Когда все заканчивается, мы спускаемся вниз, туда, где стоит милицейский кордон.

— Он говорил, что где-то здесь будет, — рассказывает Валерик. — Где-то внизу, на втором секторе. Где же, нахрен, Петрович⁈ Петрович!!! — орет Валерик.

— Куда прешь⁈ — грозно спрашивает какой-то лейтенантик. — Вот я сейчас тебе устрою Петровича! На «пятнашку» оформим!

— Петрович!!! — орет Валерик.

Лейтенантик грозно тянется к ПР-73, которую в народе уже остроумно прозвали «демократизатором».

— Мужики, мужики, да нормально все, вы чего? Свои, все свои, разрешите! — Мы слышим хорошо знакомую скороговорку Петровича, а в милицейском кордоне образуется просвет, в который мы и проскальзываем.

— Как концерт? — на бегу спрашивает у нас Петрович. И, не дожидаясь ответа, говорит: — Концерт — сила! Силища! Сейчас автографов намутим! Они уже в раздевалке пошли, вот в раздевалке… Гена! — окрикивает Петрович какого-то волосатика, который возится с аппаратурой. — Все уже в раздевалке?

— В раздевалке! — подтверждает Гена.

— Точняк! — улыбается Петрович. — Сейчас все решим! Только мне нужно будет парой слов перекинуться там с одним… ну он администратор, типа.

Мы блуждаем по каким-то стадионным лабиринтам и закоулкам, пока не находим неприметную серую дверь.

— Вот! — торжественно говорит Петрович, и мы заходим в дверь, а за дверью, как водится, что-то воже вахты и положенная бабушка-вахтерша, которая строго задает нам вечный вопрос:

— Куды⁈

— Не узнали, Семеновна⁈ — возмущенно спрашивает Петрович.

— Узнала-узнала, — говорит Семеновна уже более мирно. И тут же снова настораживается:

— Что это вас больно много?

— Мы только туда и обратно! — заверяет ее Петрович. — Минута!

И мы снова в каком-то лабиринте, а вслед нам звучит недовольное:

— Ходют и ходют!

Мы куда-то поднимаемся, поворачиваем и идем, пока не оказываемся перед компанией парней в кожаных куртках. Они курят в коридоре и что-то весело обсуждают.

— Момент! — говорит Петрович.

Он подходит к курильщикам и начинает им что-то рассказывать. Один из них — мужчина лет сорока в кожаном плаще, очень высокомерный на вид, что-то отвечает. Мы стоим в стороне. Петрович, красный и возбужденный, подбегает к нам.

— Сейчас, — объявляет он. — минут через пять-десять Виктор выйдет. Все нормально будет, я же говорю.

— А это кто? — Валерик кивает на высокомерного мужчину.

— Администратор, вроде, — пожимает плечами Петрович. — Зовут Юра. