Нет, поправил он себя со знакомой болью. Два с половиной года... с той последней поездки на лыжах с Гвинн.

Сержант-артиллерист Кеннет Хоутон сжал челюсти. После стольких лет боль должна была ослабнуть, но этого не произошло. Или, возможно, так оно и было. Сразу после того, как он получил известие о несчастном случае, она была такой огромной, такой ужасной, что угрожала поглотить его, как какой-то черный, ледяной прилив. Теперь это была всего лишь рана, которая никогда не заживет.

Эта мысль промелькнула у него в голове, когда он стоял в командирском люке с правой стороны плоской башни бронетранспортера и вглядывался в ночь. Будучи старшим сержантом во взводе лейтенанта Алвареса, Хоутон командовал бронетранспортером номер два (неофициально известным своей команде как "Крутая мама"), с капралом Джеком Машитой в качестве водителя и капралом Диего Сантандером в качестве наводчика. Технически "Крутая мама" была БТ-25, легкобронированной машиной на базе канадской МОВАГ Пиранья, восьмиколесной машиной-амфибией, защищенной от огня стрелкового оружия и вооруженной 25-миллиметровой автоматической пушкой Бушмастер M242 и спаренным с ней 7,62-миллиметровым пулеметом M240. Второй M240 был установлен на командирском посту, и "Крутая мама" развивала скорость более шестидесяти миль в час на приличных дорогах. Она потребляла дизельное топливо JP-8 и технически имела запас хода более четырехсот миль при приводе на четыре колеса. При приводе на все восемь колес дальность хода быстро падала, а первые бронетранспортеры серии были печально известны негерметичными топливными баками, что еще больше уменьшало номинальную дальность. По крайней мере, самая последняя программа продления срока службы баков, похоже, наконец-то справилась с этой проблемой.

В данный момент Машита сидел за рулем, справа от него располагался большой дизельный двигатель Детройт, а его голова и плечи торчали из люка над его отсеком. Двадцатилетний капрал только что закончил проверять уровень всех жидкостей - что он делал снова каждый раз, когда машина останавливалась. Сантандер стоял в стороне, методично пережевывая огромный комок жвачки, и тихо разговаривал с капралом Леви Джонсоном, старшим из их вечерних пассажиров. Разведывательное подразделение из четырех человек, за транспортировку и поддержку которого они отвечали, уже погрузило большую часть своего снаряжения на борт, и Хоутон напомнил себе проверить лаз от отсека водителя БТ до десантного отсека, прежде чем они на самом деле отправятся в путь. Предполагалось, что он всегда должен быть свободным, но у людей была привычка защищать от повреждений оборудование и принадлежности, захламляя ими лаз, вместо того, чтобы складывать их в открытый контейнер, установленный на задней части башни, или прикреплять их к внешней стороне транспортного средства, как должно быть.

Хоутон уже завершил все свои другие проверки перед миссией. Топливо, аккумулятор, боеприпасы, приборы ночного видения, тепловизионные прицелы, связь, личное оружие... У него все еще оставалось добрых двадцать минут до запланированного выхода, но он и его команда твердо верили в то, что нужно опережать сроки.

Никогда не помешает быть готовым раньше, чем нужно, - размышлял он, в глубине души все еще представляя тихий, ровный полет снежинок. В любом случае, это чертовски лучше альтернативы! И лейтенанту не понравится, если что-то пойдет не так, пока...

Вот тогда-то это и случилось.

Вселенная внезапно стала шокирующе серой. Не черной, не туманной, не туманно-серой. Его мозг настаивал на том, что невыразительная серость, окутавшая его, была почти болезненно яркой, но его зрачки и зрительный нерв одинаково настаивали на том, что уровень освещенности вообще не изменился. Его руки мертвой хваткой вцепились в край командирского люка, когда четырнадцатитонный БТ, казалось, вывалился из-под него, но даже когда его охватило тошнотворное чувство свободного падения, он знал, что на самом деле вообще не двигался.

