— Хлопотунья моя! Ватрушки попозже, поспит, и потом чаю с ватрушками отведает. Все-таки почти двое суток не ел! Давай, сударь, кушай! Да не торопись, медленно, а то еда на голодный желудок комом встанет!

Какое там, медленно, Миша и понять не смог, куда и щи и пирог исчезли. Он бы сейчас быка бы съел и не поморщился. Но ведунья строго-настрого запретила больше есть… Сказала подождать, перед сном взвар сделают с ягодами сушеными, да с кипрейным листом, тогда еще пироги можно съесть, один с мясом и один сладкий, с ягодами. А остальные Анюта на шесток поставит, вот они теплые и будут. Постелили ему на лавке, напротив устья печи. Тепло что бы было. Догадливая бабка принесла рубаху попроще, полотняную, в которой спать не жалко. Перину с кровати сняли. У Анюты их целых три лежало, да под самым низом — сенник. И большую доху положили, тоже, видимо, дедову, что бы укрываться. Под голову — подушку пуховую. Только Муромский лечь собрался, как Миша очнулся. Смотрит удивленно, его зовет. Подбежал. Тот на локтях приподнялся, озирается.

— Миша, где я? — хрипло, но внятно.

— Добрались мы, друг с тобой до жилья человеческого. Спаслись!

— А я что, заболел? Помню, как в метель шли, потом, раз, и все!

— Жар у тебя был, сильный. Упал без памяти. Тащить пришлось. Шубу свою вместо волокуши использовал, дотащил.

— До деревни?

— Нет, до деревни здесь две версты еще, до избушки охотничьей. Здесь вдова хозяина здешних мест с внучкой хоронятся. Вот, приютили, согрели, накормили, тебя отварами от жара отпоили.

— Так, — прозвучал властный голос Аглаи, — очнулся. Хорошо. Не утомляй его, княжич. Горло-то болит, отрок?

— Болит, глотать больно.

— Значит так. Болит, не болит, а пить-есть надобно. Так что, давай покормим тебя. Я тут гоголь-моголь сбила, яйцо с медом. Потихоньку глотать будешь.

— А можно сначала попить? А то горло сухое, как будто наждак там!

— Да, конечно. Анна, давай питье клюквенное, смешай горячее с остывшим, что бы теплым было.

Анна подала новое питье. Михаил жадно приник к кружке. Выпил больше половины, вздохнул. Аглая его начала кормить с ложки неведомым гоголем-моголем. Михаил глотал, не морщился. Так все и сьел. Потом снова кислым питьем запил, а под конец, кружкой отвара против жара. Потом подозвал Михаила заставил наклониться, и прошептал просьбу о неотложных нуждах. Михаил, краснея, оглядываясь, что бы Анюта не услышала, прошептал бабке на ухо просьбу. Та хмыкнула, принесла зачем-то валенки большого размера, но короткие, велела одеть, так же и доху, потом вытащила откуда-то горшок с ручкой, как для малых детей, велела помочь приятелю, а потом она ему нужник покажет. Он в сенях, так что бы не вздумал босиком и без дохи туда ходить. Сама оделась и Анюту с собой увела, Слава Богу. Михаилу сказала не вставать слаб еще. В посудину поганую дела сделать. Тот краснел, но все успешно совершили. Миша посудину унес, валенки надевать не стал, сапоги зимние, на меху он так и не снял. Доху только одел. Показала где нужник, прямо в сени встроенный, но аккуратный такой, дыра крышкой закрывается, запаха нет. И сиденье для задумчивых дел на крючке кованном висит, бархатом обито! Вылил Миша посудину, зачерпнул ковшиком из большой бочки воды, сполоснул и снова вылил. Аглая строго запретила из маленькой кадушки брать. Вода в бочке из озера, из проруби, для нужд простых, руки помыть, умыться, постирать. Посуду помыть. А в кадушке вода для питья и готовки, родниковая. Кстати, Аня мыть посуду не стала — сложила в ушат и горячей водой залила.

— Не разрешаю ей ни стирать, ни посуду мыть, — пояснила Аглая, — и так готовит, а ручки белые, благородные, загубить можно. Так что это все на Гашке!

Горшок велела под кровать подставить. И самому к другу вставать, если приспичит. Ей с печи тяжело слезать будет, да и засмущается отрок — хоть старая, а все равно, баба! Но Мише на руки сама слила. И на печь залезла! Анна уже там тихо сопела — пока он поход в нужник совершал, тихо разделась до нательной рубахи и на печь, на лежанку залезла. Миша убедился, что наевшийся и напившийся друг спит, жара нет, тоже, наконец-то, прилег и провалился в глубокий сон без сновидений.

