— Нет, — кажется я начала понимать, о чем он говорит.

— И не рухнет. Перестаньте все пытаться держать под своим контролем, контроль — это иллюзия. Некоторые ситуации должны решиться сами собой и зачастую самым лучшим решением оказывается — не делать вообще ничего.

Мы стояли у наглухо тонированного микроавтобуса Mercedes Viana.

— Вы дадите мне минутку? Я переоденусь. — спросил он.

— Да, конечно, — ответила я.

Он залез в машину и выбрался обратно минут через пять. Передо мной стоял очень статный и великолепно выглядевший для своих лет мужчина, в ладно скроенном, видно, что индивидуального пошива — костюме. В белоснежной рубашке и с шикарным галстуком. И теперь я его узнала.

Конечно, я много раз видела его в нашем здания.

— Теперь я стал видимым? — спросил он и подмигнул мне.

— Да, — рассмеялась я, — я поняла, что вы имели в виду!

— Ну, вот и прекрасно, а теперь нужно идти и как-то оправдывать свою видимость. Или я бы сказал лучше так — делать видимость, — он тоже рассмеялся.

И мы, как двое ненормальных, смеялись над чем-то, что и объяснить было невозможно, но оба понимали точно, почему смеемся.

Я поднялась на лифте на свой этаж и вышла из кабины с улыбкой. Я шла к своему кабинету и никого не видела. Будто смотрела сквозь людей, словно все еще была там в сквере под липой.

Когда я подошла к кабинету и открыла дверь, услышала за спиной:

— Лора, привет.

Это был голос Макса Рихтера. Я обернулась через плечо, глянула на него и почувствовала, как меняются декорации. Как мир становится прежним, но только больше не было той тревоги, что преследовала меня все последние дни. Я тоже стала видимой и мне тоже теперь имело смысл, как сказал Анатолий — оправдывать эту видимость. Я перестала нервничать, сердце не совершило кульбита, я словно обрела точку опоры и твердо стояла на ногах.

— Привет, Макс, что-то хотел? — спросила я в ответ.

— Нам нужно поговорить, зайди ко мне, пожалуйста.

— Ну, конечно. Кто бы сомневался, — пробубнила я.

— Что, прости? — Макс не расслышал.

— Позже, — бросила я и закрыла за собой дверь.

Ни позже, ни еще немного позже, я не появилась в кабинете Макса. Разговор с Анатолием продержал меня в хорошем настроении довольно-таки долго. Я почти не думала ни о Максе, ни о Назаре и впервые за последнее время полноценно погрузилась в работу.

Во-первых, я поняла, к какой цели иду — новая жизнь, где буду я сама у себя, и это меня окрыляло.

Во-вторых, я так четко стала понимать положение, в которое загнала себя сама. Я слишком рано вышла замуж за особого человека, я слишком много потребовала от самой себя, чтобы соответствовать ему. Вместо того, чтобы позволить себе быть собой, ведь он именно ту меня, в джинсовом комбинезоне с заляпанной краской и полюбил, я старательно от самой себя избавлялась.

Я научилась жить по правилам этого блестящего мира, полного достижений, успеха, громких имен, но полностью разучилась жить собой. И Макс меня бросил. Эту меня, которая не была мной. Я не знаю причин его поступка, но теперь, когда во мне появилась четкое понимание, кем я не хочу быть, и чего бы я по-настоящему хотела, мне даже проще стало принять тот факт, что он меня кинул.

Анатолий Уваров, бубен, точка зрения — словно подтвердили и подчеркнули все эти мои озарения.

Впрочем, дел накопилось немало. Если бы в этот день из моей жизни исчезли все люди, благодаря которым я бросаюсь из крайности в крайность, качаясь на своих эмоциональных качелях, я, наверное, ни капли не расстроилась бы.

Но еще я понимала, что такое мое блаженное состояние не будет продолжаться долго. Это странное мимолетное просветление, когда я есть у самой себя и только на себе сосредоточена.

И ближе к вечеру, уже к концу рабочего дня Макс, видимо, так и не дождавшись, когда я появлюсь, объявился сам. Словно подтверждая мои опасения. Я боялась, что его появление сразу разрушит обретенный покой. Сердце пропустило удар и кинулось вскачь.

