С тихим вздохом он перевел взгляд на свою компанию, которая прижалась к его телу, глаза Дарси были открыты и блестели. Он гадал, близка ли она к слезам или пытается сдержать свое удовольствие. Другая ее ладонь лежала на сердце, и девушка практически дрожала, наблюдая за тем, как парочка оленей пьет воду и убегает прочь.

Она не делала безумных заметок и не следила за ним в поисках материалов для очередной статьи. Она была тронута этим местом так же, как и он в первый раз и каждый раз после. Простое место, полное простых удовольствий. Оазис, наполненный воспоминаниями, которые он позволял себе вспоминать только здесь, вдали от остального мира.

Смеющиеся глаза его матери, когда она швыряла в него яблочной кожурой на кухне, и ее визг, когда он в ответ кинул горсть муки. Звук отцовского проигрывателя, крутящего их любимые песни, и высоких маминых каблуков по паркету, когда они танцевали в канун Рождества. Моменты, которые он запретил себе вспоминать, теперь стали ярче солнца. Они захватили его целиком, и в ложной безопасности присутствия Дарси его стены рухнули.

Дарси была в восторге от очаровательного пятнистого олененка, когда заметила, что Мика опустился на колени у края пруда, с отсутствующим взглядом. Его ладони были прижаты к траве, словно он пытался почувствовать сердцебиение земли.

Она потянулась к нему, но отпрянула, не дождавшись ответа. Что-то в этом месте уносило его прочь, и она пока не хотела возвращать его обратно.

— Моя мама стояла здесь на коленях рядом со мной, когда мне было около десяти, — сказал он. — Я до сих пор чувствую запах ее духов. Слышу ее крик, когда лягушка, которую я показывал, запрыгнула ей в волосы. — Мика рассмеялся, но это был грустный смех. — Я всегда думал, что приехал сюда, чтобы забыть их, но ошибался. Я здесь, чтобы помнить. Это было единственное место, где мог бы побыть наедине.

Дарси молча опустилась на колени рядом с ним и заправила ему за ухо выбившуюся прядь, чтобы он знал, что она здесь, с ним.

Он поднял камень размером с кулак и покатал его в руках, затем положил на ладонь, обхватив двумя пальцами.

— Фернандо любил бейсбол. До сих пор я не вспоминал об этом. Он пробирался в нашу палатку после того, как его отец… Он приносил еду, спрятанную в маленьком ранце под рубашкой. Кормил меня своими руками. Он был кожа да кости, но все равно кормил нас. Возможно, из своей тарелки или украденной еды, зная, что отец побьет его, если поймает.

Губы Мика изогнулись в причудливой улыбке.

— Когда он сказал, что ему нравится бейсбол, я попросил его принести мне что-нибудь круглое, и я показал бы ему, как бросать мяч. Он заплакал сразу на следующий же вечер. По выражению его лица… можно было подумать, что я предложил ему билет в рай.

Он говорил о Фернандо сам, с той глубиной чувств, которую отец проявлял бы к сыну. Он любил его целиком и полностью. Мысли Дарси понеслись по темной дороге к единственной трагедии, которая могла причинить Мике столько душевной боли. Фернандо не смог выбраться из лагеря, и Мика решил, что это его вина. Но этого не могло быть. Она бы в это не поверила.

Девушка сглотнула комок в горле, ошеломленная его личными муками, которые он обнажал перед ней. Вот и все. Человек за стенами, наконец-то, вышел наружу, и тот, кого он показывал миру, возможно, даже не осознавал этого. Она не могла отвести взгляд, ни сейчас, никогда-либо вообще.

— Ты подарил ему счастье, Мика, — прошептала она, — пусть даже ненадолго. Ты дал ему возможность побыть ребенком, а для него это был редкий и чудесный подарок.

Он грациозно поднялся на ноги, выпрямившись во весь рост. Его взгляд прошелся по деревьям, прежде чем остановился на ней. Его зрачки расширились, когда он протянул руку и кончиками пальцев убрал ее волосы назад, словно удивляясь, обнаружив ее там.

Она переплела свои пальцы с его, поднесла его руку к губам и поцеловала.

— Я здесь.

