Бракосочетание состоялось спустя год, 23 сентября. «Боже, как она прекрасна! – записывает Александр через два дня после свадьбы в своем дневнике. – Я никогда не смогу забыть этой ночи, в которую не сумел, не смог прикоснуться к ее белоснежному атласному телу, слишком прекрасному, чтобы возбуждать тот огонь, что рождали во мне русские женщины одним видом своим… Неужто глупо выглядел я в ее чудных синих очах?. О нет, она поняла меня прекрасно, более чем кто-либо…»
Юный Александр и не подозревал, сколько боли и разочарования принесет ему в грядущие годы его очаровательная белокурая жена…
Елизавета, едва появившись при русском дворе, произвела неизгладимое впечатление не только на Александра. Тогдашний любовник шестидесятилетней Екатерины Платон Зубов, рискуя потерять свое фаворитство, начал буквально преследовать бывшую немецкую принцессу. Александр был достаточно умен, чтобы заметить это, и достаточно азартен и ироничен, чтобы вслух, публично, на одном из приемов сообщить о влюбленности Зубова в его жену. Разумеется, Екатерине доложили… Опытная в чувственных делах, она решилась «излечить» своего любовника от роковой страсти способом, который только ей, пожалуй, и мог прийти в голову: устроив Зубову тайное свидание с Елизаветой…
Александру тогда так и не было суждено узнать об этом – в отличие от всего остального двора.
Лишь спустя много лет тайное стало для него явным, и Александр понял, что отнюдь не со всеми мужчинами его супруга так же холодна, как с ним… Как-то, войдя без предупреждения в спальню императрицы Елизаветы, он застал ее в страстных объятиях некоего ротмистра Охотникова… Между супругами состоялся долгий и тяжелый разговор. После него Александр записывает несколько слов в дневнике: «…Она сообщила мне о своей новой беременности – не от меня – и выразила желание уйти… Мне удалось убедить ее не допускать публичного скандала, возбудив чувство долга… Бог с ней».
Не так уж, возможно, и трудно было ему в тот момент простить супругу, поскольку его собственный бурный роман с фрейлиной Нарышкиной находился в самом разгаре…
Ну а что же третья ночь? Вот в ней-то и кроется главная тайна смерти императора.
В дневнике Александра I запись об этой ночи – одна из последних. Все, что касается третьей ночи, составлявшей, по его же словам, важнейшую часть собственной биографии, никак им не раскрывается и не комментируется. И все же таинственная ночь была или, по крайней мере, должна была быть.
И Александр, судя по его прежней записи в дневнике, знал о ней заранее…
Вспомним: этой ночи, храняшей тайну смерти Александра, предшествовали почти двадцать лет его царствования. Вместили эти годы взлеты и падения, триумфы и унижения императора. Отправлен в ссылку Сперанский, вместо предполагаемой отмены крепостного права после победы над французами в войне 1812 г. – военные поселения, жестокая аракчеевшина. К тому же бывшие близкие друзья точат на императора кинжалы. Как тут не прийти в отчаяние? Не отпускают мысли о тшете усилий, о черной неблаговарности окружаюших и народа, для которого, по мнению Александра, он творил только добро. Или он неправильно толковал само понятие добра?
И все-таки жила в нем надежда на спасение – спасение собственной души. Но от него требовались решительные действия.
К началу сентября 1825 г. Александр втайне от окружения подготовил все документы, необходимые для отречения от престола. Конверт с подготовленными бумагами был вручен московскому архиепископу Филарету лично императором со словами: «Хранить до моего личного востребования… В случае моего исчезновения (на самом конверте было написано «кончины») вскрыть…»
По письменному свидетельству отца Филарета, слова о возможном исчезновении привели его в некоторое замешательство. Спросить, однако, что именно подразумевает государь, Филарет не решился. Следующим шагом Александра было примирение с женой. В тот период Елизавета была очень больна, врачи рекомендовали ей отправиться в Европу с ее знаменитыми грязевыми лечебницами. Однако, глубоко тронутая вниманием мужа, она, услышав, что Александр намерен в первой половине сентября отбыть в Таганрог, с тем чтобы никогда более не возвращаться в столицу, изъявила желание ехать с ним. В ночь на десятое сентября между супругами состоялся долгий и тайный разговор, о содержании которого в дневнике императора не сохранилось ни одной записи. Через два дня Александр отбыл в Таганрог, один, без свиты… Елизавета отправится вслед за мужем спустя десять дней.
