- Вы оба, пожалуйста, помолчите? - потребовал Серман. - Это очень щекотливый момент и...
- Да, это так, - едко согласился женский голос. - И я была бы признательна, если бы вы все трое смогли держать свои рты на замке в течение пятнадцати секунд подряд! Если только вы не хотите, чтобы следующий участок этого туннеля шел прямо вниз... и начинался прямо под вами!
Серман закрыл рот с почти слышимым щелчком, и Базел тихо хихикнул. Однако это был очень тихий смешок. На самом деле он не думал, что Чанхарсадакнарти зойхан'Харканат внезапно разверзнет зияющую яму у них под ногами, но он не слишком спешил проверять теорию. Кроме того, в ее словах был смысл.
Брандарк ограничился последним сердитым взглядом на Уолшарно, который только скривил губы, чтобы показать зубы, и покачал головой в очень лошадином веселье, взмахнув гривой, затем градани скрестил руки на груди и сосредоточился на том, чтобы выглядеть мучеником. Это было не очень убедительное представление, особенно учитывая его очевидный интерес к тому, что должно было произойти, и Базел улыбнулся и похлопал Уолшарно по плечу, наблюдая, как почти зачарованно подрагивает длинный нос его друга.
Наступила тишина. На самом деле это была не тишина, потому что крики и звуки строительных бригад доносились из неуклонно поднимающегося туннеля позади них, но эти звуки были отдаленными. В некотором смысле, они только сделали тишину еще более глубокой, и Чанхарса снова закрыла глаза. Ее руки были вытянуты, ладони прижаты к гладкой вертикальной стене в конце туннеля, и она наклонилась вперед, положив лоб между ними. Она простояла так несколько минут, ее поза была расслабленной, но остальные буквально чувствовали, как от нее исходит сосредоточенность.
Базел не в первый раз наблюдал ту же сцену, но гномье искусство сартнейскармантара редко можно было увидеть за пределами подземных городов гномов, и, как и Брандарк, он находил это бесконечно увлекательным. Сартнейскармантар был талантом, который действительно выделял гномов среди других человеческих рас и позволял им осуществлять свои монументальные инженерные проекты, и они охраняли своих сартнейсков (слово, примерно переводимое как "каменные стада" или "каменные пастухи"), как бесценные сокровища, которыми они и были.
Бывали случаи, особенно в темные и ужасные дни падения Контовара, когда порабощенные сартнейски ценились их похитителями почти выше всех других заключенных... и слишком часто ими управляли, пока их талант не поглощал их. Гномы поклялись, что это никогда больше не повторится, и любого сартнейска всегда сопровождал его личный оруженосец в любом путешествии за пределы безопасных пещер его или, в данном случае, ее родного города. Чанхарсу, с другой стороны, сопровождали восемь оруженосцев, и еще шестнадцать ждали ее возвращения у входа в туннель. Это была впечатляющая демонстрация безопасности, но Чанхарсадакнарти зойхан'Харканат была не просто "каким-то" сартнейском. По словам Сермана, главного инженера туннеля, она была сильнейшей сартнейском-гномом, которую видел Хейм, по крайней мере, за два поколения (чему Базел, увидев ее работу, охотно поверил), не говоря уже о кровном родстве с Килтандакнартасом дихна'Харканат, главой клана Харканат. Было бы... прискорбно, если бы что-нибудь случилось с леди Чанхарсой.
На данный момент миниатюрная сартнейск (ее рост был значительно меньше четырех футов) на самом деле выглядела не так уж впечатляюще. На самом деле, она не выглядела так, как будто делала что-то большее, чем просто прислонялась к скале, но Базел знал, как сильно она на самом деле концентрировалась, когда расширяла свои чувства, используя свой талант, чтобы провести нематериальными пальцами по твердому камню перед ней. Она ощупывала линии разломов, брала пробы кварца и горных пород, пробуя на вкус неуловимый аромат минералов, металлических руд и воды. Он также точно понимал, почему сартнейскармантар очаровал пытливого ученого, который жил в Брандарке, но в отличие от своего друга Кровавого Меча, Базел понимал, что делает Чанхарса, так же как он понимал, почему она никогда не могла по-настоящему объяснить это Брандарку или кому-либо, кто не обладал таким же талантом. Или, во всяком случае, очень похожим на него.
