Макс с облегчением выдохнул. Он снова поцеловал ее колени, положил на них голову и впервые за долгое время почувствовал хоть какое-то облегчение.

— Я все расскажу, Лора. Клянусь. Все до мельчайшей подробности. И даже тогда я не жду, что ты простишь меня. Я буду только надеяться, что со временем смогу вернуть твое доверие.

— Твои слова да богу в уши, Рихтер. Но знай, если дело в другой женщине, я тебя никогда не прощу. С этим смириться я не смогу никогда. Слышишь?

— Слышу, — ответил Макс, не поднимая головы с ее коленей.

— Что-то я могу понять, с чем-то, может быть, даже смогу смириться, но только не с другой женщиной. Все, что ты сделал — это предательство, но предательство такого рода — это для меня за гранью. Ты понимаешь? Только не другая женщина.

Макс ничего не ответил. Он мысленно скинул фигуры с шахматной доски, понимая, насколько сложна та игра, в которую он ввязался.

Он не спал до самого рассвета. Лора не ушла и не выгнала его. Она уже крепко спала, и Макс смотрел на нее спящую, не в силах отвести взгляда.

Он заметил, что у нее появились едва заметные морщинки у глаз. Слишком рано для двадцати пяти лет, и это его заслуга. Даже во сне ее лицо казалось задумчивым и сосредоточенным, будто она и не могла полностью провалиться в сновидение.

Так спят осторожные звери где-нибудь в джунглях, готовые в любой момент к нападению хищника. Макс понимал, что она натерпелась за эти два года и это тоже его рук дело.

Он осторожно убрал локон с ее лица и пообещал себе: «Я обязательно сделаю так, чтобы ты снова спала и ничего не опасалась».

Лора снова рисовала, его это обрадовало, поразило и сразило. Он винил себя в том, что не дал ей такого уровня благополучия, когда ей не надо заботиться о дне насущном, не надо работать. Он винил, что ей приходилось вместе с ним зарабатывать, чтобы выживать. Единственное, что он смог сделать — создать агентство, чтобы ее художественный дар хотя бы приносил выгоду. Но она перестала тогда рисовать. А теперь — рисует.

Это казалось ему идеальным. За ее изящной, выточенной оболочкой трепетала живая, чуток нервная, порывистая, нежная и жестокая женщина. В этой женщине была свобода моря, она пахла вдохновением, в ее глазах были всплески цвета — все это делало ее частью жизни в целом, она словно ловила жизнь и передавала ее в красках. Лора была многослойной, сложной, неуловимой. Она была бесконечно разной. Он хотел свободы для нее.

Он просчитался. Жестоко просчитался. Она жила для него, теряя себя. А он для нее, теряя ее. И это привело к их краху.

Макс прислушивался к ее дыханию и не заметил, как и сам стал дышать с ней в унисон. Он осторожно, чтобы не разбудить, поцеловал Лору в скулу. Она улыбнулась во сне и перевернулась на бок.

И в этой улыбке Макс нашел хоть какое-то успокоение. Это была бессознательная улыбка, Лора не могла ее контролировать. Наверное, Лора не то, что не улыбнулась бы, если бы проснулась сейчас, но скорее всегда даже вздрогнула. Но сейчас, когда ее осторожный разум спал, улыбнулось ее сердце.

Назар ждал своего рейса до Карлсруэ. На самом деле, чтобы добраться до Германии ему было необходимо для начала сделать пересадку в Стамбуле, затем в Тиране — в Албании и только потом уже — Карлсруэ.

Если бы не шахматный турнир, он ни за что не поперся бы такими козьими тропами. Но как только он узнал, что Макс Рихтер собирается принять участие в турнире, решение было принято мгновенно.

Назар уже одержал свою первую долгожданную победу над Максом — Лора выбрала его. Но и здесь Рихтер умудрился добавить горечи в вино победы. Макс уволок Лору с собой.

Да, Лора сообщила Назару о том, что едет с Максом в командировку. Объяснила, что выхода у нее нет и это никак не связано с какими-то отношениями между ними. Но Назару все ее объяснения были не нужны. Он и так понимал, что Макс сделал ход, а что такое — атака Рихтера, Назар знал не понаслышке.

