Русский шут был главной фигурой на фоне плясунов, фокусников, акробатов и ученых медведей. При этом основным качеством шута было не столько умение балагурить и шутить, сколько обескураживать и высмеивать злое и лживое, что особенно ценилось в русском народе. Он одинаково должен был уметь и шутить с толпой, и отшучиваться от царя. По неписаному закону царь шутов не наказывал строго («Шут с ним, что с него взять!»). Поэтому те, будучи «в образе», могли передразнить, посмеяться и быть довольно смелыми даже с коронованными особами.
Сложнее было шуту с царским окружением, царедворцами, себялюбцами, чванливыми, спесивыми и злопамятными боярами и знатными дворянами.
У русских царей было много шутов, но достоверных сведений о них сохранилось мало. Известно, что у царя Ивана Грозного в 1569 г. при дворе появился шут Осип Гвоздь. Он был средним сыном князя Приимкова-Ростовского и славился в народе соленым остроумием и веселым нравом, за что и получил прозвище «Гвоздь». Иван Грозный оценил его талант по-своему, приказав быть шутом. Вместе с указом, запрещающим носить оружие, Осипу вручили колпак с нашитыми на него ослиными ушами и серебряными бубенцами. Когда царь из загородного дворца въезжал в Москву в сопровождении трехсот стрельцов, впереди на огромном быке и в золотых одеждах ехал шут Осип Гвоздь. Но в этом звании он пробыл недолго.
Перед иноземными послами, захмелев, Иван Грозный иногда начинал хвалиться, что его род Рюриковичей якобы ведет начало от Августа-кесаря, Римского императора. Возможно, неосторожная шутка по части столь сомнительного родства и ввела в неправедный гнев царя. Существует документальное свидетельство толмача (переводчика) Альберта Шлихтинга, уроженца Померании, взятого в плен у крепости Озерище, который семь лет находился при Иване Грозном и подробно описал ужасную сцену убийства царем своего шута.
Шут Иван Балакирев. Лубок XIX в.
«У тирана было два родных брата Гвоздевых. Один из них был начальником при дворе, другой же часто имел обычай потешаться и шутить за царским столом… Однажды, когда он особенно прибегал к шуткам, тиран велел ему отойти от стола и тем временем приказал принести кипящие щи. Затем тиран велел его позвать и подойти поближе. Как только тот подошел и склонил голову (в поклоне), тиран опрокинул ему на голову эти кипящие щи с капустой. Тот закричал от боли: «Помилуй ради бога, величайший царь!» и побежал от стола, но тиран, выхватив нож, догнал Гвоздева, схватил за руку и вонзил в него свой нож. От полученной раны тот упал. Его подхватили и вынесли на двор.
Тиран вскоре стал раскаиваться в своем поступке. и позвал врача, велев заняться врачеванием. Однако врач нашел его уже мертвым. Вернувшись, на вопрос царя он ответил: “Бог лишь единожды вкладывает в человека душу, и коль она его покинула, то никому не дано призвать ее обратно”. Тиран, досадливо махнув рукою, проговорил: “Так пусть дьявол приберет его, раз он не пожелал ожить!”»
Шло время. Менялись цари, менялись шуты, менялись нравы. Преобразователь России Петр Великий также любил шутов. Подаренный ему в детстве карлик Еким Волков по прозвищу Комар, по его словам, во время стрелецкого бунта в 1698 г. спас ему жизнь, предупредив о смертельной опасности. Кроме того, он часто давал весьма дельные советы, ибо был смышлен и наблюдателен. Кроме Екима Волкова, при дворе Петра обычно находилось еще 30–40 «карлов и карлиц» (лилипутов), которых царь охотно принимал. Одетые по моде, в напудренных париках, накормленные и ухоженные, одновременно и беззащитные, они были очень забавны.
Нынешние врачи могли бы сказать, что шуты бесспорно помогали Петру снимать жесточайшие стрессы. Однако следует отметить, что шуты при дворе Петра выполняли и другую весьма важную социальную функцию. При помощи шутов он боролся с вековым затворничеством у русских в пределах собственного двора, чванством, барством, взяточничеством, как среди своего окружения, так и среди широких слоев россиян. Благодаря шутам он во многом одолел неприятие просвещения. Ведь очень много могло сделать меткое слово, сказанное шутом.
