— Нет, бургомистр. — Судя по тону, Лиана определенно поняла намек. — Выбора нет. Ни у кого из нас.

— Прибыл барон Телиан. Он требует разговора с вами и своей дочерью.

Йалит посмотрела на вестницу и перевела на Каэриту взгляд, в котором чувствовался намек типа «полюбуйтесь, во что вы меня втянули». К ее чести, это был всего лишь намек. Она тут же переключила внимание на стоящую в дверном проеме женщину средних лет.

— Слово «требует» исходит от него или от тебя, Шаррал?

— От меня, — с легкой досадой ответила та. — Он был достаточно вежлив. Учитывая все обстоятельства. Однако очень… настойчив.

— Ничего удивительного. — Йалит сжала двумя пальцами переносицу и состроила гримасу. — Вы сказали, госпожа Каэрита, что он нагоняет вас. Тем не менее, я рассчитывала, что у меня будет чуть больше времени… ну, хотя бы час… чтобы подготовиться к этому разговору.

— И я тоже, — призналась Каэрита. — Честно говоря, что-то трусливое во мне очень хотело бы узнать, есть ли в этом кабинете задняя дверь.

— Если вы воображаете, что я позволю вам ускользнуть, миледи, то вы печально заблуждаетесь, — сердито ответила бургомистр Калатхи, и Каэрита засмеялась.

Невеселым смехом, по правде говоря, потому что предстоящая стычка ее отнюдь не радовала. С другой стороны, как только Йалит приняла решение и напряжение слегка разрядилось, рыцарь начала испытывать к этой женщине больше симпатии, чем ожидала от себя поначалу. И все же взаимное раздражение еще витало в воздухе — точно две кошки, выгнув спины, украдкой примеривались друг к другу, раздумывая, стоит ли пускать в ход когти. Каэрита не могла сказать, откуда возникло это ощущение, да, в общем-то, ее это и не волновало. Чтобы вздыбленный мех улегся, нужно время, напомнила она себе. При условии, конечно, что обе они переживут разговор с Телианом.

— Ну, что же, пригласи его сюда, Шаррал, — со вздохом сказала Налит.

— Да, бургомистр.

Женщина вышла и закрыла за собой дверь. Спустя меньше двух минут она снова открылась, и вошел барон Телиан. Вид у него был «ощетинившийся» — ничего лучше этого слова на ум Каэрите не пришло, хотя оно не совсем точно отражало производимое бароном впечатление. Он был буквально с ног до головы в грязи, и это свидетельствовало о том, что он — как и сама Каэрита — скакал без устали, стремясь поскорее добраться до Калатхи. Только вот она имела перед ним преимущество в целых два дня. Даже его скакуна наверняка утомила такая скачка, а большинство телохранителей — те, что скакали на худших конях, — наверняка были вынуждены взять с собой, по крайней мере, по два подменных.

— Барон…

Йалит встала, приветствуя его. В ее голосе чувствовались уважение и даже некоторое сочувствие, но звучал он твердо. Она как бы давала понять, что помнит, какого он звания, и понимает его беспокойство как отца, но одновременно и напоминала, что здесь ее кабинет… и что за прошедшие столетия «девы войны» перевидали немало встревоженных родителей.

— Бургомистр Йалит, — сказал Телиан. На мгновение его взгляд сместился к Каэрите, но ее он не приветствовал, и она тут же задалась вопросом, насколько это плохой знак. — Думаю, вы знаете, зачем я здесь. — Теперь он снова смотрел на Йалит. — Я хочу увидеться с дочерью. Немедленно.

Его высокий голос звучал ровно и лишь чуть-чуть резко, взгляд был тверд.

— Боюсь, это невозможно, барон, — ответила Йалит.

Телиан угрожающе нахмурился, открыл рот, собираясь вспылить, но Йалит опередила его.

— К сожалению, правила и обычаи «дев войны» в этом вопросе совершенно недвусмысленны, — поразительно спокойно, с точки зрения Каэриты, продолжала она. — Лиана подала прошение о присоединении к «девам войны». Поскольку ей всего четырнадцать, ее ждет шестимесячный испытательный срок, и лишь потом ей позволят дать клятву, окончательно связывающую ее с нами. На протяжении этого времени члены семьи могут контактировать с ней письменно или через третьих лиц, но не лично. Должна признаться, что, прибыв сюда, она ничего не знала ни об испытательном сроке, ни о запрещении беседовать с вами во время него. Когда я сообщила ей об этом, она попросила госпожу Каэриту поговорить с вами от ее имени.

