<Но в таком случае,> медленно размышлял Уолшарно, <должно быть столько вселенных, сколько возможных исходов.>

<Точно,> просто ответил Томанак, как будто ошеломляюще сложный и нелепый подтекст был совершенно разумным. <Как я уже говорил тебе однажды, Базел, Свет и Тьма вовлечены в борьбу в большем количестве вселенных, чем ты можешь себе представить. Вы просто не осознавали, что именно вы, смертные, создаете эти вселенные. И, в "конце", именно баланс всех этих вселенных, их преобладание, в которых восторжествовали Свет и Тьма, определит судьбу их всех.>

<Теперь я знаю, что после этого моя голова болит,> - подумал Базел через мгновение. <Но если я разгадал хотя бы самую малость из того, что вы хотите сказать, тогда вы не можете говорить нам, что будет после того, как произойдет, потому что мы еще не достигли этого момента с нашим "окном"?>

<Точно,> согласился Томанак, <и все же не полностью. Смертные верят, что мы, боги, видим все время и пространство и что, если бы мы захотели, мы могли бы сказать им, что произойдет. Но это верны лишь отчасти. Мы действительно видим все время и пространство, и поскольку мы видим все возможные исходы, мы не можем сказать вам, какой из них вы испытаете. Мы могли бы сказать вам, какие исходы более вероятны или менее, но мы не можем сказать вам, какой из них будет для вас, потому что все они где-то произойдут.

<И все же это справедливо, дети мои, потому что только вы можете сказать нам, какой будет конечная судьба всех нас. Потому что в тот момент, когда мы достигнем окончательного конца всех смертных восприятий всех смертных событий и решение будет вынесено в пользу Света или Тьмы, тогда все другие возможные исходы исчезнут, как будто их никогда и не было. В конечном счете, ваша судьба находится в ваших собственных руках, а не в наших. То, что вы выбираете, борьба, которую вы ведете, сражения, которые вы выигрываете и проигрываете, - это то, что определяет судьбы самих богов. И, Базел, ответ на вопрос, который ты мне однажды задал, заключается в том, почему ты и все остальные смертные, и почему каждая из всех этих бесконечных вселенных "так всепоглощающе важны" для нас, богов.>

Базел и Уолшарно молчали, ошеломленные грандиозностью концепции, которую только что изложил им Томанак. Идея о том, что существует бесконечное количество Базелов в паре с бесконечным количеством Уолшарно, каждый из которых переживает свои собственные результаты, сражается в своих собственных битвах и встречает свою собственную судьбу, возможно, заставила их почувствовать себя маленькими и незначительными. Не более чем две одинокие песчинки на бесконечном пляже. И все же они были какими угодно, только не маленькими и незначительными. Проявление их свободной воли определило бы их судьбы, и их судьбы были бы не песчинками на пляже, а камнями в лавине, грохочущей к грандиозному завершению, которое определило бы судьбу всех вселенных и каждого существа, которое когда-либо жило... или когда-либо будет.

<Это... после того, как человеку приходится переваривать слишком много>, - сказал Базел после долгой, задумчивой паузы.

<Это так,> согласился Томанак. <И это не тот кусок, который готовы откусить и прожевать большинство смертных. Не у всех есть способность понять и принять последствия, и многие из тех, кто это делает, отказываются их принимать. Тот факт, что ты можешь и понять, и принять, и найти в этом понимании силу для битвы, а не безнадежность перед лицом такой необъятности, является одной из вещей, которые делают тебя защитником, Базел. И тебя тоже, Уолшарно.>

<Меня? > Уолшарно внезапно остановился, его уши встали торчком, а глаза расширились. <Я, защитник? Я не такая тварь! >

<О, но это так,> - сказал Томанак почти мягко. <Возможно, не сам по себе, но тем не менее защитник. Первый защитник среди скакунов, так же как Базел - первый защитник градани за более чем двенадцать столетий.>

<Но...> начал Базел.