Тот обязательно попытается вернуть Лору, и Назар не мог ему это позволить. Но он не собирался устраивать разборки именно в Германии. Там Назар собирался только нанести Рихтеру поражение на турнире. Если Лора с Максом, это только к лучшему. Унизить своего врага на ее глазах — Назар о таком мог только мечтать. Пускай Лора видит, кто чего стоит на самом деле.

С остальным Назар собирался разобраться уже в Москве.

За несколько часов до рейса Назар позвонил Тимуру Вагитову. Назару не давал покоя тот факт, что Макс так спокойно и, не скрываясь, появился спустя два года, как ни в чем ни бывало.

Это было странно. По его прикидкам, Макс вообще не должен был всплыть в Москве в каком-нибудь обозримом будущем, но оказалось, как оказалось.

Тимур Вагитов как никто другой должен был знать, с чего это Макс Рихтер так осмелел. Назар не без оснований предполагал, что Макса можно засунуть туда, откуда он появился, только сообщив Тимуру о его появлении.

Тимур встретился с Назаром набегу. Назар не сетовал, он знал, что у такого человека, как Тимур Вагитов, добиться аудиенции вообще практически невозможно. Потому как мог быстро и сжато изложил тому свои соображения, пока Вагитов шел от своего ресторана к машине.

— У нас больше нет претензий к Максу Рихтеру, — бросил Вагитов и сел на заднее сиденье машины.

— У меня есть, — попытался возразить Назар.

— Это уже твои проблемы. За то, что подсобил, спасибо, конечно, но, если тебе что-то еще нужно от Рихтера — это целиком твоя ответственность. Удачи, Назар, — Вагитов захлопнул дверь, и машина тронулась с места.

Назар в ярости сжимал кулаки. Макс ускользал. Все меньше инструментов оставалось у Назара, чтобы уничтожить своего врага.

Главной фигурой на шахматной доске у Назара по-прежнему была Лора. Но здесь и крылась самая большая проблема.

Если в самом начале Лора была инструментом, болевой точкой Макса, в которую и собирался бить Назар, теперь Лора была больше, чем только инструмент. Назар любил ее.

Он сам не заметил, как в нем взросло это чувство. Из мимолетной симпатии, из праздного интереса разрослось настоящее огромное чувство. Он не мог использовать Лору, не мог навредить ей только для того, чтобы уничтожить Макса.

Назар попал в ловушку, из которой почти невозможно выбраться. Везде, где угодно он мог играть против Макса как ему заблагорассудится, он не обязан был играть честно, но вот с Лорой.

Что можно поделать с женским сердцем? Его нельзя заставить полюбить, как нельзя заставить разлюбить. Женское сердце — это концентрированная свобода воли. Можно обмануть женский разум, можно заставить женское тело, но с сердцем ничего поделать нельзя.

Обмануть — да, ранить — да, принудить — невозможно.

Но здесь Назар был уверен в своих силах. Да и по всем признакам, у Макса больше не было шансов с Лорой. А если вдруг появятся, у Назара оставались еще козыри в рукаве, и он ими обязательно воспользуется.

Как ни был уверен Назар в своих силах, как только он не прикидывал — выходило, что ему незачем переживать. Лора выбрала его сама, выбрала на глазах у Макса. И не просто выбрала, а напрямую озвучила так, чтобы никаких сомнений не оставалось ни у Назара, ни у Макса.

Да, пока еще между ним и Лорой не было той близости, которая бы подвела под всем черту и поставила окончательную точку, но это был, как считал Назар, только вопрос времени.

Ждать он умел. Он ждал два года и теперь был готов потерпеть еще, тем более, когда вожделенная цель — эта женщина, которая пленила и его сердце, и его разум, была так близка. Он видел Лору идеальной. Она была такой, какой он считал, должна быть женщина. Холеная, выточенная, словно на станке, уточненная, изящная, с прекрасным вкусом. Без вычурности. Без истерии, никакой странности, которую так восхвалял Тургенев, никакой страстности, которую так боготворил Достоевский. Нет, нормальная, идеальная женщина.

Но все же он не мог противостоять тому разрушительному чувству, которое понемногу начинало захватывать его. Сначала это было даже не чувство, а только ощущение. Будто тень какая-то на душу легла, когда он увидел Макса в кабинете Лоры. Но с каждым часом эта тень становилась все плотнее, пока плотным целлофаном не обернула сердце.