С каждым словом Телиан все сильнее стискивал зубы, правой рукой сжимая рукоять кинжала. Если прежде еще можно было сомневаться, рассержен он или нет, то сейчас никаких сомнений не осталось. Однако каким бы негодующим отцом он ни был, опыт придворного научил его контролировать и выражение лица, и язык. Поэтому он проглотил рвущиеся с губ возмущенные слова, сделал глубокий вдох и только после этого заговорил.

— Моя дочь, — он по-прежнему смотрел прямо на Йалит, как если бы Каэриты тут не было вовсе, — молода и, о чем я слишком хорошо осведомлен, упряма. Однако она еще и умна, что бы я ни думал об этой ее последней выходке. Она знает, как этот поступок огорчил ее мать и меня. Не могу поверить, что она не хочет разговаривать со мной при таких обстоятельствах. Вряд ли она жаждет этого разговора или будет рада ему, но она не настолько бессердечна, чтобы отказаться видеть меня, зная, как сильно мы любим ее.

— Я не говорила, что она отказывается, милорд. На самом деле она очень огорчилась, узнав, что это для нее невозможно. К сожалению, наши законы не оставляют мне выбора. Это не высокомерие или жестокость, а исключительно стремление защитить просительницу от возможного запугивания или манипуляций с целью помешать ей сделать свободный выбор. Однако признаюсь, мне редко приходилось видеть просительниц, которые так сильно желали бы побеседовать со своими родителями. Как правило, если уж девушка бросается к «девам войны», она меньше всего хочет встретиться с семьей, из которой сбежала. Лиана подобных чувств не проявляет, и, будь ее воля, она оказалась бы здесь немедленно. Но — увы. Боюсь, я ничего не в силах изменить.

Костяшки обхватывающих кинжал пальцев Телиана побелели, ноздри раздувались. На мгновенье он закрыл глаза, потом снова открыл их.

— Понимаю, — очень, очень холодно произнес он.

«Для человека, которому только что отказали в разговоре с дочерью, он держится замечательно», — подумала Каэрита. Потом его взгляд переместился к ней, и она увидела в его глазах и ярость, и отчаянную любовь, и боль потери.

— В таком случае, — тем же ледяным тоном продолжал он, — полагаю, я должен выслушать то, что моей дочери было позволено передать мне.

Йалит еле заметно вздрогнула, ощутив страдание в ею голосе, но взгляд ее по-прежнему был тверд. Интересно, подумала Каэрита, сколько подобных бесед ей пришлось пережить за долгие годы?

— Думаю, что да, милорд, — согласилась бургомистр. — Предпочитаете поговорить с госпожой Каэритой наедине, чтобы она могла без свидетелей подтвердить, что Лиана пришла к нам по доброй воле?

— Благодарю вас, милорд, за понимание. — Йалит слегка наклонила голову. — Я сама мать, и я разговаривала с Лианой. Мне известно, почему она здесь, и причина не в том, что она не любит вас и мать или хотя бы на мгновенье усомнилась в вашей любви к ней. Во многих смыслах это один из самых печальных случаев, с которыми мне пришлось столкнуться. Я признательна вам за то, что, несмотря на гнев и боль, которые владеют вами, вы понимаете, что это было ее решение. А теперь я оставляю вас с госпожой Каэритой. Если позже вы пожелаете снова поговорить со мной, я, конечно, к вашим услугам.

Она снова поклонилась, более низко, и вышла, оставив Телиана и Каэриту наедине.

Несколько долгих секунд барон молчал, то стискивая, то отпуская рукоять кинжала и сверля Каэриту сердитым взглядом.

— Кое-кто сказал бы, что вы не слишком щедро отплатили за мое гостеприимство, госпожа Каэрита, — наконец отрывисто бросил он.

— Кое-кто — без сомнения, милорд, — ответила она, стараясь говорить как можно спокойнее. — Мне очень жаль, если вы разделяете их мнение.

— Наверняка жаль, — ответил он, чеканя каждое слово. Закрыл глаза и покачал головой. — Как бы я желал, — теперь его голос звучал мягче, с оттенком печали, чтобы вы вернули ее мне! Чтобы когда моя дочь — мое единственное дитя, Каэрита! — вышла к вам из темноты, на краю одинокого пути, убегая из родного дома и от нашей с Ханатхой любви, вы поняли бы все безумие затеянного ею и остановили ее. — Он открыл глаза — в них блестели слезы — и посмотрел рыцарю в лицо. — Не говорите мне, что не могли помешать ей сломать свою жизнь, отбросить всех и все, что она когда-либо знала. Если бы вы только попытались!