Даже зная, что он скажет, я все равно вспыхнула, а сердце пустилось вскачь.

Назар достал из кармана бархатную коробочку, открыл и протянул мне. В лучах солнца, в коробочке блестело кольцо белого золота с шикарным бриллиантом.

— Назар…

— Давай так, — перебил он меня. — Ты возьми кольцо, но не надевай и ничего не отвечай. Если когда-то я увижу, что ты его надела, я пойму, что ты приняла мое предложение. Если нет, значит — нет. Ждать я умею, сама знаешь.

— Я не знаю, Назар, это как-то неправильно, — несмотря на вспышку злости несколькими минутами ранее, ситуация была для меня волнительной.

— Просто сделай так, прошу, тебя это ни к чему не обязывает. Все останется как прежде. Ты же знаешь, что я люблю тебя. Ну, какие еще у меня могут намерения, кроме того, что я хочу быть вместе с любимой женщиной. Странно, что тебя это удивляет. Повторю, это тебя ни к чему не обязывает. Просто символ моей любви. Я приму любое твое решение.

И я взяла это кольцо. Взяла, закрыла крышку коробочки и убрала в карман. Сама не знаю почему это сделала. Может, Назар убедил меня, что это ни к чему не обязывает, а, может, те мои дни, проведенные во мраке собственных мыслей, на что-то навели меня.

«Может, вот он этот покой, — думала я, — нормальная человеческая жизнь, без потрясений, без катастроф, с человеком, который любит меня».

Когда я вспоминала нашу историю с Максом, я понимала, что, если бы только он любил меня, а я бы не любила, или не так сильно любила, это не было бы для меня таким ударом. Да, было бы все равно больно, но точно не так.

«В чем оно — это счастье вообще заключается? — размышляла я. — Счастье быть вдвоем. Такая любовь, как была у нас с Максом, она вообще долговременное счастье подразумевает? Может такое продолжаться вечно?».

И приходила я только к одному выводу — вряд ли. Гармония в отношениях, гармония в браке получается только тогда и достигается, когда кто-то чем-то жертвует, а другой принимает. К такому выводу я пришла.

В разговоре с Максом мы выяснили, что оба многим жертвовали. И все это привело к катастрофе.

Невозможно было понять права я или нет, это можно было только проверить на практике.

Мы пробыли у родителей несколько дней. Лиля категорически отказывалась уезжать от бабушки и дедушки, потому я хотела задержаться подольше, чтобы провести с ней время.

За эти дни чаша весов еще несколько раз склонилась в сторону Назара.

Меня удивляло, как он ладил с Лилей. Казалось, и она к нему расположена. Когда я смотрела как он с ней играет, а особенно, когда он с ней общается, не сюсюкается, а именно общается, я все больше убеждалась в мысли, что главное в отношениях — это покой.

Мне было уютно. Я даже представляла, как бы это могло быть, дай я Назару свое согласие.

Если бы не одно «но». Макс Рихтер так и не выходил у меня из головы. У меня появилась какая-то навязчивая идея — узнать, что произошло на самом деле.

Временами меня отпускало. «Да, плевать уже, Лора, — говорила я сама себе, — какая теперь разница, что и почему произошло, что это изменит? Узнаешь ты, что дело в другой женщине, легче станет? Это вряд ли. Легче уже ни от чего и никогда не станет. Успокойся».

Но успокоиться я не могла. Я снова качалась на эмоциональных качелях до головокружения и тошноты. Я то расплывалась в улыбке, глядя на Лилю и Назара, то сжимала от кулаки от ненависти к Максу. То представляла Макса на месте Назара сейчас и проклинала его, за то, что он все разрушил, то радовалась тому, что здесь сейчас именно Назар, а не Макс.

Это было похоже на какое-то помешательство.

Уже перед отъездом я вспомнила, что хотела глянуть Лилины фотографии первого года.

Отец, когда родилась Лиля, настаивал, что нужно сделать именно бумажные фотографии.

«Телефоны теряются, жесткие диски ломаются, с флешками то же самое, а бумага есть бумага. Главное, чтобы не сгорела», — так говорил Папа и оказался прав.

Я и правда куда-то задевала флешку, на которой хранились эти фотографии, и теперь они были только в альбоме, который хранился у родителей.

