Она вздохнула, осознав, что описывала не только свой идеальный поцелуй, но и то, что она чувствовала в тот момент, когда он впустил ее в дом, позволил ей увидеть свои шрамы. Защищенной, понятой, в безопасности, в чем не было никакого смысла. Он был незнакомцем, который ей не особо нравился. Если его близость и простое прикосновение могли так восхитительно вывести ее из равновесия, то поцелуй стал бы катастрофой.

Звук босых ног, ступающих по лестнице, привлек ее внимание. Оказалось, не только она задавалась вопросом об их взрывном потенциале. Голод, о котором она говорила, светился в его полуприкрытом взгляде и размашистых шагах, когда он спускался. Этот приглушенный свет подчеркивал скульптурные линии его рук и отбрасывал тени на лицо. Он снял галстук с волос, и светлые волны, падающие ему на лицо, обрамляли его потрясающие черты.

Он приближался к ней, поцелуй, который она только что описала во всех подробностях. О, Боже. Он играл с ней, и она проиграла. Даже она не могла противостоять Вселенной, даже скрежет кузнечиков дополняли его торжественный вход сквозь темноту ночи.

Ноги Дарси вдруг обмякли. Он оказался перед ней прежде, чем хаос в ее сознании замедлился настолько, что она смогла ухватиться за какую-то возможность избежать того, что он собирался сделать. Как она и описывала, он скользнул своими умелыми пальцами по обе стороны ее горла, щекоча Дарси, а затем поднялся к ее лицу. Это были теплые, сильные руки с грубыми отметинами от мозолей. Может, он сам занимался садоводством. Погружал руки в землю и получал от этого удовольствие, как собирался получить удовольствие от нее.

Это были умелые руки: одна держала ее лицо, другая скользила пальцами по ключицам, тыльные стороны пальцев ласкали внутренний изгиб локтя. Она вздрогнула, как от его прикосновений, так и обещания в его глазах зимней ночи, в которых отражались отблески фонарей и голубого туманного сияния от бассейна. Это было не обещание боли или даже удовольствия, а то, что он ни один уголок ее тела не оставит нетронутым.

Он ждал, обдавая ее губы своим пряным дыханием, свободной рукой щекоча ее затылок. Ожидая ее отказа. Сбежит от него.

Нет, осмелится.

Она не могла. Не хотела.

Его губы едва касались ее губ. Из эпицентра его прикосновения вырвались золотистые струйки наслаждения. Его дыхания. Его пальцы. Движение бедер, который недвусмысленно намекал на его возбуждение. Пьянящий букет ощущений, ароматов и тихих стонов, вырывающиеся из его груди, заставлял каждую ее молекулу действовать, хотя тело казалось парализованным, а кожа — неспособной сдержать всю чудовищность происходящего.

Он снова приблизился к ней, приподнял ее подбородок, чтобы лучше рассмотреть ее. Рот Дарси открылся в приветствии, хотя она не прилагала для этого никаких усилий. Он пошел дальше, скользнув язык между ее губами, и она представила, как другие части его тела находят другие пути внутрь девушки. В ее глазах зажглись огоньки миллиона цветов, когда она изо всех сил старалась выдержать его взгляд, излучавший столько тепла, что Нептуну стало бы не по себе.

Еще больше соблазнительных стонов доносилось до ее ушей, вибрация передавалась через его грудь к ее ладоням, которые в какой-то момент оказались там. Ее ладони тут же потянулись к Мику, желая коснуться его. Она запустила пальцы в его длинные волосы и притянула парня ближе. Он был теплым, его мышцы были напряжены в одних местах и полностью расслаблены в других, как и у нее.

Одна из его рук скользнула под ее попку, приподнимая Дарси над его телом; теперь она возвышалась над ним. Он запрокинул голову, открывая это идеальное лицо каскаду света. Некоторое время они так и стояли, растворяясь в моменте. Никакой лжи. Их объединяла голая правда и необузданная потребность.

Прикосновение его руки под ее рубашкой к пояснице разрушило его чары.

Ее шрам.

Он прикасался к ее шраму. Как когда-то ее бывший перед тем, как покинуть ее.