Я не могла, не могла быть безразличной. Меня вновь захлестнуло любовью — прижаться к нему, пусть обнимет, погладит по волосам, и мы просто пойдем домой к нашей дочке, а потом сразу же следом — злостью, обидой, недоверием.

— Лора, я хотел объяснить про дом, — начал Макс, как только вошел.

Он прошел к столу и опустился в кресло. Выглядел он отлично: темно-синий костюм, пиджак подчеркивает крепкую фигуру, рубашка с расстегнутым воротом и какой-то новый, манящий парфюм.

И смотрел на меня с этой его тоской, надеждой, она меня наизнанку выворачивала. Мы любим друг друга, это очевидно, нас тянет магнитом, но мы не можем сблизиться. От этого сердце тоненько скулило, так жалобно, что хотелось плакать. Мне было жаль нас.

— Я знаю про дом, видела дарственную на Лилю, — опередила я его. Я не давала себе воли, я держала чувства в узде.

— И?

— Что и?

— У нас все нормально?

— У кого у нас?

— У нас с тобой.

Мне показалось, что в кабинете стало темнее. И не оттого, что за окном село солнце или в кабинете выключили свет, а потому что у меня в глазах потемнело от подступающей к горлу ярости. Да, понимаю, все нормально. Но он так ничего и не сказал, не объяснил. Он обещал, а потом я узнаю новость про дом. Про который он тоже мне ничего не сказал. Я начала задыхаться. Макс несколькими словами умудрился разжечь вроде бы приутихшую во мне ненависть. К нему, а может быть, вообще ко всему мужскому роду в его лице.

Я еле сдержалась, чтобы не заорать.

— У нас с тобой? А есть какие-то мы с тобой? Макс, а что, кстати, у нас с тобой? Мне даже интересно, как ты это видишь, — я уставилась на него так, будто хотела дыру у него во лбу прожечь.

— В Германии мне показалось, что ты дала мне шанс все исправить, — подобрал слова Макс.

— Я сказала, что могу подождать, когда ты мне все объяснишь, а там видно будет. Но ты, как я вижу, ничего объяснять так и не собираешься. Видимо, мне самой каждый раз нужно открывать что-то новое, а потом ты будешь делать вид, что сам это рассказал? Чушь какая-то!

— Дело не только в этом.

— А в чем еще? — я сложила руки на груди. — Ты намекаешь, что, если был секс, значит, дело в принципе пошло на лад?

— Может и так.

— Не так, Макс. Тот случай ничего не значит, не обольщайся.

— Но ты не можешь делать вид, что ничего не было, — он прищурил глаза, будто пытаясь высмотреть мои чувства.

— Разве? Ты же можешь делать вид, что ничего не было. Сидишь здесь такой важный, предполагаешь там что-то, далеко идущие выводы делаешь, будто ничего не произошло, будто ты ничего особенного не сделал.

Макс потупил взор. Мои слова попали в точку.

— Слушай, Макс, а откуда у тебя столько денег? И, если у тебя их столько, что ты можешь покупать рекламные агентства, шикарные дома, зачем тебе понадобилось обдирать меня как липку? Или ты это сделал так, для удовольствия? — спросила я.

— Про это я тоже расскажу позже, обо всем сразу расскажу.

Это было уже невозможно терпеть. Я вскочила из-за стола и рявкнула:

— Хватит! Не могу больше это слушать! Не нужно мне уже ничего рассказывать! Не хочу ничего знать. Задолбал ты, Рихтер. Скажу — не скажу, устроил тут ромашку. Все! Амба!

Я схватила сумочку и рванула из кабинета.

У меня действительно не было уже никаких сил слушать тот бред, что он нес. И действительно, как будто стало все равно, что там он расскажет. Я будто перегорела. Или, может быть, сегодняшняя странная встреча под липой на меня так повлияла. Но что-то точно в моей голове перещелкнулось.

Макс вышел за мной из кабинета и придержал меня за локоть. От этого прикосновения у меня тут же пробежали мурашки вдоль позвоночника. Мое тело реагировало на Макса, как и прежде.

Я ничего не могла с этим поделать. «Уйди из моей жизни, я как-нибудь соберу себя, я уеду, у меня есть цель, я отыскала себя заново, я же с тобой, будто не могу сойти с карусели, а она все крутиться и не остановить», — мысленно взмолилась я.