— О, я не это имела в виду, Мика, я…

— Я понял. — Это прозвучало быстро, но искренне. Мика изучал ее, пытаясь понять, как ей удается обезоруживать его. В ней не было ни капли злобы, ни единого намека на обман, только неподдельный интерес. — А кем ты хотела стать, когда была очаровательной маленькой девочкой? Крестоносец за улучшение человечества?

Даже в странном голубоватом свете, падающем на ее лицо из бассейна, Мика заметил, что она снова покраснела.

— Ты будешь смеяться надо мной.

— Никогда, — сказал он, хотя при этих словах из него вырвалось несколько смешков.

— Я мечтала о белых свадьбах с маленькими кудрявыми девочками, разбрасывающими лепестки цветов, и пухлыми мальчиками, держащими атласные подушки, перевязанные кольцами. Если мой мужчина нервничал, я притворялась, что спотыкаюсь на пути к алтарю, чтобы рассмешить его. А потом он уводил меня на танцпол и кружил до тех пор, пока я не видела только его.

Затем она вздохнула, и ее ресницы опустились ниже.

— Все, чего хотела, — это быть чьим-то соловьем. Я выросла, веря в то, что выйду замуж, у нас будет пара детей и мы состаримся вместе. Я даже попросила бабушку научить меня играть на пианино и готовить ее знаменитый соус для спагетти, на случай если моему мужу это понравится, как нравилось дедушке

Эти идеальные губы растянулись в улыбке.

— На самом деле, не бывает «долго и счастливо». Не бывает «пока смерть не разлучит нас». Есть любовь и потери. Это просто такая закономерность, и теперь я это знаю. Теперь, когда я стала мудрее, это гораздо меньше бьет по сердцу. — Она нарисовала пальцем круги на воде. — Я же говорила, глупая и бестолковая.

Внезапное неистовое желание доказать, что она не права, схватило его за горло, но разве он не сделал то, чего она боялась всю свою жизнь? Его отношения были не более чем поверхностным развлечением, и когда пришло время и его девушка захотела чего-то более серьезного, он удрал.

— Неудивительно, что ты меня ненавидишь.

— Что? — Она вскинула голову и прищурилась. — Я не ненавижу тебя. Даже не знаю тебя настоящего, но мне бы хотелось.

То, что она не отказалась от него, даже будучи незнакомцами, снова вызвало в нем цепную реакцию, как и ее поцелуй. Не имея не малейшего представления, что с этим делать, он сосредоточился на языке ее тела, на том, как она наклонилась к нему, словно желая прикоснуться.

Ему нужно было отвлечься, прежде чем он снова поцелует ее.

— Расскажи о своих родителях, — сказал он. — Полагаю, там есть какая-то история, потому что, кроме мрачных намеков с твоей матерью, ты ни разу не упомянула о них.

Краска отхлынула от ее лица, когда она поднялась по ступенькам и обхватила свои колени.

— Раньше мы были близки, но теперь я их редко вижу.

— Почему?

— Неважно. Они счастливы, и со мной все хорошо. Что еще тебе нужно знать?

Все.

— Почему ты решила написать о детях, ставших жертвами наркоторговли? Почему не о политическом скандале или коррупции в мэрии? Это твой отец вдохновил тебя?

— Боже правый, нет. Мой отец был замкнутым парнем. Добрым и всегда был рядом, когда я в нем нуждалась, но он был занят своими делами. Интересы мамы не выходили далеко за пределы ее собственных мыслей. Нет, на этот путь меня наставила именно бабушка. Летними вечерами она рассказывала мне истории, когда мы втроем качались на качелях на веранде, я была посередине. Это было самое безопасное место на земле.

— Что за истории?

— Раньше она работала социальным работником в организации помощи детям. У нее была теория, что большинство из нас идет по жизни, не видя, что на самом деле происходит вокруг. Наша слепота — это защитный механизм, потому что если мы позволим себе увидеть, что скрывается за улыбающимися лицами, мимо которых мы проходим, то почувствуем себя обязанными помочь. И только когда… ну, несколько лет назад я оказалась на углу Йонге и Дандас с группой бездомных подростков, мир вдруг стал казаться другим, более темным. В течение недели я приходила каждый вечер и проводила с ними время, расспрашивая об их жизни. Их истории сломили меня. Тогда я поняла, каким журналистом хочу быть.