Она оттолкнула Мику, хотя двигалась больше, чем он, и едва не угодила в бассейн.

— Остановись. — Она отступила назад, вытирая губы, которые жаждали его близости снова. — Тебе не следовало этого делать.

— Что, тебе можно трогать мои шрамы, а мне нельзя трогать твои? Немного лицемерно с твоей стороны после твоей речи о чествовании воина.

— Я скрываю их не по той причине, о которой ты подумал, и ты знаешь, что я говорила не об этом.

Выражение его лица несколько раз менялось, будто он все время передумывал, как сильнее на нее надавить. Еще немного, и она сломается, так ничего и не добившись.

— Кто это сделал?

Она запустила пальцы в свои волосы.

— Ты сказал, что со мной не случится ничего, чего бы я не хотела сама. Как раз в эту категорию попадают поцелуи так что не делай этого больше. Никогда.

Он тихо рассмеялся.

— Мы еще не закончили разговор о твоей травме и почему ты скрыла это от меня, но пока оставим эту тему. Что касается поцелуя, то просто признайся. Он был настолько хорош, что к нему должна прилагаться шкала повреждений.

— Не драматизируй. — Она вздрогнула, и это было не из-за влажности в воздухе.

Он кивнул, некоторое время изучая ее.

— Вот что я тебе скажу: я не поцелую тебя снова, пока ты не поцелуешь меня первой.

— Что ж, тогда, думаю, тебе придется ждать очень долго, целую вечность. Может, вернемся к интервью?

У нее закружилась голова. Он увидел на ней раны, а это означало, что он добавит это в свой прейскурант. Как она могла быть такой уязвимой? Если бы не поцелуй, самое худшее из ее проблем так и осталось бы погребенным. Да, она была лицемеркой, но что с того? Ее же шрамы не от героического поступка.

Она обогнула бассейн, чтобы увеличить расстояние между ними. Нет ничего лучше, чем несколько тысяч галлонов воды, чтобы потушить жар, который все еще пробегающий по ее бедрам. Мокрая одежда была бы лучше, чем прыжок в свободное падение с таким, как Мика Лейн.

В одно мгновение болезненное возбуждение Мики улетучилось, оставив его жалким и несчастным. Почему он согласился рассказать ей о своих ранах? Она терпеливо ждала на противоположной стороне бассейна, явно ожидая ответа.

Как такой прекрасный момент превратился в это? То, как она описывает свой идеальный поцелуй, подействовало на него как массаж. Не только физически, но и проникая крошечными лучиками тепла сквозь каменную оболочку вокруг его сердца. Она была романтиком, который, несомненно, мечтал о дне своей свадьбы.

Если бы он не стал лезть ей под майку — но если бы они зашли туда, куда он думал, — он бы увидел шрам, и она, вероятно, все равно испугалась бы. Как бы то ни было, он казался огромным. Толстые рубцы начинались у ее ребер с правой стороны, спускались вниз по спине, а потом снова тянулись по позвоночнику в форме огромных когтей, которые не раз наносили ей удары. Неудивительно, что она не вздрогнула от его ударов. Непреодолимое желание узнать, кто причинил ей боль и почему она скрывала это от него, поселилось на задворках его сознания и исчезало по мере того, как он погружался в собственное прошлое.

— Это был клинок, — тихо сказал он, пораженный усилием, которое потребовалось, чтобы произнести эти слова.

Она скрестила руки на груди, обнажив вершинки своих сосков, которые так и жаждали его прикосновения даже сейчас, с другого конца бассейна. Жаль, она не упала в воду и не намочила майку — вот было бы зрелище. Что угодно, лишь бы удержать его внимание, здесь, в настоящем, а не в аду, куда она хотела его отправить.

— И это все? — спросила она. — Клинок? Я даю тебе краткий ответ на твои вопросы, а в ответ получаю четыре слова? Я не смогу тебе помочь, если не будешь со мной разговаривать.

— Знаешь, у тебя очень дерьмовый способ разрушить мужские фантазии. Ты спросила, как я получил шрам, и я рассказал тебе. К чему подробности?

Она скрестила руки.

— Для меня это важно, возможно, даже больше, чем следовало бы.