— Потанцуешь со мной? — Взяв ее за руку, он обхватил ее свободной рукой за спину и притянул к себе.

— Что, прямо здесь? Здесь же нет музыки. — Хоть она не понимала, что происходит в его голове, все равно позволила ему двигать своим телом под мягкую мелодию, льющуюся с его губ. Это была призрачная мелодия, полная эмоций. Она склонила голову к его уху, прижалась губами к его горлу, позволяя унести себя в его объятия.

Лес исчез. Под ее ногами была не трава, а бальный зал. Дарси стала принцессой в объятиях своего принца.

— Это было прекрасно, — сказала она, когда он закончил. — Что за песню ты напевал?

— Старая народно-венесуэльская, любимая песня моей матери. Отец иногда приходил домой, не сказав никому ни слова. Ставил один из ее альбомов на свой старый проигрыватель, кружил мою маму посреди нашей гостиной, и к концу песни я видел, как с него исчезает напряжение. — Он легонько подтолкнул ее в сторону и закружил. Дарси рассмеялась, когда он резко притянул ее к себе и прикоснулся губами к ее виску.

— Долгие годы я гадал, что за волшебство таят в себе их танцы, и однажды спросил его. Он сказал: «Сынок, бывают моменты, когда жизнь похожа на войну, и все, что ты хочешь сделать, — это обнять свою любовь на несколько минут. Но ты же не хочешь, чтобы она считала тебя слабаком, ведь ты ее защитник. Поэтому, когда мне нужен повод, чтобы заключить твою маму в свои объятия, я приглашаю ее на танец. Неважно, злится она, грустит или сыта мной по горло; когда я протягиваю ей руку, она берет ее, и земля, по которой иду, снова становится твердой. Однажды ты это поймешь.

— На следующий день я попросил маму научить меня танцевать. Мы танцевали на автобусной остановке перед школой в тот день, когда у грузовика отказали тормоза и он забрал ее у меня. — Рука Мика крепко сжала ее бедро. — Я всегда удивлялся, почему они исчезали на час или два после этого. И только повзрослев, я понял это.

— Они заканчивали свой танец влюбленных. — Дарси откинулась назад, чтобы видеть выражение его лица, и провела рукой по его затылку. В чертах его красивого лица она нашла не только печаль, но и неистовую радость. Она нежно поцеловала мужчину, отчаянно желая задать тысячу вопросов о его родителях, но сейчас было не время. Она чувствовала огромную честь разделять этот момент с ним, в его священном месте.

Мика покрыл поцелуями ее подбородок, уткнулся носом ей в ухо и крепко сжал ее.

— Нам, наверное, пора возвращаться. Гулять по этому озеру после наступления темноты — тот ещё квест.

Они шли рука об руку к каякам. Он рассказывал о фонде и предстоящем сборе средств. Чем дальше они удалялись от бобрового пруда, тем более безличным становился разговор, словно душевная беседа, которой они наслаждались, сменялась безмолвием. Ее охватило сожаление. Она не знала, как развеять его опасения по поводу того, что напишет обличительную статью, и при этом не оправдываясь и не усугубляя ситуацию.

Когда они привязали байдарки к причалу у коттеджа и вышли из них, она заметила, что Мика снова потирает руку, как тогда, в своем офисе.

— Пойдем со мной, — сказала она, взяв его за здоровую руку. — Я попробую помочь.

Он нахмурился.

— Помочь с чем?

— Ты знаешь. Одна из моих соседок по комнате в университете проходила курс массажной терапии. Я кое-чему научилась у нее.

— Я в порядке.

— Конечно, я ничего не говорю. Именно поэтому ты прижимаешь руку к животу, потому что это потрясающее ощущение. Ну же, перестань волочить ноги. Я бы заставила тебя за мной гнаться, но не хочу, чтобы кто-то из нас снова разбил себе колено на твоей дурацкой лестнице.

Наконец, он сдался и улыбнулся, указывая рукой на тропинку.

— Я был бы безумцем, если бы отказался от массажа красивой женщины. А продолжение тоже будет?

Она игриво ударила его по плечу.

— Продолжай в том же духе говорить гадости, и вместо массажа я сделаю так, что твоя вторая рука будет болеть так сильно, что забудешь про эту.