<Не волнуйся, Базел,> мягко сказал Томанак, <никто не будет принуждать Уолшарно быть или делать что-либо против его воли, так же как я не мог бы заставить тебя стать моим защитником, кроме как по твоему собственному свободному выбору и решению. И все же скакуны не похожи на человеческие расы. Когда люди или градани делают выбор, они делают его как личности. Каждый из вас одинок в этот момент принятия решения. Но скакуны - это часть табуна, часть взаимосвязанного целого, где мысль взывает к мысли, а разум говорит с разумом. Уолшарно, как и все скакуны, которые выбирают братьев из числа человеческих рас, отличается тем, что он выходит за пределы табуна. Его ощущение того, кто и что он есть, превосходит эту богатую, текущую реку объединенных мыслей и опыта. В каком-то смысле это делает его больше, чем целое, и в то же время меньше, потому что до того момента, как его душа встретилась с вашей, внутри него чего-то не хватало. Чего-то, что табун не мог обеспечить и отсутствие чего он не осознавал, пока не встретил тебя. Но именно это чувство табуна, это осознание себя уникальным, но в то же время частью более чем одного, позволило ему узнать тебя, когда он встретил тебя, и добровольно присоединиться к тебе. И в этом соединении, которое сделало вас двумя отдельными личностями, которыми вы всегда были, а также единым целым, которым вы становитесь, когда ваша связь соединяет и фокусирует вас, он принял статус моего защитника.>

<Не согласен!> - запротестовал Базел, не обращая внимания на других скакунов и боевых коней, озадаченно остановившихся вокруг него и Уолшарно. <Прямо здесь и сейчас - я этого не потерплю! Я не потащу Уолшарно, как какого-нибудь ягненка на заклание, во что бы то ни стало, что может ждать меня там!>

Сложная связь между градани, скакуном и божеством задрожала от силы его протеста.

<Мир, брат, - сказал Уолшарно, стряхивая с себя шок от спокойного заявления Томанака, когда он осознал боль и вину, наполняющие мысленный крик отрицания Базела. <Ты никогда никуда не потащишь меня против моей воли. Когда я выбирал тебя, я выбирал, зная, что ты защитник, зная, к чему это может привести. Я был удивлен, но Он прав, и если ты подумаешь об этом, то увидишь, что это так. Я охотно и с радостью принял решение разделить любую судьбу, ожидающую тебя - какую бы судьбу мы ни выбрали для себя - с полным осознанием того, что ты был защитником... и что немногие защитники умирают в мире, окруженные теми, кто их любит. Мне просто никогда не приходило в голову, что, поступая таким образом, я сам мог бы так близко подойти к силе Света. >

<Но ты подошел, Уолшарно,> мягко сказал Томанак. <И это так похоже на вас - и Базела - принять такое глубокое решение так быстро, так бесстрашно. Великое сердце узнает великое сердце, когда они встречаются, как вы встретились. И все же Базел имеет право бояться за тебя, стремиться защитить тебя - быть уверенным, что он не "потащил" тебя к судьбе, которую ты принял неохотно. И поэтому я спрашиваю тебя, примешь ли ты присягу на мече мне как первый защитник среди скакунов?>

<Я сделаю это>, - голос скакуна зазвенел в подземельях разума Базела. Часть градани отчаянно хотела запретить это, помешать Уолшарно так неизбежно связать себя с той судьбой, которая ожидала самого Базела. Но другая часть признала, что было слишком поздно предотвращать это. Что с того момента, как Уолшарно добровольно связал себя с ним, их судьбы соединились. И другая часть его признавала, что он не имел права запрещать Уолшарно это. Что это было право скакуна - его брата - сделать выбор самому.

<Клянешься ли ты, Боевой Рассвет, сын Летнего Грома и Гордости Утра, в верности мне?>

<Я клянусь.> "Голос" Уолшарно был таким же глубоким, таким же размеренным, как у самого Томанака, наполненный всей уверенностью и силой его могучего сердца.

<Будешь ли ты уважать и соблюдать мой кодекс? Будешь ли ты верно служить силам Света, прислушиваясь к приказам своего собственного сердца и разума и всегда борясь против Тьмы, как они того требуют, даже до самой смерти?>