— Ладно, через пятнадцать минут снимаем, а то упустим земное светило, — проворчал я и пошёл к группе киноактёров, которые над чем-то весело потешались.

И хоть в этих первых кадрах никаких актёров не предполагалось на съёмку приехали почти все действующие лица будущего детектива, кроме Леонида Быкова, Игоря Дмитриева и Игоря Горбачёва. Быков и Горбачёв сегодня в павильоне «Ленфильма» заканчивали снимать «Зайчика», эпизод, где бюрократ Шабашников принимает иностранную делегацию. А Игорь Борисович Дмитриев сказал, что в приметы не верит, так как давно вышел из юношеского возраста. Остальные же с живым интересом собрались на торжественное мероприятие, на котором после первого отснятого кадра будет разбита тарелочка с голубой каёмочкой. Затем кратковременный фуршет и продолжение работы, ибо с этого часа каждый съёмочный день будет на вес золота и бриллиантов.

— Феллини, есть разговор, — перехватил меня дядя Йося.

— Давай завтра, а лучше послезавтра, — отмахнулся я. — Мы, как ты хотел, второй миньон два дня назад записали? Теперь дай на фильме сосредоточиться. Потом обговорим гастроли.

— А я как раз по фильму и хочу поговорить, — зашептал мой дальний родственник, который после записи нового песенного материала, стал одолевать идеей концертов под вывеской творческих встреч с актёрами «Ленфильма».

Сама по себе задумка была замечательная, но раньше октября невыполнимая. Во-первых, на мне висел детектив, заказанный в Смольном. Во-вторых, нужно было подождать, пока песни разлетятся по стране. И третье — кто будет петь, кто играть, в каком составе ехать по городам и весям, как всё это грамотно оформить, чтобы не прицепилась ОБХСС? Нонна в сентябре вернётся на учёбу. У Эдуарда Хиля договор с Ленинградской филармонией. Гораздо реальней выглядела перспектива заключения Нонной контракта с той же филармонией. После чего она могла вполне легально выступать и с Хилем, и без. Правда, тогда деньги пролетали мимо загребущего кармана дяди Йоси. Вопросов было множество, а ответов пока никаких.

Кстати, запись миньона в «Доме радио» прошла на удивление мирно и оперативно. Сначала Хиль сольно спел «Вода-вода», затем Нонна исполнила «Позови меня с собой», а потом они дуэтом записали «Песню гонщиков» и «О чём плачут гитары». Только руководитель оркестра Александр Владимирцов, когда прощались, сказал, что в следующий раз гонорар придётся удвоить. Ведь, по его мнению, мы деньги лопатой гребём, а они, простые музыканты, перебиваются с хлеба на воду. И хотя дядя Йося распинался, что деньги лопатой гребёт за продажу дисков государство в лице фирмы «Мелодия», а мы пока не видели ни рубля, товарищ Владимирцов всё равно остался непреклонен.

— Я сегодня заключал договоры с актёрами, расписывал, кому какую категорию присудить… — затараторил Шурухт.

— Короче, без подробностей? — не выдержал я.

— Короче Высоцкого нужно отчислять, — шепнул он. — Никакой он не актёр театра на Таганке. Его недавно за пьянку из театра имени Пушкина турнули. Он простой безработный махинатор.

— Ну, допустим, Высоцкий пока не в штате, его Любимов на «постоянку» возьмёт в сентябре? — пробурчал я. — Допустим Высоцкий — врун? Вот мы его сейчас уволим, а завтра он станет всесоюзной знаменитостью, что тогда?

Шурухт недоверчиво покосился на Владимира Семёновича, который сейчас громко хохотал, рассказывая какие-то байки своим коллегам актёрам.

— Шутишь? — пролепетал дядя Йося. — Кому он, хриплый горлопан, нужен?

— А сколько у нас на эстраде хриплых горлопанов? — спросил я. — Ни одного. Ты понимаешь, какая слава ждёт первого? Высоцкий уже сейчас кое-что хорошее пишет, а через пару лет его песни зазвучат из каждого окна.

— Да? — Шурухт растерянно почесал затылок и, тяжело вздохнув, буркнул, — ладно, тогда пусть снимается. Слушай, а может его тоже записать?

— Можно, но лучше годик подождать, — кивнул я. — Пока и писать-то особенно нечего. И вообще, воротила шоу-бизнеса, дай на фильме сосредоточиться.

