И тогда, может быть, они оба выберутся из этого леса. И тогда, может быть, Назар взнуздает свою ненависть и позволит ей остаться с ним. Именно позволит. Она должна будет сама попросить об этом. «Пускай умоляет, сука, пускай стоит на коленях и умоляет!», — бормотал Назар под нос, не осознавая, что его рассудок не в порядке.

«Черт! Везунчики!», — чертыхнулся Назар, когда заметил, что лес впереди редеет, а Макс и Лора уже вышли на какую-то полянку и направляются к невесть откуда здесь взявшейся здесь охотничьей избе.

План осложнялся. Если эта изба запирается изнутри, проникнуть туда может быть проблемой. При свете дня нападать в открытую было опасно. Во-первых — Макс. Тот, конечно, даст отпор. Во-вторых — Лора не из тех женщин, что запищат и забьются в угол. Она будет биться. С ними двоими Назар не рассчитывал справиться. В-третьих — в доме, как минимум, могут быть ножи, а то и топоры. Макс в любом случае что-нибудь прихватит для дальнейшего пути к поселку.

Против нормального ножа или топора у Назара с его самопальной заточкой шансов нет. Это он понимал четко.

Назар проследил, как они заносят в погреб волокуши и понял, что еще один пассажир злосчастного самолета отмучился.

«Я говорил, что нет смысла ее тащить куда-то», — ухмыльнулся Назар своим мыслям.

Допоздна, пока ночь не проглотила солнце, пока лес не обступил со всех сторон охотничью хибару, Назар скрывался за деревьями.

Он подобрался поближе к окну, на котором плясали слабые отблески пламени керосиновой лампы. Назар знал, что оттуда, из дома, его в ночи не разглядеть. Разве только если погасят керосинку. Макса и Лору он видел прекрасно. Они расстилали на полу спальные мешки, готовясь ко сну.

«Ну, что, голубки, что-то не складывается у вас? А потрахаться вам близость трупа в погребе мешает, видимо?», — злорадствовал Назар. Он даже немного расстроился оттого, что не застал Макса и Лору, занимающихся сексом. Ему хотелось в полной мере наполниться своей ревностью, болью и ненавистью. Ему хотелось, чтобы не осталось больше никаких причин о чем-нибудь сожалеть, или, что еще хуже, причин отказаться от задуманного.

Чем дольше Назар ждал, тем больше ему сейчас хотелось оказаться на месте Макса Рихтера. Тем сильнее разгоралась его ненависть. Тем отчаяннее он становился, и тем чернее были его мысли.

Наконец, керосинка потухла, сама догорела или ее потушили, Назар не видел. Он прождал еще не меньше часа для уверенности и аккуратно толкнул дверь в дом.

Та поддалась и даже не скрипнула. Назар мысленно поблагодарил провидение и шагнул в темную избу.

Толком здесь было ничего не разглядеть, и Назар долго стоял у двери, чтобы глаза привыкли к темноте. Дотлевали угли в печке, Назар слышал мерное и шумное дыхание своего врага.

Теперь Макс мог кое-как разглядеть, что они сцепили два спальных мешка вместе и улеглись в обнимку. Лора спала на груди Макса. Тот обнимал ее во сне.

«Твари!», — подумал Назар и подошел ближе.

Он достал из кармана заточку, крепко сжал ее в кулаке и наклонился, чтобы точно рассчитать удар. К его счастью, Лора своей головой не перекрыла горло Макса, и Назару было достаточно одного верного удара, чтобы пустить ему кровь.

Он медлил. Медлил даже несмотря на то, что в любой момент один из них мог проснуться, и тогда вся затея рассыпалась бы в прах.

В голове его застряла навязчивая и будто чужая мысль: «Сейчас все закончится и, что дальше? Что делать дальше? Но это слишком быстро. Один удар и все. Слишком быстрая и почти безболезненная смерть за долгие годы унижений и поражений. И Лора. Лора не будет умолять».

Назар смотрел на Лору и хоть в темноте не мог разглядеть ее как следует, он без всяких сомнений сейчас понял, что Лора не будет его ни о чем просить, даже под страхом смерти.

Назар сначала не осознал, почему он уверился в этой мысли, но вскоре стало ясно. Макс и Лора дышали в унисон. Их дыхание было настолько синхронизировано, что казалось дышит один человек. Назар, подумал, что, наверное, даже их сердца сейчас бьются в унисон.

