, не двигаясь.

— Ненавижу тебя! — выдохнула я. — И чем сильнее боюсь, тем сильнее ненавижу. Ты — урод! И я не про лицо, нет. Ты — чудовище, вообразившее себя богом.

Гнев поднимался и душил меня. Но я уже поняла: добежать я не успею. Слишком длинная лестница, ступенек несколько сотен, а у меня уже колени трясутся после подъёма и спуска. Точно не успею. Особенно с учётом его способности перемещаться практически мгновенно.

— Кто там на портрете? Твоя любимая женщина? — я пошла вниз, сгорая от злости. Лучшая защита — нападение, разве не так? — Такая же надменная и злая, как и ты! Вы решили, что вы владеете миром? Мир несправедлив. Да? Так ты мне заявил. Но мир не справедлив, потому что им правят такие ложные боги, как ты!

— Мне плевать, как игрушка относится к своему хозяину.

— Знаешь, а ты мне сначала казался лучше Мариона. Но нет! Ты ужасен, ты… Марион добр, а это — самое главное в людях. А ты — холодный, как змей, и… Ты мёртвый, Фаэрт! Без доброты человек — мёртвый.

Голос мой срывался и дрожал, к глазам подступали обжигающие слёзы.

— Ты хочешь забрать у меня язык, глаза? Меня саму? Хорошо. Да, ты можешь это сделать. Ты же всесилен. Забирай. Видимо, тебе скучно, раз ты развлекаешься вот так, играя другими людьми. Пусто и скучно, потому что ты и сам — пустой и скучный…

— Девочка, замолчи, — он выдохнул и шагнул ко мне.

Я невольно отступила. Споткнулась и наполовину свалилась с лестницы. И раньше, чем успела испугаться, меня подняли за шиворот и поставили снова на ступеньки. Я почти уткнулась носом в его грудь, закрытую мягким бархатом. Упёрлась ладонями и отодвинулась. Фаэрт взял мою раненную руку, перевернул. Провёл пальцем по линиям ладони, и по коже прошла приятная прохлада.

— Спасибо, — буркнула я.

Хотя за что спасибо? Починил игрушку, только и всего.

— Откуда у Золушки брошка с тыквой? — вдруг спросило чудовище.

Я рассмеялась. Нервно и с долей истерики. Замечательный, а, главное, такой уместный вопрос!

— Заберите мои глаза, — предложила зло. — Не хочу вас видеть.

— Забрать? — переспросил Фаэрт.

Провёл рукой в сантиметре от моего лица. И мир тотчас потух. Словно разом выключили свет. Я закричала, рванула прочь и замерла, осознав, что стою на лестнице и это опасно. Протянула дрожащую руку. Коснулась его бархатного камзола. Мне показалось, что я в пещере с драконом. В пустоте было слышно его дыхание.