— Куриные грудки-гриль в стиле джерк, кукуруза в початках и красный картофель в фольге, запеченный с чесноком и маслом.

— М-м-м, как вкусно пахнет. Подай мне свою тарелку, я наложу тебе. — Она наколола вилкой самую большую грудку, самый толстый початок и самый пухлый пакет из фольги на его тарелку и передала ему обратно, после чего стала есть сама.

Ее нож легко разрезал курицу, и она поднесла сочный кусочек ко рту. Пряности и жар обожгли ее рот, и она проглотила кусок, закрыв глаза, чтобы насладиться вкусом.

— Потрясающе. Если ты когда-нибудь «перебесишься», то осчастливишь какую-нибудь очень везучую женщину мужем, о котором можно только мечтать. — Она открыла глаза, когда он замолчал, и прокрутила в голове свои слова. — Я не то хотела сказать.

Он вытер рот салфеткой и уставился на нее, выражение его лица стало не читаемым.

— Это то, что я делаю с тобой, — развлекаюсь? — Его хмурый взгляд свидетельствовал об обратном.

— Конечно, нет, — солгала она. — В том, что мы делаем, нет ничего холодного или безличного. Мы просто друзья, превратившиеся в любовников, которые на время решили отдохнуть от жизни. — Я неудачно подобрала слова, прости.

Он улыбнулся, но улыбка не коснулась его глаз. Дарси немного поела, перекладывая еду из тарелки в тарелку, когда страх снова сковал ее ребра.

— Ничего страшного, если тебе не понравилось. — Мика отодвинул свою пустую тарелку. — Я могу приготовить что-нибудь другое.

— Нет, все очень вкусно, правда, но слишком горячее иногда отбивает у меня аппетит. — Черт возьми, почему она не может просто перестать думать и наслаждаться жизнью?

— Тогда прогуляйся со мной. Десерт можем съесть позже. — Они шли по тропинке к воде, пока Дарси начинала нервничать. Мика стоял позади нее на причале, прижав ее к себе и положив подбородок ей на голову. Они наблюдали, как мир погружается в тишину с наступлением ночь. Он был спокоен, даже отстраненным. Если бы она не боялась узнать, о чем он думает, она бы повернулась к нему лицом и потребовала, чтобы он что-нибудь сказал.

К тому времени как они вернулись на веранду за коттеджем, Дарси уже едва сдерживала панику. Музыка продолжала играть на заднем плане, усугубляя хаос в ее голове.

Что-то было не так, пугающе неправильно.

— Что происходит?

— Потанцуй со мной. — Несмотря на ее сопротивление, он притянул ее к себе, и они покачивались в такт музыке. Его руки были сильными, движения — страстными и точными, словно он хотел, чтобы этот единственный момент между ними был незабываемым и идеальным. Что-то на память.

Вдохнув с дрожью, она отпрянула назад.

— О Боже, какая же я дура. Ты выгоняешь меня раньше времени. Вот значит как, не так ли?

— Послушай…

— Я сделала что-то не так. — Она отшатнулась, борясь со слезами. — Я ужасная любовница, не так ли? Я лучше пойду и соберу вещи. Ты мог бы просто сказать мне, а не делать всю эту работу впустую.

Он обхватил ее сзади и крепко прижал к себе, когда она попыталась вырваться. Теплое дыхание коснулось ее левого уха.

— Я бы хотел остаться здесь с тобой навсегда. — Она замолчала, застыв в его объятиях. — В конце всего этого есть одно «но», я чувствую это.

Он вздохнул, и она услышала в этом вздохе его улыбку.

— Как проницательно. Но когда я расскажу остальную часть своей истории, ты убежишь от меня так быстро, как только сможешь, несмотря на свои обещания. И так будет лучше. Ты заслуживаешь большего, но не со мной.

Наконец освободившись, Дарси повернулась к нему и изучила печаль и покорность, запечатленные в его теле.

— Я сказала тебе на лодке, что ты не сможешь изменить мое мнение о тебе, и я говорила серьезно.

— Задай вопрос, Дарси. — Она покачала головой, скрестив руки.

— Я спросила все, что нужно для статьи, а мои личные любопытства по поводу твоих любимых цветов и тому подобного могут подождать.

— Это не ради газеты, только для тебя. Я отдаю будущее фонда в твои руки.

