Несмотря на разочарование, связанное с отсрочкой, Каэрита нашла, чем занять время. Хотя случайному наблюдателю это вряд ли пришло бы в голову, она служила рыцарем Томанака уже несколько лет. И существовало кое-что, что избранники Томанака отлично освоили — ну, большинство его избранников, с улыбкой мысленно поправила себя Каэрита, — а именно: как проводить свои расследования ненавязчиво и почти незаметно для окружающих. Помогало и то, что люди, как правило, ожидают, что избранник должен вмешиваться в их дела с помощью драматических, бросающихся в глаза средств. В арсенале Каэриты такие тоже имелись. Однако иногда лучше действовать незаметно, и, похоже, это был как раз такой случай. Вот почему никто из «дев войны» не обратил внимания на то, что избранница Томанака, которая разделяет с ними трапезы и участвует в их тренировках, в то же время ухитряется собирать поразительно много информации.
Все, в общем, происходило вполне естественно. Каэрита владела техникой двумечного боя и постоянно работала над ее совершенствованием. Тот факт, что она с рождения одинаково свободно владела обеими руками, помогал понять, почему она вообще стала этим заниматься. Однако в Империи Топора было мало мастеров, обучающих технике сражения с мечами в обеих руках. Некоторые обучали владению одновременно мечом и кинжалом или мечом и дагой, и очень многие обучали технике боя одной рукой — причем не той, которой человек владел лучше, — при полном неучастии второй: ведь в бою отнюдь не исключается ситуация, когда рука, державшая меч, оказывается раненой. Однако все это имело мало общего с фехтованием одинаковыми короткими мечами в обеих руках.
Тем не менее некоторые «девы войны» использовали технику, отличающуюся в деталях, но в целом очень похожую. К ним принадлежала и Эрлис, которая командовала сотней и отвечала за физическую подготовку новеньких, — именно под ее руководством занималась Лиана. Каэрите было очень интересно сражаться с Эрлис. Их «бои» явно доставляли удовольствие и самой наставнице, хотя обеим очень быстро стало ясно, что, несмотря на весь свой опыт и навыки, «дева войны» заметно уступает Каэрите. Что вполне естественно, говорила сама Эрлис, учитывая, что против нее выступает избранница Бога Войны.
В итоге Каэрите удалось — немного, конечно — расширить свой боевой репертуар, однако гораздо важнее было то, что она получила возможность общаться с «девами войны» в неформальной обстановке. Может, с ней они были не слишком откровенны, зато она очень много извлекла из их разговоров друг с другом… и из того, чего они не говорили в ответ на ее осторожные вопросы. Природный слух Каэриты был гораздо острее, чем у большинства людей, хотя, конечно, уступал градани вроде Базела. Однако Томанак наградил ее еще одной способностью — «слышать» беседы, которые обычный человек расслышать не смог бы. Это была не совсем телепатия, которой владели многие маги. Каэрита могла «слышать» лишь разговоры, которые вели те, кого она видела собственными глазами. Однако это давало ей возможность даже в переполненном бальном зале — или на шумной тренировочной площадке — незаметно узнавать практически все, о чем говорили другие.
Она редко использовала эту свою способность — уж слишком легко было скатиться к злоупотреблению ею. И все же в любом расследовании это умение оказывало бесценную помощь. Каэрита довольно часто прибегала к нему в Калатхе. И услышанное подтверждало ее худшие опасения. Лиана отнюдь не была чересчур подозрительным подростком, которому мерещится в тени то, что на самом деле не существует. Хуже того, фактически Лиана недооценивала происходящее.
Не обнаружилось ничего явно вопиющего, с чем можно было бы обратиться в ратушу, однако общая картина была совершенно ясной. В Калатхе существовали, по крайней мере, три группировки.
