— А если подумать?

— Отстань.

Ну нет! Мы так не договаривались!

Я поставила рядом стул. Решительно протянула руки Гильому.

— Обопрись о меня. Я тебя пересажу, а потом верну обратно. Не спорь! Если всё получится, я скажу, как догадалась о том, что ты — ботаник.

Всё оказалось сложнее, чем я думала. И в какой-то момент мы оба едва не упали. И, когда Гильом тяжело рухнул на стул, я поняла, насколько он всё же тяжёлый. Но самым сложным было вернуть его обратно. Кресло на платформе постоянно съезжало.

И, красная от натуги, злая, вспотевшая, я вдруг услышала странное фырканье над ухом. Гильом смеялся!

— Я тоже потом посмеюсь, — проворчала я.

Со сто двадцать четвёртого раза (после того, как я догадалась упереть платформу в угол), мне удалось.

— Всё! Твоему торчанию в четырёх стенах пришёл конец! — торжественно объявила я. — Идём гулять! И ты сможешь увидеть все эти растения своими глазами!

— И как ты меня спустишь в сад? — полюбопытствовал ботаник.

А действительно… Об этом я как-то не подумала.

Ай! Фея снова укусила меня за ухо. Но я уже привыкла. Видимо, малышка что-то придумала.

Следуя её «инструкциям», я снова пришла в сарай-мастерскую. Эль закружилась рядом с плоскими широкими досками. Ну конечно! Пандус!

Её небесные глаза сияли невыразимой нежностью. Она посмотрела на него и опахала ресниц чуть вздрогнули.

— Марион, — прошептал голос, от которого сердце привычно замерло и едва не порвалось на части от радости, — принесите мне бокал вина, пожалуйста!

Служить ей! Какое счастье!

Как бы он хотел стать её собачкой, чтобы выполнять любой каприз любимой. Расчёской в её руках, батистовым платочком, шёлковой туфелькой. Вот он — смысл жизни, его предназначение, его счастье. Ему дико, до безумия захотелось прямо тут, у её ног, умереть ради неё, лишь бы только она взглянула.

«Идиот!» — но возглас того, преступного, был слаб.

Марион вскочил и бросился за вином, принёс, поклонился и замер, весь дрожа от блаженства, переливавшегося из сердца и затопившего сознание. Вот она — истинная любовь, истинный смысл жизни, истинное счастье…

«Повтор», — мрачно съязвило мерзкое подсознание.

— Марион, вы счастливы со мной? — её нежные пальчики коснулись его руки, и он, недостойный, рухнул на колени, прижался губами к этим невыразимо притягательным пальчикам и с трудом удержался, чтобы не расплакаться от восторга. Как же она добра к нему!

— Я умру за вас! — произнёс пылко. — Хотите, прямо сейчас?

— Нет-нет, — прошептала любимая. — Я хочу, чтобы вы жили.

Новый прилив счастья затопил всё его существо. Она, она хочет, чтобы он жил! Правда, было немного жаль, что умереть ради неё не удастся. Но, может быть, потом?

— Марион, вы любите своего отца?

— Любимая, я никого не люблю, кроме вас.

Взгляд лазурных глаз стал печален.

— Так нельзя, Марион. Даже если твой отец — ужасный человек, ты — его сын. Ты должен почитать своего отца…

— Если прикажете, милая Синдерелла, я буду почитать своего отца.

Золушка положила ручку на его предплечье:

— Я не хочу вам ничего приказывать, мой принц. Хочу, чтобы вы сами…

«Какая она добрая! Она самая-самая лучшая…». И снова — счастье. Его любовь пожелала апельсин. И счастливый принц побежал в сад, чтобы найти там свежий. Те, что были сорваны утром — не достойны её. Там, ближе к Бездне, находилась королевская оранжерея, где круглый год росли экзотические фрукты.

— Марион! — у самой стеклянной двери принца догнал Дезирэ. — Братишка, хотел с тобой поговорить, а ты всё время занят.

— Я занят, Рэз. Пусти.

Дезирэ встал прямо перед ним, заслонив дверь.

— Что с тобой, Мар? Ты на себя не похож.

— Я влюблён, Рэз. А Синдерелла — лучшая девушка на свете. Она прекрасна, и умна, и добра, и…

— Стоп, брат! Я не просил тебя описать невесту. Я сам её вижу.

— Ты на неё смотришь⁈

Да как он смеет⁈ Как вообще все они смеют трогать его сокровище взглядами⁈ Марион задохнулся от злобы. Положил руку на эфес шпаги.