«И, что я могу с этим сделать? — спросил сам себя Назар и сам себе ответил, — только убить обоих, но не так. Не так быстро».

Назар аккуратно отошел от спящих на два шага. Он взял железную кружку со стола и бесшумно подошел к печке.

Назар открыл дверцу, та слегка скрипнула, и он замер. Но никто не проснулся. Назар быстро скинул в кружку несколько еще тлеющих углей, захватил лежавшую у печки кочергу и бесшумно вышел из дома.

Кочергой он заблокировал дверь, просунув ее через скобы для навесного замка, чтобы никто не мог выбраться. Оставалось окно. Его нужно было чем-то заколотить. Назару пришлось спуститься в погреб, где лежала мертвая Нина. Его настойчивость была вознаграждена. Здесь он нашел молоток и гвозди. Но сейчас он не мог заколотить окно. Лора с Назаром проснутся.

Тогда он снова вернулся к дому, подложил угли, раздул как следует, собрал для верности сухих веток, травы и подбросил разгораться.

Затем вернулся к погребу снял, с петель дверь, наживил гвозди так, чтобы несколькими ударами заколотить окно, и снова вернулся к дому.

Расчет Назара был прост. Если Лора с Максом не задохнутся от дыма и попытаются выбраться, он услышит их возню или крики. Сначала они попытаются открыть дверь, и тогда он быстро заколотит окно. Уже не важно будут они слышать его или нет.

Он поднял и прислонил дверь к окну заранее, подперев ее поленом, чтобы не держать на весу.

Огонь понемногу разгорался. Погода стояла сухая, еще немного и просушенное дерево должно вспыхнуть, словно сдобренное бензином.

Назар смотрел на разгорающееся пламя и не мог сдержать торжествующей улыбки.

«Вот вам очищающее пламя, мрази!», — медленно и с наслаждением проговорил Назар.

В темноте, уже не пытаясь оживить лампу, Макс сцепил два наших спальных мешка молниями так, чтобы можно было улечься вдвоем.

Он ни о чем меня не спрашивал. Я ничего не говорила. Мы залезли в общий теперь мешок. Макс лег на спину, я легла головой ему на грудь и впервые за долгое время почувствовала то тепло, которого так долго была лишена.

Я на всякий случай прислушалась к себе и своим ощущениям. Я боялась обнаружить в себе остатки ненависти к Максу, остатки недоверия или какие-нибудь сомнения. Но ничего этого во мне больше не было.

Сердце билось ровно. Оно словно вернулось домой и теперь не подстегивало меня, душа мурлыкала, а я улыбалась в темноте, сама не понимая природу этой улыбки.

Но кое-что чуждое во мне все-таки осталось. Обида. Но она не мешала мне сейчас быть умиротворенной. Я все поняла, мне стал ясен каждый шаг Макса. Но я не могла принять это до конца. И только потому, что была уверена — Макс должен был мне все рассказать. Вместе мы бы справились.

Обида была на то, что он решил, будто я совсем беспомощна. На то, что он все это время боролся один. А бороться мы должны были вместе.

Иначе зачем еще людям быть вместе. Какой в этом смысл? Да, конечно, когда в жизни нет потрясений, можно просто наслаждаться друг другом. Но разве такое возможно? Разве есть на свете люди, у которых за всю жизнь не было ни одного потрясения?

Нет смысла быть вместе, если в самый сложный период человеку приходится сражаться одному, если тот, кто рядом, принимает лишь тогда, когда все хорошо. Он пытался защитить меня, но и я могла защитить его. Да, у меня нет его силы, нет такого совершенного интеллекта как у него, но у меня есть кое-что, чего нет у Макса Рихтера.

Моя женская мягкая сила, моя забота и нежность, без которой его сила на самом деле как воин без бронежилета и без каски. Такой воин может быть сколь угодно отважным, может быть сверх профессионалом в своем ратном деле, но любое прямое попадание и без брони он труп.

Неужели Макс не понимал, когда принимал решение вывести меня из-под огня, что я именно та женщина к которой относится известное выражение — «Даже если весь мир будет против тебя, я буду тихо стоять за твоей спиной и подавать патроны».