Утром, утомленные вчерашним днем все проспали. Миша проснулся от сильного стука в дверь. Подскочил. С печи торопливо спускалась Аглая. Слегка приоткрыла уголок занавески, присмотрелась. Выдохнула: — Свои! Глашка с отцом и староста. Но все-тки, спрячься, княжич от греха, пусть лучше не знают, что у меня гости! Миша удивился, но старуха быстро задернула отгораживающую часть комнаты с кроватью, занавеску.

— Анна, быстро оделась и туда!

Свернула перину на лавке, сунула Мише в руки, и кивнула туда же. Вслед полетели его сапоги и обрезанные валенки. И скользнула Анна, растрепанная со сна, в свободном, домашнем летнике, прижимая к себе одежду.

— Тихо сидите, Аня, ты спишь! И отрока предупредите!

Миша тихо опустил перину с подушкой и дохой прямо на пол, в углу, у окна, и присел на кровать к Михаилу тот открыл глаза, хотел что-то спросить, но Анна властно закрыла ему рот ладошкой, прижимая палец к губам. Михаил понял. Послышался стук засовов, негромкий разговор, в горницу вошло несколько человек.

— Здрава будь, боярыня! — послышался густой бас.

— Тсс, Еремеичь, не голоси! Ання спит. Вчерась допоздна пироги пекла! Да поздно уснула, все Гашку ждала, переживала.

— Да что со мной сделается в родных краях! Метель бушевала, вот и осталась на ночь. Предупреждала же, что непогода будет, а барышня верить не хотела! Сегодня уже тихо, снег лег, прямо зима! — Прогудел женский низкий голос, под стать первому говорившему.

— Мы с братцем решили проведать вас, боярыня. Почитай всю зиму не виделись, как уговаривались, что бы дорогу не торить. Сегодня решились, думали, ветром следы заметет, а он стих, проклятый. Ничего, Пару лесин срубим, заметем дорогу. А потом подтает и не видно будет. Дозволишь, боярыня, лесину не сухостойную срубить? — раздался мужской голос пописклявей, чем первый.

— Хитер ты, Акимушка, да по старой памяти разрешаю для благого дела. Новости-то какие, выкладывайте!

— Новостей полно, за этим и приехали. Да и помочь, чем можем. Дров подколоть, если надо, Перенести что тяжелое. Приказывай!

— Давайте сначала новости, Гашка, растопи печь, подогрей пироги и взвар. Угоститесь, гости дорогие, чем бог послал. Анюта как знала, наготовила пирогов, как на полк, пропадут, нам столько не съесть.

— Там мы припасов привезли, гостинцы. Медведь-шатун объявился, двух коров задрал, прямо в стойлах, окаянный. Одну успели прирезать, да и теленка вытащили, живой, отпаиваем, телочка. хорошая коровка будет. Так что мяса привезли немного, корова худовата, но хоть суп сварите, не все солонину есть. Так вот. Мы с братом вдвоем того шатуна выманили на вторую коровку, да с собачками боярина покойного, Юрия, и взяли на рогатину. Шкура негодная, линючая, но окорок для тебя закоптили. Рыбки тоже, богатый улов перед ненастьем был, привезли. Ушицей побалуешься. Да пяток кур собрали, с петухом. Зерно у тебя есть, до лета прокормишь, яйца будут. Да двух молодых петушков зарезали, заморозили. И творога немного, коровы-то почти у всех в запуске, молока пока мало, как отелятся, много молока будет!

— Спасибо, мужики, балуете вы свою боярыню! Новости давайте!

— Сейчас барыня! Новости у нас хорошие. Заканчивается смута! Царя на Соборе избрали. Давеча вестник проезжал, по всем селам ездит, весть разносит. Избрали Романова, Михаила Федоровича, отрока. Хоть какая-то родня прошлым правителям! Да и отец у него великого ума мужик. За веру сейчас страдает, что не допустил католика-латинянина на Русь! Так что скоро порядок в государстве наведут. Царя нового в Москве ждут, венчать на царство готовятся! Шведы зашевелились, разлад у них. Король велел сыну своему домой ехать, раз на Руси ему ничего не светит, а верхушка против. Солдаты тоже домой хотят. Много богатства с нас не возьмешь, разорена страна-то, а их король на Польшу нацелился, там много чего пограбить можно! Вот и боятся не успеть к грабежу! Вот такие новости.