— Эй, эй! Поспокойнее, братишка! Я и на тебя сейчас смотрю. На то и глаза нам даны.

— Видимо, они тебе не особо и нужны, раз ты глядишь на всё подряд!

Дезирэ присвистнул.

— Ты сам себя слышишь, Мар? Кстати, ты это из-за любви ходишь всё время в одном и том же? Обет дал или что? Весь двор уже шушукается. Переодеться не хочешь?

— В этом наряде я встретил её! — как брат не понимает таких простых вещей? — Это — память о нашей чудесной встрече!

— Зачем тебе память, если у тебя есть сама девица?

— Не смей её называть так!

— И как же мне её звать?

— Синдерелла… богиня… сама Жизнь и Любовь…

Младший принц заржал, словно конь.

— Да, — признался, когда перестал задыхаться от смеха. — Тебя изрядно приложило, Мар. Пошли выпьем, и ты мне расскажешь о своей неземной любви. Такое можно слушать только изрядно поддатым.

Он положил Мариону руку на плечо, тот сбросил, отступил и обнажил клинок.

— Уйди и не мешай мне. Она попросила апельсин.

— Ну так прикажи слугам, — не понял Дезирэ.

Совсем идиот, что ли?

— Она попросила меня! — рявкнул Марион. — Меня, не слуг. Это такое счастье! Божье благословение!

«Идиот», — произнёс тот, кто внутри, и схватился за голову. «Его надо уничтожить», — неприязненно подумал Марион. Но одно дело — решить, а другое — воплотить. Этот тот, проиграв схватку с неземной любовью, забился куда-то глубоко и забаррикадировался там. Вроде и не мешал, но его постоянные комментарии раздражали и оскорбляли госпожу. Да, конечно, любимая о них не знала, но влюблённый принц постоянно терзался стыдом за тёмные мысли.

— Пропусти меня, или я тебя убью, Дезирэ! — рявкнул средний брат.

Черешневые глаза младшего принца прищурились, а затем он вдруг отошёл и распахнул дверь. Улыбнулся, поднял ладони в жесте побеждённого:

— Проходи, брат. Совершай свой подвиг во имя любви. Я не стану тебе мешать.

Конечно, просто так, без приключений съехать по пандусу у нас не вышло. Платформа зацепилась колесом, кресло накренилось. Я не смогла физически удержать ботаника, и мы повалились прямо в кусты, по левую сторону от ступенек. Хорошо хоть это был не барбарис. И не розы. Я упала на Гильома, кресло придавило нас обоих. Мужчина скривился.

— Да ладно! — я выкарабкалась из-под кресла. Встала на ноги, отряхнула штаны. — Зато полетали.

Поднять здоровенного мужика с земли оказалось тем ещё испытанием. Хорошо, что Гильом был до крайности худ. Но вот его кости худыми точно не были! Пару раз мы снова падали мимо кресла на вредной, отъезжающей платформе.

— Оставь меня! — наконец не выдержал Гильом. — Уходи. Я не просил…

— Ещё бы ты просил!

Я разозлилась. Вытерла пот со лба. Вокруг кружилась феечка и что-то пищала. А затем села на ухо и снова пискнула. Как жаль, что мне не услышать, что именно она говорит!

В третий раз, как и положено в сказках, у меня всё получилось. Я догадалась поднимать его спины, таким образом, Гильом перестал выскальзывать из моих рук. И, глядя на его злое, красное от ложного стыда лицо, я вдруг подумала, что у платформы должен быть какой-то тормоз. Вроде ручника.

— Поехали! — жизнерадостно воскликнула я, и мы покатились.

Подъехали к колодцу сказок.

— Здорово, да?

Гильом угрюмо посмотрел на меня. На щеках его ходили желваки. В глазах сверкала злость. Ой, да и ладно! Злость — это прекрасно. Злость — великолепный мотиватор.

— Сделай одолжение, — почти не разжимая губ, прошипел он, — оставь меня наконец! Ненавижу, когда кто-либо воображает себя богом и пытается распоряжаться моей жизнью.

— Тебе не нравится гулять по саду? Оглянись вокруг! Сидишь в своей каморке, как обдолбанный крот!

— Пусть я крот! Тебе какое дело⁈

— Никакого! — рассмеялась я. — Не считая, конечно, того, что подружиться с тобой и помочь тебе — задание Колдуна. Ну то есть… как его там. Принца Фаэрта. И, если я этого не сделаю, у меня будут неприятности.