— Это последняя проверка, чтобы понять, стану я одним из стервятников или нет. — Хотя это было больно, она поняла.

Его взгляд опустился, давая достаточный ответ.

— Задай вопрос.

— Нет. — Она отступила. — Знаешь, что? Я начинаю думать, что мой босс был прав; возможно, я не выполню эту работу, потому что не хочу знать. Мне все равно, что ты думаешь, что ты сделал, потому что я знаю, кто ты, и ничто из того, что дальше скажешь, не изменит моего мнения. — Она смахнула первую слезу, скатившуюся с ресниц.

— Если бы ты считала, что это ничего не изменит в наших отношениях, ты бы не была так расстроена. — Он придвинулся ближе. — Задай вопрос, который не выходит у тебя из головы с того момента, как я впервые рассказал тебе о Фернандо.

Несколько протестов застряли у нее в горле. Он стоял во весь рост, без эмоций, и ждал, что она вскроет его раны и выплеснет все наружу.

Ему нужно было это признание. Она видела правду в его глазах. Если он нашел в себе мужество пережить свое прошлое, то и она должна была найти в себе мужество выслушать его историю, возможно, в первый и последний раз, когда он будет рассказывать ее остальным.

— Хорошо, — сказала она, хотя это было не так. — Мне нужна минутка.

Мика наблюдал за тем, как паника покидает тело Дарси, когда она приходит в себя. Ее глаза закрыты, но она перестала обнимать себя.

До этого момента он не понимал, почему для него так важно, чтобы она подняла эту тему. Теперь все было ясно. Он не хотел сбивать с толку чувствительную женщину, которой не нравятся фильмы ужасов.

Когда она, наконец, подняла ресницы, пошел мелкий дождь. На него смотрели гнев и непоколебимая решимость. Злость была не конкретно из-за него, а от его действий. Именно такой она предстала перед ним, когда ворвалась в его кабинет.

— Как тебе удалось сбежать из лагеря? — спросила она, понизив голос, — и какое отношение к этому имеет Фернандо?

Вот оно. Дверь в ад открыта, и эта сильная женщина собиралась пройти через нее вместе с ним.

— Пойдем со мной. — Он подошел к шезлонгу, ободренный тем, что она ждет, пока он освободит для нее место, и сел на край шезлонга, подтянув колени так, чтобы она оказалась лицом к нему. Прижатие ее голени к его ноге стало для Мика тем самым связующим звеном, которое помогло ему вернуться в настоящее.

— Бывают дни, когда я одновременно благодарен и зол за то, что оказался в тот день в колумбийском кафе, — начал он. — Час в одну сторону, тяга к другой еде, черт возьми, если бы мой рейс обратно в Торонто не задержали, меня бы там не было, когда те вооруженные люди пришли искать британцев, за которыми они охотились. Возможно, это была судьба.

— Мика…

— Пожалуйста, просто выслушай. Сейчас я понимаю, что если бы этого не случилось, то никогда бы не стал тем, кем должен был.

— Прости. Продолжай.

— Они вырубили меня прикладом одной из своих винтовок, потому что я сопротивлялся, — продолжил он, закрыв глаза, потому что не мог видеть ее неминуемого отвращения. — Я очнулся в вонючей палатке с пульсирующей болью в голове, окруженный испуганными лицами, которые узнал по кафе. Помню, подумал, у них у всех есть семьи, которые будут безумно волноваться, и никому не будет дела до моей смерти. Это было опустошающе, но в то же время придавало сил.

— Вот почему ты попросил Фернандо прирезать тебя, а не их. Потому что считал, что заслуживаешь этого, и чтобы пощадить других. — Она положила свои ладони на один из его сжатых кулаков, и Мика вздрогнул.

— И чтобы избавить мальчика от необходимости выбирать. — Только рука Дарси, сжимающая его собственную, не дала ему раствориться в воспоминаниях. — Хотя он вздрагивал, пока… пока это происходило, Фернандо сдерживал эмоции. Но когда посреди ночи пробрался обратно в палатку с медицинскими принадлежностями, он плакал. Он аккуратно вымыл меня и прошептал по-испански, что ему очень жаль. У меня мелькнула идиотская мысль, что Бог специально это сделал, и именно поэтому я родился у родителей, чтобы они научили меня языку, который помог понимать Фернандо.