После шестнадцати лет службы в корпусе Кен Хоутон полагал, что видел и испытал практически все, что может встретиться на пути морского пехотинца. Однако это было нечто совершенно иное - нечто, для восприятия или описания чего человеческие чувства никогда не были предназначены, - и вспышка чего-то слишком похожего на панику пронзила его.

Казалось, это продолжалось часами, но также казалось, что с его чувством времени было что-то не так. Казалось, он не мог говорить, казалось, даже не дышал, но ему удалось взглянуть на свои наручные часы, и цифровой дисплей полз, полз. Он мог бы сосчитать до десяти - медленно - за то время, пока каждая полудохлая секунда тянулась в вечность. Две мучительно медленные минуты, прихрамывая, прошли мимо. Затем три. Пять. Десять. А затем, так же внезапно, как цвета вселенной исчезли, они вернулись.

Но они были не того цвета.

Загар, седина и выжженный солнцем коричневый цвет Ближнего Востока исчезли. Так же как и ночь. БТ располагался на пологом склоне холма, покрытом степной травой высотой в три-четыре фута, под солнцем, до захода которого оставалось еще по меньшей мере два-три часа.

Хоутон услышал глубокий, взрывной возглас изумления Машиты по каналу связи шлема, но он не понадобился сержанту-артиллеристу, чтобы понять, что они точно не в Канзасе.

Хоутон ошеломленно уставился в высокое кристально-голубое небо, почувствовал осеннюю прохладу в легком ветерке, охлаждающем пот на его загорелом от пустыни лице, услышал пение птиц, которых здесь не должно было быть, и задался вопросом, что, черт возьми, произошло. Он медленно повернул голову, и именно тогда увидел высокого седовласого мужчину со странными глазами, стоявшего почти сразу за бронетранспортером.

Венсит из Рума удивленно поднял глаза, когда на свет появилось причудливое транспортное средство песочного цвета - а это, очевидно, было транспортное средство, даже если он никогда не видел ничего подобного. Это определенно было не то, чего он ожидал.

Конечно, судя по выражению лица человека, стоявшего в проеме наверху, Венсит был не единственным, кто был удивлен.

Мужчина, о котором шла речь, повернул голову достаточно далеко, чтобы увидеть Венсита, и его зеленые глаза внезапно сузились. Его правая рука метнулась к левому боку, на мгновение исчезнув из поля зрения с того места, где стоял Венсит, затем снова появилась, держа что-то еще, чего Венсит никогда раньше не видел. Однако, судя по тому, как новоприбывший повернулся, чтобы направить его в его сторону, это должно было быть какое-то оружие, и, вероятно, самое неприятное.

Венсит решил, что было бы очень хорошей идеей держать свою руку подальше от рукояти меча, когда он пристально смотрел на новоприбывшего.

- Кто ты, черт возьми, такой? - хрипло спросил мужчина в машине. Его губы двигались не точно в такт голосу, который услышал (и понял) Венсит, и волшебник отметил, что, по крайней мере, языковые аспекты заклинания сработали должным образом.

- Меня зовут Венсит из Рума, - сказал он, говоря медленно и четко, и по выражению лица собеседника было очевидно, что он понимает Венсита так же хорошо, как Венсит понимал его.

Другой мужчина на мгновение наклонил голову, пробормотав что-то, чего Венсит не расслышал, затем медленно и осторожно выбрался из люка, в котором он стоял. Он не сводил глаз с Венсита больше, чем позволял смещать точку прицеливания своего оружия, и Венсит, в свою очередь, воспользовался возможностью изучить его более внимательно.

Громоздкий шлем был сделан из какого-то материала, которого Венсит никогда раньше не видел, но который, судя по тому, как он двигался, должен был быть довольно легким. И новоприбывший был одет во что-то, что, очевидно, было униформой. Она была хорошо оснащена разумно расположенными карманами, хотя ее диковинный узор из коричневых, серых и песочных пятен казался невероятно неуместным в его нынешней обстановке.