— Да, бред, Макс, — вмешалась я.

— Знаю, что бред. Но произошло то, что произошло и, если бы не смерть людей, я бы сказал, что мне повезло. Но как-то язык не поворачивается, когда я думаю о мертвой Нине в погребе.

— Да уж, — согласилась я и спросила. — Слушай, я поняла твою аналогию с шахматной партией. Ты, получается сыграл в жизни ту комбинацию, где, жертвуя королевой, выигрываешь партию, но, чтобы все было как надо, тебе нужно довести пешку до последней линии и уже после этого поставить мат королевой?

— Верно, — кивнул Макс.

— И какой план? Только не думай, что ты теперь можешь продолжать играть мною втемную, — я посмотрела на него исподлобья так, чтобы у никаких сомнений не осталось в моей решительности.

— И не думал. Больше никаких секретов, Лора. Но давай сначала выберемся из этой передряги.

— Ты опять собираешься мне сказать, что все расскажешь потом? Рихтер, лучше не начинай!

— Нет, конечно, нет. Я просто до конца еще не продумал. Башка сейчас не работает. Точнее, работает, но только озабоченная тем, как нам выбраться.

Керосинка моргнула и потухла. То ли фитиль догорел, то ли керосин кончился. Мы сидели в полной темноте. Только раскаленная плита на печке светилась красным, ничего не освещая вокруг.

Я встала со своего места и услышала, как поднялся и Макс. Он взял меня за руку и притянул к себе.

— Макс…

— Я так соскучился по тебе.

— И я соскучилась, как же я соскучилась.

— Скажи, Лора… — Макс не договорил, словно на самом деле боялся ответа на пока еще не заданный вопрос.

Но я поняла, что он хотел меня спросить, и ответила на этот незаданный вопрос:

— У меня тоже никого и никогда не было кроме тебя.

— И даже…? — снова не договорил Макс.

— И даже, — успокоила его я.

«Они ушли. Она ушла!» — думал Назар, сидя на берегу озера и до боли в пальцах сжимая кулаки.

Сейчас он ненавидел не только Рихтера, не только Лору за ее предательство, но и себя. За малодушие, за панику, за то, что обнаружилось в нем и чего, как он думал, в нем нет. Он не справился, не смог совладать с собой. Сделал всего лишь несколько неверных шагов и тут же потерял Лору. Потерял навсегда и безвозвратно.

«Будь ты проклят, Рихтер, будто проклята эта полудохлая дура, которую они потащили в поселок, будто проклята и ты, Лора, ненавижу тебя», — неслось у него в голове.

Назар пытался переключиться на какие-нибудь другие эмоции, но ничего не выходило. Ненависть помножилась на ревность, и Назара буквально разрывало на куски.

Разум упорно забивал куда-то в самый свой темный угол вину Назара за малодушие и выводил на первый план чью угодно вину в произошедшем, только не его.

Вместе с тем, Назар чувствовал освобождение. Карты вскрыты. Он понимал, что Макс теперь все расскажет Лоре. Почему не рассказал до сих пор, Назар тоже понимал. Рихтер его опасался. Он не просчитал того, что Лора в какой-то момент выберет Назара и не был готов к расставленным капканам. И потому не знал, чего ожидать от Назара. Боялся, что, если вскроется правда, и Лора отвернется от Назара, он может навредить ей. Только чтобы отомстить Рихтеру.

Но не знал Макс, насколько Назар полюбил Лору и не знал, что тот не может сделать ей ничего плохого. Не мог сделать. Но теперь все изменилось. Назар освободился. Освободился в тот момент, когда они оба скрылись в лесу.

Ему не нужно было больше лгать, не нужно было притворяться и ему не нужно было больше любить. Одна только проблема — любовь нельзя выключить по щелчку пальцев. Вот и у Лоры не получилось, как он теперь понимал, разлюбить Макса. Что бы ни делал Назар, какие бы подставы не устраивал, как не очернял своего врага — ничего не вышло.

Что-то есть такое в женском сердце, чего Назар не понимал, да и понимать не хотел. Это сердце способно любить негодяя и ненавидеть праведника. Оно может многое, но в то же время не может простить совсем незначительной мелочности.

