По крайней мере, мама знает, что тебе нужна любая помощь, которую ты можешь получить, напомнила она себе. Неважно, как сильно ты хочешь, чтобы она перестала корить себя за то, что "поступала с тобой неправильно", когда ты была девочкой! Она знала, к чему мы придем, не больше, чем отец. Или чем ты занималась, если уж на то пошло! И если уж на то пошло, научить тебя думать о себе как о прекрасной леди было бы самым жестоким поступком, который она могла сделать до того, как отец стал лордом-правителем.
Так что, да, она была глубоко благодарна леди Шармате за то, что она послала ее туда, где она могла получить образование, необходимое ей как настоящей аристократке сотойи, даже если оказаться в таком положении казалось одной из худших шуток Хирахима. И никто не мог бы быть более понимающим, добрым или лучшим учителем, чем баронесса Хэйната. И все же отправка Шарлассы сюда - отправка ее в место, о котором она все еще думала в глубине души как о "доме", имела свои острые, зазубренные грани. Она больше не была тем человеком, которым была, когда жила здесь, в одном из аккуратных маленьких домиков, предоставляемых офицерам гарнизона. Девушки, с которыми она выросла, те, что не были замужем, во всяком случае, имели не лучшее представление о том, как вести себя с ней сейчас, чем она о том, как вести себя с ними. Даже ее самые близкие друзья чувствовали себя неловко и неуютно, разделенные той невидимой броней ранга, которая лежала между ними, боясь, что кто-то, возможно, даже сама Шарласса, сочтет их чрезмерно фамильярными, если они осмелятся обращаться со своей старой подругой как раньше.
Она снова вздохнула, сегодня днем у нее было много практики в этом, и подбросила мох в воздух. В отличие от ленты, он упал на землю, исчезнув в траве сада, и она поймала себя на том, что жалеет, что не может сделать то же самое.
Это была потенциально опасная мысль, особенно здесь, в Балтаре, и она знала, что ее мать была обеспокоена этим, как бы она ни старалась никогда не обсуждать это со своей дочерью в таких выражениях. Но не было никакого смысла притворяться, что эта идея не приходила Шарлассе в голову более одного раза.
Леди Лиана Боумастер была таким же сорванцом, как и Шарласса Дрэгонкло, и она шла по жизни с бесстрашием, которому Шарласса глубоко завидовала. Иногда она задавалась вопросом, не потому ли это, что Лиана была не просто одной из самых благороднорожденных молодых женщин во всем королевстве, но и единственным ребенком, к которому относились скорее как к сыну, чем даже она осознавала в то время. Теперь, ближе познакомившись с бароном Теллианом и баронессой Хэйнатой, Шарласса знала, что родители Лианы относились к ней не как к сыну, а как к уникальной личности, которая сама по себе была права. Баронесса Хэйната относилась к Шарлассе точно так же, и она также видела легкую привязанность и любовь - и доверие - в том, как они относились к сэру Трайаналу.
И все же нельзя было отрицать, что Шарласса глубоко восхищалась Лианой и уважала ее. Конечно, Лиана была не просто дочерью своего сеньора, но и более чем на два года старше Шарлассы. Они никогда не были кем-то, кого можно было бы назвать подругами, потому что жили в разных мирах, которые просто время от времени пересекались. Но эти миры иногда пересекались в одном из загонов или конюшен, иногда прямо здесь, в этом саду, когда они обе помогали собирать яблоки, и всякий раз, когда они это делали, Лиана была неизменно дружелюбной и доброй. Более того, она... излучала что-то, что Шарласса, казалось, чувствовала так же, как она чувствовала яблони вокруг себя сейчас. Там был блеск, сила, ощущение вибрирующей, мерцающей энергии. Без сомнения, это было в такой же степени плодом ее воображения, как иногда видение во сне, что она дерево, но от этого ощущение не становилось менее реальным, и она не могла до конца убедить себя, что все это было игрой воображения.
Она угрюмо нахмурилась, с выражением, которое ее отец всегда называл "почесывание от душевного зуда", когда она была моложе, как раз перед тем, как потрепать ее по подбородку, или посадить к себе на плечо, или немилосердно пощекотать. Ей хотелось, чтобы он был здесь, чтобы сделать это сейчас и отвлечь ее от мрачного, беспричинно угрюмого настроения, хотя, конечно, было бы невыразимо неприлично, если бы лорд Джасак поступил так с леди Шарлассой.