Альбом я нашла в шкафу. Здесь оказались не только Лилины фотографии, но и мои с Максом. Оказывается, когда я присылала фотографии родителям, отец их тоже распечатывал и собирал в альбом.

Здесь были фотографии с нашей свадьбы, фотографии с новорожденной Лилей, просто какие-то фотографии, где мы вдвоем и, где мы счастливы.

Слезы сами собой потекли по щекам. Я смотрела на эту утерянную жизнь и в груди было так больно, что хотелось вырвать сердце.

Сначала я хотела вытащить из альбома все эти наши с Максом фотографии и сжечь их во дворе, но рука не поднялась. Да и отец бы не понял. Все-таки он сам их собирал, значит, они ему нужны.

Когда я пролистала альбом до конца, из него мне под ноги выпал файлик с какой-то бумагой. Я сначала подумала, что это какая-то грамота, что ли. Оформлена была как-то нарядно.

Я вытащила из файла эту бумагу и обомлела. Это оказалась дарственная на Лилю. В дарственной значился тот самый дом, который показывал мне Назар и где я заметила Макса.

Я судорожно искала дату. Дарственная была оформлена задолго до того, как я узнала про этот дом. То есть Макс не пытался таким образом прикрыть себе зад.

Не понимая, что вообще происходит, я пошла к матери.

— Мам, что это? Откуда? — спросила я.

Мама поначалу растерялась, но уже понимая, что юлить смысла нет, ответила:

— Ну, откуда она еще может быть. От Макса, конечно.

— Он приезжал сюда?

— Приезжал, привез дарственную и попросил, чтобы тебе ничего не говорили.

— Но почему? Почему мне не сказать? — вспылила я.

— Хорошая моя, ну мне-то откуда знать? Сказал, что ты все узнаешь, когда придет время. Мы с отцом решили, что так будет даже лучше. Ну, вспомни, в каком состоянии ты была.

Я опустилась на диван рядом с мамой и, ничего не соображая, смотрела на дарственную.

«Что же это получается? — спрашивала я сама себя. — Дом, значит, для Лили, мне ничего не говорит. Опять черте что. Долбаный Рихтер! Что происходит?! Что ты вообще задумал?!»

Стоит мне только хоть немного собраться с мыслями, хоть как-то успокоиться и задуматься о дальнейшей жизни, возникает Макс, и снова все летит в тартарары.

Ничего нельзя сказать однозначно. Никакого вывода не сделать. Все вечно оказывается не тем, что я об этом думаю. Это было невыносимо.

Опять я залезла на свои любимые качели. Снова во мне закопошился червь сомнения. А, казалось, за эти дни все как-то устаканилось. Я снова все упростила до — Назар хороший, Макс — негодяй.

«А теперь, что мне думать? — спрашивала я себя. Но еще больше меня интересовал другой вопрос — знал ли Назар, что дом на самом деле для моей дочери или не знал. — Боже! — воскликнула я мысленно, — и правда — счастье в неведении!».

Макс заехал в гараж, закрыл двери и спустился на нижний уровень — в свое убежище. События последних дней не на шутку раскачали его. Даже его холодный разум поддался, и Макс чуть было не отпустил ситуацию.

И, конечно, Назар Платонов тут же сделал ход и отбросил Макса в ту позицию, в которой он находился до того, как отправился на турнир в Германию.

А казалось, что все теперь у него в руках. Даже Лора. На что, на самом деле, он рассчитывал меньше всего.

Макс прокручивал в голове тот вечер, вспоминал свою прекрасную жену и едва сдерживал томление.

Первым делом, Макс подошел к доске, где решение задачи продвинулось больше, чем за половину. Он уже был близок к окончательному решению, но кое-что ему не давалось.

Интеллект Макса увязал решение этой конкретной математической задачи с решением задачи совсем другого плана. Той задачи, где не работают четкие правила, где нет формул, нет теорем, теорий и аксиом.

Есть только непредсказуемое женское сердце и масса неизвестных.

Макс понимал, что у него есть только один инструмент, чтобы не отпускать Лору далеко от себя, хотя бы физически — рекламное агентство. Но знал он и то, что нельзя ее передавить. В конце концов, она может плюнуть даже на свой долг перед агентством.