Так уж случилось, что Базел действительно обладал подобным талантом. У него не было способности пробовать камень на вкус или придавать ему форму, но он был избранником Томанака, а бог войны одарил своих избранников способностью исцелять. Однако не все они были одинаково искусны как целители, поскольку эта способность зависела от ясности, с которой отдельный избранник мог открыть свой разум травме или болезни и искренне поверить, что он может что-то с этим сделать. Это зависело от его способности понять этот ущерб, принять его во всей его зачастую ужасной реальности, а затем не только наложить свою ментальную "карту" этого ущерба на видение здоровья, но и, наоборот, наложить это видение на травму. Открыть себя как канал или проводник между своим божеством и миром смертных и использовать этот канал или позволить ему использовать себя, возможно, чтобы сделать этот внутренний, личный образ восстановленного благополучия и жизненной силы реальностью. Все это звучало достаточно просто, но словами можно было описать только результат, а не как его достичь, и на самом деле это было чрезвычайно трудно сделать.
Сартнейскармантар функционировал аналогичным образом, хотя, по словам Венсита Румского (который, безусловно, должен был знать), работа сартнейска была, по крайней мере, немного проще, потому что живые существа находились в состоянии постоянного изменения, когда кровь прокачивалась по их венам, а кислород поступал в их легкие и выходил из них. Камень тоже постоянно менялся, но это было гораздо более медленное и постепенное изменение, процесс длился века и эоны, а не превращения от минуты к минуте или даже от секунды к секунде. Он не шумел и не пытался отвлечь внимание, как это делали живые кости и ткани, когда сартнейск формировал подробный мысленный образ того, что он намеревался наложить на реальность камня. Конечно, камень также был более устойчив к переменам, но именно здесь пригодилась его подготовка. Подобно опытному мастеру боевого искусства мишук, сартнейск использовал баланс, точность и сосредоточенность против монолитного сопротивления камня и земли. Он находил точки в существующей матрице, где крошечный толчок, небольшое смещение, начинали процесс изменения и переносили всю тяжесть самого камня за собой, подобно тому, как глубокий горный снег соскальзывает вниз, чтобы сдвинуть валуны и сломанные деревья перед ним.
Хитрость заключалась в том, чтобы сохранять контроль, формировать лавину, приспосабливать этот момент полной пластичности к видению сартнейска, а управлять лавиной всегда было... непростым делом.
Он улыбнулся при этой мысли, а затем его глаза сузились, а лисьи уши слегка откинулись назад, когда Чанхарса глубоко-глубоко вздохнула. Ее плечи поднялись, когда она наполнила легкие, а затем камень изменился.
Базел видел, как она делала это уже более дюжины раз, но все еще не мог заставить то, что он видел, обрести смысл. Не то чтобы это произошло слишком быстро, чтобы глаз мог заметить, хотя именно так он и подумал, когда впервые наблюдал за этим. Нет, проблема заключалась в том, что глаз не был предназначен для того, чтобы видеть это. Или, возможно, что разум не был создан для того, чтобы понимать это... или принимать это. Гладкая, плоская каменная стена струилась, как дым, под ладонями Чанхарсы, но это был сплошной дым, поверхность, которая продолжала поддерживать ее массу, когда она еще сильнее прижалась к ней. Свечение струилось из ее рук, распространяясь по всей поверхности камня яркой паутиной света, пульсирующей в такт биению ее сердца, и это свечение, эта паутина, уходила от нее, погружаясь все глубже и глубже в дымчатую скалу. Каким-то образом, который Базел никогда не смог бы объяснить, он мог видеть, как от нее расходится свечение, проникающее сквозь сотни кубических ярдов камня и земли. Он не мог оценить, как далеко вглубь скалы он мог "видеть", но свечение становилось все тусклее по мере того, как оно удалялось все дальше и дальше от него.