— Я — советский человек, — обиженно пролепетал он. — Просто чуть-чуть деловой.

— Кому ты втираешь? — буркнул я и, еле-еле отвязавшись от дяди Йоси, подошёл к актёрам.

Мой актёрский ансамбль уже второй день в нашем городе на Неве как бы готовился к роли, пропитываясь мистической питерской атмосферой. К примеру, вчера такое вживание в роль закончилось в моей коммунальной комнате. Днём Нонна и сёстры Вертинские, одевшись в сценические костюмы, пошли гулять по Ленинграду, вечером они же встретились в ленфильмовском кафе с компанией: Крамаров, Высоцкий, Видов и Прыгунов. А когда кафе закрылось, то вся компания переместилась в мой дом, потому что в ресторане сидеть дорого, а в гостинице «Астория» никто шуметь не позволит.

Я же вчерашние сутки потратил на общение с дирекцией Русского музея, доказывая им, что детектив снимаем с целью предотвращения подобных краж, а не наоборот. Кстати, для съёмок из «Эрмитажа» привезли настоящий портрет «Святого Луки», который я потребовал повесить рядом с распятием Иисуса Христа кистей Карла Брюлова. Но что такое настоящая живопись, мне довелось узреть, лишь вернувшись в родную комнату. На моём письменном столе были разложены вино и закуска, в воздухе вился кинематографичный сигаретный дым, а в кресле, развалившись, сидел Высоцкий с гитарой, остальные гости с фужерами в руках разместились кто где. «Натюрморт с гитаристом», — пробубнил я про себя.

Вот и сейчас перед стартом съёмочного периода я вновь поймал себя на мысли, что зря взял в картину Владимира Семёновича. Уж слишком у будущей советской звезды характер компанейский. Если так дело и дальше пойдёт, то он мне весь актёрский ансамбль угробит на корню.

— Сава, Володя, отойдём на пару минут, — попросил я Высоцкого и Крамарова. — Вы, голуби сизокрылые, когда в Юрмалу у меня улетаете?

— Так это, как раз по этому поводу и хотели поговорить, — затараторил Савелий Крамаров. — Сегодня у нас пятница 10-е, а наш эпизод снимается по графику во вторник 14-го. Так какой смысл туда и сюда лишний раз мотаться? Логично?

— Допустим, — буркнул я. — Значит, поступим следующим образом: днём во вторник — съёмка, вечером во вторник — билеты на поезд до Юрмалы. Я с «Мосфильмом» ссориться не хочу.

— А если форс-мажор? — усмехнулся Владимир Высоцкий.

— Для форс-мажора имеется всего четыре причины, — буквально прорычал я, — землетрясение, наводнение и смерть. Однако этого в ближайшие дни сто процентов не произойдёт, я ручаюсь.

— А что четвёртое? — спросил Крамаров. — Это дело? — Савелий щёлкнул себя пальцем по горлу.

— Четвёртое — это прилёт инопланетян и торжественная встреча братьев по разуму, — улыбнулся я.

— Феллини, у меня всё готово! — крикнул главный оператор Дмитрий Месхиев.

И действительно первый план детектива получался фантасмагоричным. Туман, созданный дымовой машиной, красиво стелился между деревьев Михайловского парка, а лучи оранжевого заходящего солнца создавали причудливые объёмные узоры. Из-за чего казалось, что дворец, где размещался Русский музей, волшебным образом материализовался прямо из страшной и загадочной сказки.

— Внимание, товарищи! — заголосил я. — Тишина на площадке! Анюта неси хлопушку. Звук, камера, начали!

Актёры и технические работники дружно подошли к камере, за которой колдовал Месхиев. А моя соседка и дочь нашей костюмерши, Галины Васильевны, словно рысь, выскочила перед объективом, направленным на окна Михайловского дворца, и высоким голосом неожиданно заорала:

— Эпизод один! Сцена один! Дубль один!

«Переволновалась бедняга, — подумал я и, мысленно перекрестившись, добавил, — поехали, с Богом».

Спустя примерно час в прохладных покоях дворца, где царил полумрак, тихо шумели осветительные приборы, которые дополнительно освещали лишь один зал на втором этаже музея с древними иконами. И в данный момент объектив небольшой ручной кинокамеры «Конвас-автомат» выглядывал из-за угла и смотрел глазами преступника на то, как трудятся музейные работники.