Было еще одно место кроме Таганрога, где ждали императора: Александро-Невская лавра. Заехав туда по дороге, император сразу уединился с монахами. Вот примерно с этого момента и вступают в противоречие официальная версия дальнейших событий в жизни государя и тайно хранимые свидетельства, найденные в архивах лавры в пятидесятые годы уже XX в.
По официальной версии, Александр продолжил свой путь в Таганрог один. По записям, сделанным со слов кучера, доставившего туда императора, вместе с ним был отвезен в Таганрог и тайно поселен в маленьком домике, где обосновалась императорская чета, тяжелобольной монах, с величайшей осторожностью уложенный в карету Александра и сопровождаемый еше одним монахом…
В пользу свидетельства кучера говорит, во всяком случае, тот образ жизни, который избрали царственные супруги. В их маленьком одноэтажном домике, чрезвычайно скудно обставленном лишь самым необходимым, не было никакой прислуги, если не считать старого сторожа, присматривающего за садом, – Федора. Впрочем, готовясь к приезду Елизаветы, Александр сам расчистил садовые дорожки. Сам передвигал мебель в доме, приделывал лампы, вколачивал гвозди, развешивая картины. А после приезда жены ухаживал за ней тоже без посторонней помощи…
Трудно было представить себе образ жизни более замкнутый и более нетрадиционный для императора. Все это невольно наводит на мысль о том, что дом, в который не допускали посторонних, хранил какую-то тайну.
Далее официальные документы сообщают, что во время прогулки в конце октября Александр простудился и заболел, слабея день ото дня… 19 ноября, хмурым и пасмурным утром, ровно в 10 часов, было объявлено о его кончине. Но вот еще одно свидетельство – неофициальное, принадлежащее тому самому Федору, присматривавшему за императорским садом и там же в саду проживавшему в маленькой сторожке. Записано с его слов дьячком Ореховского храма, что под Таганрогом.
…Ночь с 18 на 19 ноября стояла холодная и ветреная. Около полуночи Федор возвращался домой с внучкиных именин, по его клятвенному утверждению, «совершенно тверезый, поскольку отродясь ничего употреблять ему было невозможно из-за фурункулов, шедших после любой сивухи по всему телу» (надо полагать, Федор страдал выраженной аллергией на алкоголь).
Чем ближе подходил старик к саду, тем сильнее разыгрывалась непогода, ветер буквально валил его с ног. И вдруг все стихло.
Изумленный внезапностью перемены в погоде, сторож огляделся. Неожиданно весь сад осветился невероятным «диавольским» светом. Подняв голову к небу, Федор увидел громадный голубоватый шар, «вылепленный», по его словам, как бы из огня, от него-то и сделалось в саду светло, как днем…Ноги у старика подкосились от страха, и все дальнейшее он наблюдал, лежа за кустом. А наблюдать, судя по всему, было что!
Оно держалось на лучах,
Как бы на тысяче ресничин.
В нем свет то вспыхивал, то чах,
И звук, напоминавший «пах!»,
Был страшноват и непривычен, —
пишет в поэме «Струфиан» известный русский поэт Давид Самойлов.
Шар опускался все ниже и ниже, прямо в сад. У самой земли из него выдвинулись три тонких блестящих «ноги». И в тот же миг дверь веранды распахнулась, показались одетые как на прогулку Александр и Елизавета… Казалось, ни одного из них не удивило «чудо». Император повернулся к жене и, коснувшись губами ее лба, резко отвернулся и зашагал по садовой дорожке к шару… Императрица осталась стоять на месте, закрыв лицо руками.