Одна поддерживала бургомистра Йалит и была — по крайней мере, в данный момент — самой многочисленной. Как и сама Йалит, ее члены возмущались лордом Тризу и были полны решимости заставить его признаться в самоуправстве. Они были благодарны Гласу Куайсара за сильную поддержку, но верили, что система сама сработает как надо и никакого другого вмешательства не требуется. Отчасти потому, что были убеждены в непогрешимости своей позиции и верили, что в конечном счете суд решит дело в их пользу. Отчасти же потому, что с самого начала считали своим долгом всячески подчеркивать разумность собственных требований. И дело не в том, что поведение Тризу возмущало их меньше, чем других; просто они слишком хорошо отдавали себе отчет в том, насколько неодобрительно подданные Сотойи воспринимают «дев войны», и ни в коем случае не хотели «подкармливать» эту предубежденность, давая новую пищу для разговоров.
Вторая группировка состояла из жителей города, которые считали, что бургомистр со своим советом напирают слишком жестко. Они не сомневались в аргументах Йалит и ее правовой оценке ситуации, просто им казалось, что противостояние с Тризу в конечном счете обойдется слишком дорого. Что бы они о нем ни думали, он был самым влиятельным местным землевладельцем, и им предстояло еще много лет иметь дело с ним — и его сыновьями — независимо от решения суда. В этой группировке, однако, почти не было тех, кто решался активно противостоять Йалит. Они просто не поддерживали ее, но не забывали и о чувстве гражданской ответственности, как ни раздражала их эта мысль. Вторая группировка была значительно меньше первой.
Однако больше всего Каэриту беспокоила третья, самая малочисленная, но и самая яростная. В основном — хотя и не полностью — она состояла из молодых «дев войны», чье положение в иерархии Калатхи не позволяло им влиять на городской совет. Самой важной по должности была командир полусотни — эквивалент капитана пехоты в королевской и имперской армиях, — однако это вовсе не означало, что они не пользовались никаким влиянием. Именно они пылали яростью по отношению к Тризу, самым воинственным образом отстаивая свои права. Всякие разговоры о взвешенности и осторожности выводили их из себя. Какое может быть благоразумие, когда у «дев войны» такие неприятности, заявляли они? И, по правде говоря, Каэрита отчасти сочувствовала им.
Ей удалось выяснить и еще кое-что. Всего десять — пятнадцать женщин из этой группировки можно было назвать «заводилами», остальные просто яростно возмущались предубеждениями и фанатизмом, которые все «девы войны» ощущали на себе на протяжении долгих лет. Однако эти десять или пятнадцать явно действовали слаженно. Они не столько возмущались сами, сколько манипулировали возмущением других, используя его, чтобы очень тонко подрывать авторитет правителей Калатхи. Это было скверно само по себе, однако Лиана оказалась права и во всем остальном. Независимо от того, получали они непосредственные указания от Гласа Куайсара или нет — а на данном этапе, несмотря на все свои подозрения, Каэрита не имела возможности выяснить это, — они постоянно ссылались на высказывания Гласа о том, что Лиллинара поддерживает эгоистичный, самовлюбленный подход к жизни. Это устрашало Каэриту. И — в чем она практически не сомневалась — не меньше устрашало саму Лиллинару. Это был не просто отказ от всякой ответственности, не просто провозглашение идеи, что использовать другого для собственной выгоды или удовольствия соответствует нормам морали. Этот отказ и эти идеи оправдывались тем, что настало время «девам войны» отыграться за долгие годы притеснений и унижений.
Каэрита по собственному опыту знала разницу между местью и правосудием — и чувствовала горький привкус первого в тихих разговорах, которые сумела подслушать.
К несчастью, все это были лишь подозрения. Ей не с чем было прийти к Йалит, но даже если бы она решилась на это, бургомистр, скорее всего, не стала бы ее слушать. Кроме того, и в позиции самой Йалит кое-что тревожило Каэриту. Йалит заняла должность бургомистра примерно в то же время, когда началась нынешняя конфронтация с Тризу. Если, как подозревала Каэрита, документы в Калатхе были каким-то образом подделаны, Йалит должна знать об этом. Отсюда, логически рассуждая, следовал вывод, что если в Калатхе творится какое-то беззаконие, то в нем замешана и Йалит. Тем не менее Каэрита так не думала. Она пока не стала подвергать бургомистра такой же проверке, как Салтана. Некоторые косвенные признаки убеждали ее в том, что Йалит честна и искренне верит в свою правоту.
