Михаил сводил отца к тому оврагу, где он спасался от огня. На дне ямки бил чистый ключ. Ручеек стекал в Пскову. Там уже оборудовали спуск и небольшой приямок. Народ ходил туда за водой. Говорили, хорошая, три дня стоит и не портиться!

На третий день тронулись. В караван напросились воеводы Василий Морозов и Афанасий Гагарин. Их отзывали в Москву. Плещеев и Бутурлин оставались в Пскове воеводами. Хорошо, что Гагарин побаивался князя Муромского, и с дурацкими разговорами не лез. Михаила собирались везти в возке, но он выторговал себе право по мере сил ехать верхом. Способствовала Татьяна. Она сказала, что лучше верхом, а если устанет, то в кибитке, а не в душном, закрытом возке. Анна была согласна. Она все-таки побаивалась за дочку. Одно дело в большой комнате, другое — тесный контакт в закрытом возке. Так что воссоединялась семья только на ночевке. Дорога никак не ухудшила состояние Михаила, наоборот, казалось, он поздоровел. Анна убедилась, что права была опытная травница. Душевный настрой решал многое. Исчезла причина для переживаний, и самочувствие улучшилось. До Москвы доехали быстро.

Пока разгружались, пока Михаила обнимали, потом в баню пошли. Вернулись, а к ужину гость пожаловал. Федор Шереметьев собственной персоной. С Михаилом рвался поговорить. Так что семейного ужина не получилось. Жены быстро поели и к княгине пошли пироги сладкие с пряниками, да всякими заедками есть, взваром ягодным запивая. Да княгиня Наталья угостила новым напитком, из Китая, в дар ко двору Михаила привезенным, чаем называется. Заваривают в специальном горшке, с носиком, чайнике, и пьют. С медом, молоком или сливками, как обычный взвар. Однако обсуждали не новый напиток, а Михаила.

Зв «мужским» столом разговор другой шел. Князь сразу, сходу, на старого друга обрушился.

— Зачем пришел? Ежели снова Мишку куда послать хочешь, скажу сразу, не позволю. Даже если сам захочет. И так еле выжил. Да и нельзя ему. Он для щведов умер, погиб в пожаре. Воскресить не выйдет. Да и болеет он.

— Что, болячку срамную от европейских женок получил? — брякнул Федор. За что и был за грудки старым князем схвачен, и чуть лицом не пострадал. Сыновья разняли.

— Ты, боярин язык-то свой поганый укороти, а то я не посмотрю, что к государю приближен, личико поврежу. В той Европе зацепил Мишка болезнь легочную, чахоткой у нас именуемую, вот, пока здоров был, она тихо сидела, а после того, как в яме грязной более суток провалялся, в холодной воде, она и проявилась. Лечится долго, пока у нас морозы, может дома побыть, а как слякоть настанет, надо найти способ его в степи башкирские, или калмыцкие отправить. Говорят, напиток из молока кобыльего при этой болезни здорово помогает. Так что вместо того, что бы зубоскалить, лучше подумай, кому из башкир, или старшин казачьих доверять можно!

— Извините, не знал. Подумаем. Есть знатоки, посоветуют. Жаль. Швед пути к миру нащупывает. Возможно, в январе переговоры начнутся.

— Вот меня-то на переговорах светить и не надо, — взял слово Михаил, — узнают, что я живой, да еще русский, ясно будет, чьих рук дело, что сразу две конфузии у Густава Адольфа под Псковом случились. Он мужик умный. 2+2 сложит. Потребует меня ему головой выдать, что делать будете? Я же ему всю славу полководца великого порушил!

Братья и Шереметьев загомонили, потребовали рассказа о конфузиях шведского короля.

— Ладно, нехорошо про себя рассказывать, неудобно, но попробую. Для начала — мое письмо об атаке на Псков, вам, батюшка купец передал?

— Да, честный купец, передал. За что награжден был.

— Я там писал о Фельдмаршала Горне. Вы в Псков весть передали?

— Конечно.