В некотором смысле, это чувство, что она почти могла протянуть руку и прикоснуться к самой сокровенной сути деревьев сада, было во многом виновато в ее теперешнем настроении, и она знала это. Она дорожила этим чувством, черпала в нем силу, как будто оно помогало ей сосредоточиться и напоминало ей о том, кем она была глубоко внутри, а не просто кем она должна была научиться стать, как леди Шарласса. И все же она всегда втайне думала, что когда-нибудь перерастет абсурдную фантазию о том, что она вообще может чувствовать деревья, но этого не произошло. На самом деле, это чувство становилось все сильнее, и иногда ей казалось, что она проникает все глубже и дальше.
Была ли проблема в том, что она хотела иметь возможность это делать? Что она была так несчастна, так не уверена в том, кем она должна научиться быть, что жаждала убежать в какой-нибудь теплый, утешительный сон? Или во что-то, что могло бы отвлечь ее от усвоения уроков, преподнесенных ей жизнью? Или она просто сходила с ума приятным, безобидным способом?
Ее губы дрогнули при этой последней мысли, вспомнив бабушку Марлис. Все дети Балтара в детстве любили бабушку, хотя даже самые младшие из них понимали, что она была тем, что некоторые взрослые в их жизни называли "не совсем правильной". Повзрослев, Шарласса поняла, что люди, которые были "совсем правильные", не верили твердо, что богиня Чемалка может вызвать дождь по прихоти или заставить солнце светить, когда захочет. И все же, если не считать этого незначительного недостатка, бабушка Марлис была самым теплым, добрым человеком и величайшим рассказчиком, какого только можно вообразить. Ни один родитель в Балтаре ни на мгновение не задумался бы попросить бабушку позаботиться о ребенке, а ее кухня была волшебной страной, где юных посетителей имели привычку подстерегать ароматы свежего печенья или имбирных пряников.
Но нет, она не была еще одной бабушкой. Бабушка просто игнорировала тот факт, что она не всегда могла заставить солнце светить, когда ей хотелось... и что она часто умудрялась промокнуть до нитки, работая в своем огороде, потому что дождь, который она запретила, все равно шел. И она смотрела на всех смертных вокруг себя с благожелательным чувством, что все они были там, чтобы выполнять ее прихоти, но что на самом деле ей не нужно, чтобы они что-то делали для нее прямо сейчас, так что они могли бы с таким же успехом идти вперед и жить своей собственной жизнью, пока они не понадобятся ей.
Шарласса не жила в таком удобном воображаемом мире. В конце концов, в этом и была проблема! И вот почему это... беспокоило ее, если не сказать слишком сильно, что она, казалось, становилась более чувствительной, а не менее, по крайней мере, к частям окружающего ее мира.
И если ты собираешься стать "более чувствительной" к части мира, почему бы не ко всему этому? язвительно спросила она себя. Но нет, ты не можешь этого сделать, не так ли? Это должна быть только часть мира и только некоторые люди в нем!
Честно говоря, она всегда думала, что может чувствовать Кенгейра всякий раз, когда конь был рядом. И было такое чувство, что она могла сказать за тридцать секунд вперед, когда ее отец или мать собирались войти в дверь или кто-то вроде Лианы собирался выйти из-за угла. Однажды она упомянула об этом своей матери, и леди Шармата (только, конечно, в тот момент она не была "леди" Шармата) рассказала ей о чем-то, что называется "син шей'хейн". Шарласса никогда не слышала об этом, но ее мать объяснила, что на древнем контоварском это означает "что-то виденное раньше" или "что-то уже виденное". Иногда Шармата серьезно говорила своей одиннадцатилетней дочери, когда они чистили яблоки из этого самого сада, на самом деле, для одного из бесподобных пирогов Шарматы, у кого-то была вспышка, чувство, что они уже что-то сделали, видели или испытали. Никто точно не знал, почему или как именно это работает, но это случалось со многими людьми, особенно с теми, на кого она с улыбкой смотрела из-под ресниц и у кого было особенно активное воображение.