До сей поры не предпринималось сколько-нибудь серьезного исследования жизни знаменитого шута Ивана Балакирева (1699–1763), не сохранилось даже его достоверного живописного портрета. Отчество его в литературе тоже дается по-разному: то Иван Алексеевич, то Иван Емельянович. Историкам известно, что Иван Алексеевич Балакирев родился в 1699 г. в семье костромского дворянина. В возрасте десяти лет он согласно заведенному порядку был представлен на смотр Петру и определен в Преображенский полк. После короткого разговора Петр узнал, что мальчик обучен грамоте и смышлен, после чего ему велено было обучаться инженерному искусству.
Об Иване Балакиреве известно много анекдотов, но, к сожалению, большая часть их появилась через 67 лет после его смерти, после выхода в свет книги писателя К.А. Полевого в 1830 г. под названием: «Собрание анекдотов Балакирева». В эту книгу вошло много историй, увы, не имеющих отношения к главному герою.
Знатоки русской старины В.П. Клюшников и П.Н. Петров говорят, что Иван Балакирев взят во дворец в качестве шута самим Петром, когда он вновь, как дворянский сын, был призван в Преображенский полк в возрасте 20–21 года. Произошло это при обстоятельствах не совсем обычных, не ранее 1719 г.
Молодой солдат Балакирев был поставлен на берегу строящегося канала вблизи дворца Екатерины. Изнывая от жары, он решил искупаться. Но едва разделся и влез в воду, как увидел, что по берегу с тростью в руке размашистой походкой идет царь. Сообразив, что за самовольное оставление поста Петр строго с него взыщет, он пулей выскочил на берег. Грозный царь быстро приближался, и времени одеться не было. Тогда солдат Балакирев надел парик и треуголку, наспех перебросил через плечо патронташ и, взяв ружье, замер, отдавая честь. На строгий вопрос Петра: «Что случилось?» Балакирев, несмотря на отчаянное положение, оставаясь мокрым и голым, не моргнув глазом, отвечал, что «исследовал пост и изучал обстановку в реке». Военный устав, написанный самим Петром, гласил, что тот, «который караул свой прогуляет, тот на теле (бит батогами), а кто оной просмотрит – смертельно казнен да будет». Балакирев этот пункт хорошо знал, однако попробовал отвести беду, «уложив свой грех в веселый смех». И природный юмор, и присутствие духа сделали свое дело. Долго крепившийся Петр не выдержал, солдат Балакирев рассмешил-таки его. «Грешить легко – трудно каяться», – наконец сказал он. Указал тростью на кусты, где висел мундир Балакирева, велел ему немедленно одеваться и следовать за ним во дворец.
Видимо, и там Балакирев не растерялся и после рассказа Петра, пребывавшего в хорошем расположении духа, сумел изрядно позабавить Екатерину и Меншикова находчивыми ответами, и его решили оставить при дворце.
Но, несомненно, появившись при дворе как «шут и в мундире», он должен был выдержать своеобразный «конкурсный экзамен» с уже «аккредитованными» шутами-старожилами, каковыми являлись Антоний Педрилло, выходец из Флоренции, приехавший в Россию в начале века, или итальянец Ян Лакоста (д’Акоста), довольно образованный шут, знавший несколько языков, любивший заводить с Петром богословские споры, не лишенные, впрочем, ума и тонких замечаний.
Сохранилось описание типичного шутовства молодого Ванечки Балакирева на ассамблее во дворце у Меншикова. Балакирев неожиданно, в разгар музыки и танцев, появился в длиннополом боярском кафтане и грохочущих сапогах и с подвязанной длинной бородой. На голове была огромных размеров меховая шапка, все время сползавшая ему на глаза. Дамы и кавалеры с веселым смехом окружали Балакирева и затевали с ним разговор. Балакирев незлобливо шутил, прохаживался с важным видом по ярко освещенным залам, все время поглядывая на большие двери, где должен был появиться Петр.