— Вот, а я голову ломал, как Горна устранить! Талантливый воин был. Недаром столько крепостей у нас практически с налету взял. Псков тоже хотел, но не вышло. Растянулась шведская армия. Пока все части подходили, псковичи к осаде приготовились. Посады пожгли, за стенами Окольного города и Запсковья укрылись. Стены высокие, толстые. Как только пушки хоть малую брешь пробивают, ее тут же заделывают. Так тот Горн все вокруг стен излазил, все план осады и штурма составлял. Я извелся весь, хотел уже его под ментальный контроль взять, и псковичам подкинуть. За него можно было кучу наших полоняников выкупить, но не придумал, как самому после такого при короле остаться. Убивать рука пока не поднималась. Человек-то он был хороший. Если честно, жаль было. А так и Горн цел, и вредить нам не сможет, и пользу иметь с него можно. Но все по-другому повернулось. Повел Горн короля показывать свой план по взятии Пскова, так сказать, в натуре, прямо под стенами. А на стене стрельцы с фузеями. Я их почуял. И как они залп дали, короля с ног сбил, практически собой закрыл. С тех пор лучшим другом стал! Чин полковника дали, титул графа, и еще Кексгольмское графство с крепостью, Корелой бывшей. Бумаги у меня в багаже, у Микки спросить надо. А Горна прямо в голову ранили, суток не прожил. Меня в спину, в лопатку, легко. Вот тогда случай и произошел, из-за которого я язык заблокировал. Лекарь пулю из меня выковыривал, я, в беспамятстве и обложил его с родственниками от души. Хорошо, что не только на русском, но и на польском. Мат у нас схожий. Отговорился потом, что специально учил, что бы в Англии знатных персон ругать, а они бы не поняли. Поверил.

— А зачем ты короля-то спасал? — спросил второй по старшинству, Андрей.

— Смотри, у Густава-Адольфа сыновей нет, да и сам он пока не женат, брат, которого нам сватали, тоже еще не совершеннолетний. Значит, регент потребуется. Они там в Швеции все переругаются, к власти рваться будут. Не дай Бог, партия Сигизмунда вверх возьмет. Он с нами замиряться не будет. Это ему руки развяжет, и он на нас большой войной, силами двух армий пойдет. А у нас сил пока мало. Так что Густав Шведский нам нужен живой. Ясно?

— Широко мыслишь, молодец! — одобрил Шереметьев.

— А за его спасение я много чего приобрел. И за столом королевским по правую руку сидел, и на всех советах присутствовать мог. Король уехал Горна хоронить, за себя Делагарди известного оставил. Тоже умный мужик, не швед, француз, гугенот, то есть веры лютеранской. Они всей семьей из Франции бежали, когда регентша Мария, итальянка, все заветы мужа своего убитого порушила, Нантский эдикт отменила. В Ревеле осели, и на службу к шведам пошли. Так вот, король нас познакомил. И так я узнал, что у Горна был план запасной, если прямой штурм не удастся.

И Михаил рассказал и о планах штурма башен в углу Пскова, и о своем послании псковичам, с болтами арбалетными, и о взятии Варлаамовской башни, и о двух полках к ней посланных. И о взрыве, псковичами устроенном. И как тогда взбешенный Густав, собрал все, что у него было, разместил порох вопреки правилам, прямо около пушек, что бы город бомбардировать без пощады несколько часов без перерыва, а потом всей силой на приступ пойти, без всяких хитростей.

— Я испугался, что не выдержит город, и решил диверсию шведам устроить, но так, что бы самому, если уцелею, вне подозрений остаться. Наметил батарею, самою большую, и пушечку крайнюю, она как раз на пригорке стояла. На ее лафет метку поставил, нашел место сажений в 20-ти, с хоть каким-то укрытием. И, под предлогом, что хочу работу артиллеристов увидеть к батарее пошел. Да, ночью те письма написал и Микки приказ отдал. Как шведы подожгли запальные трубки, послал заклятие тлена на лафет, он подломился, пушка покатилась с пригорка прямо на склад пороха. Он и взорвись. Я в овражек спрыгнул, надеялся, пересижу. А у шведов рядом склад провиантский был. Там масло прованское, ром, ну и много чего гореть могло. Вот он и вспыхнул, Бочки, с горящим маслом, от пороховых взрывов разлетелись, и весь лагерь у шведов пожгли. Я сам еле от огня защитился. Выложился весь, и сил не хватило из оврага выбраться. Стены скользкие, так там больше суток провалялся. Пока бабы псковские не пошли проверять, чем поживиться можно. Вот меня и вытащили. И да, пока от огня спасался, вспомнил, как чуть себя не выдал, побоялся, что обгорю, в госпитале окажусь, вот и наложил сам на себя молчание на русский язык. А снять никак!