Как сердце Лоры. Которое не смогло простить всего лишь того, что Назар после того, как они выбрались на берег, растерялся и не сразу сообразил, что нужно позаботиться о Лоре. Не смогло простить его лжи, не могло это глупое сердце понять, что ложь была во благо. Только для того лгал Назар, затем только все устроил, чтобы сделать ее счастливой.

Но сердце, глухое и слепое женское сердце, не способно видеть ясно, когда любит, и не способно услышать голос разума, не приняло никаких доводов.

«Что ж, быть свободным от всего этого и стать прежним Назаром — это дорогого стоит. Не любил никого никогда, не стоило и начинать. Все это иллюзия, любовь — причудливая игра гормонов, заблудившиеся токи в нейронах, коктейль из эндорфина и окситоцина — не более», — успокаивал себя Назар.

Ненависть Назара распалялась и вскоре захватила его полностью. Ему нравилось это ощущение ненависти, он было знакомым, он всегда жил с этим ощущением, оно двигало им и определяло его поступки. Оно возвращало Назара к самому себе и сейчас ему хотелось вырвать это не предсказуемое сердце из груди Лоры, сжать в кулаке, бросить под ноги Рихтеру и растоптать на его глазах.

Назар поднялся с места и не отдавая себе отчета в том, что именно делает, стал бродить по берегу, смотря себе под ноги, будто в поисках чего-то. Назар не знал, что именно он хочет найти, но был уверен, что как только найдет, тогда и поймет.

Вскоре он обнаружил на берегу полоску прочного пластика. Что-то из интерьера разбившегося самолета.

Около часа Назар потратил на то, чтобы заточить этот кусок пластика о камни, чтобы получилось импровизированное лезвие. Он оторвал от рубашки кусок ткани и обмотал получившуюся заточку так, чтобы было похоже на рукоять.

Заточку Назар убрал в карман. Прошло около полутора часов, как Макс и Лора скрылись в лесу. Назар, пока еще колеблясь, глянул на водную гладь, посмотрел в небо, прислушиваясь, не слышен ли гул двигателей поискового самолета или шум винтов вертолета. Назар понимал, что Рихтер мог оказаться прав, радиомаяк на дне озера мог и не работать.

Назар не сомневался, что, если сейчас он уйдет отсюда, обратного пути не будет. Он сделает то, на что сейчас толкал его помутившийся рассудок, чего бы ему это ни стоило. «Сейчас или никогда!», — сказал Назар еле слышно и двинулся по следу Лоры и Макса.

Выследить их было несложно. Одного только следа от волокуш, на которых они перли раненую, было достаточно. Да и шли они со своей ношей медленнее, чем Назар налегке.

Он быстро их догнал, и ему пришлось держаться позади, чтобы быть незамеченным. В Назаре проснулся инстинкт охотника. И Лору, и Макса он воспринимал, как двух зайцев, бегущих от волка.

Об одном только жалел Назар. Когда они останавливались отдохнуть, он был на значительном расстоянии и не мог слышать, о чем они говорят.

А услышать ему очень хотелось. Он был уверен, что голубки воркуют, и это их воркование должно укрепить его в мысли, что он все делает правильно. В том смысле правильно, что ему это необходимо. Он должен поставить хоть какую-то точку в своей прежней жизни, чтобы началась хоть какая-нибудь новая жизнь.

Жизнь, где не будет ненавистного Макса и Рихтера и предавшей Назара Лоры.

Он шел за ними до самого заката и готовился к тому, что вскоре им придется как-то устраиваться на ночлег. Назар еще не знал, что именно он сделает. По крайней мере с Лорой. С Максом все было более-менее понятно. Здесь никаких сантиментов. Но вот Лора…

Она должна все прочувствовать. Она выслушает Назара. Она должна проникнуться своим предательством и в полной мере осознать, что из этого следует. Это будет долгий разговор, и это будет очень длинная для Лоры ночь. Бесконечная и последняя ее ночь. Если, она, конечно, не исправит свою ошибку.

Назар собирался дать ей такой шанс. Но одних слов ему недостаточно, он должен был увидеть в ее глазах искреннее раскаяние, он должен увидеть в ее лукавых зеленых глазах хоть какой-то проблеск чувств к нему — к Назару.