— Тебе виднее. Ты говорила об этом еще в офисе, когда рассматривала мои фотографии.

— У меня была теория, что твоя травма дала тебе то пробуждение, которое было у меня, и поэтому ты основал фонд. Но ты был в поиске и до этого, даже если не знал, что ищешь.

Он никогда не слышал более глубокой правды о себе. Он искал цель с тех пор, как его бросили родители, и нашел ее в глазах мальчика, оказавшегося в самом центре ада. Один взгляд на его фотографии и она, возможно, узнала бы о Мике больше, чем он сам, по крайней мере, на первый взгляд.

— А теперь расскажи о том, каким был знаменитый Мика Лейн в школе. — Улыбка рассеяла меланхолию в нем, и его сердце снова забилось. — Держу пари, от тебя и тогда были одни неприятности.

— Больше, чем ты, можешь себе представить. — Он начал оживленно рассказывать о временах, которые почти забыл, а она с энтузиазмом слушала и комментировала. Они разговаривали без умолку до тех пор, пока последние лучи солнца не окрасили небо в королевско-голубой и звезды не засверкали.

— Наверное, нам пора выходить, — сказала она, с грустью признавая это.

— Я вся в мурашках, и мне немного холодно.

Мика взял ее за руку, довольный, что она позволила ему, и повел ее по ступенькам на верхнюю часть террасы, где на столе все еще стояли их тарелки. Лунный свет играл на кончиках ее волос и придавал лицу неземное сияние.

— Прекрасно, — сказал он, осознавая глубокий резонанс в голосе. Так говорил его отец, когда разговаривал с матерью. Что, черт возьми, с ним не так?

Дарси окинула взглядом себя и террасу, затем вновь устремила на него свой сияющий, как звезда, взгляд.

— Что?

Тряхнув головой, он ответил:

— Ничего. Спокойной ночи.

Он давным-давно поклялся себе не испытывать какие-либо чувства. Инцидент в Колумбии на какое-то время вновь всколыхнул его эмоции, но он не мог позволить себе испытывать к этой женщине ничего, кроме вожделения, или позволить ей привязаться к нему. Самое главное для него — это фонд. Он не имел права отвлекаться от работы из-за отношений. И в тот момент, когда Дарси получит желаемое, она уйдет от него, как и положено.

После почти бессонной ночи Дарси сидела за столом у окна с диктофоном в руках, как это было несколько часов назад. Солнце едва заползло за горизонт, заливая оранжевым светом бревенчатые стены. В доме не было слышно ни звука, даже когда она прокралась на кухню и съела миску хлопьев.

Каждый раз, когда она пыталась высказать свои мысли о прошлой ночи, ее разум возвращался ко всему тому, о чем ей не следовало думать. Как он выглядел в бассейне, мокрый, скользкий и красивый. Как он полностью покорился ей в одно мгновение одним поцелуем. Его улыбка. Его смех. Его любовь и уважение к матери. Дарси согревало осознание того, что его любили хотя бы раз.

Что это говорит о ее характере, как она могла думать о сексе после того, что он ей сказал? Совершенно неуместно, бездумно, бесчувственно. Может, он и хотел пошалить, но ему нужно было ее сострадание.

Наконец она нажала кнопку записи на диктофоне.

— Мальчик со шрамом от лезвия Мика, под контролем отца-садиста, который, вероятно, пытался создать вундеркинда. Насколько это не человечно! Его собственный ребенок, и все заключенные вынуждены наблюдать за издевательствами над ним, в муках ожидая, кого же мальчик выберет в качестве своей жертвы. Моя история о том, как дедушка потерял свою маленькую девочку, затронула Мика больше, чем он, возможно, хотел бы, чтобы я заметила. Думаю, он добровольно вызвался на эту пытку, чтобы помочь мальчику, как и другим заключенным, потому что в тот момент между ними образовалась какая-то связь, как между солдатами на поле боя. Как бы на нем сказалось это ситуация, это было связано с Фернандо.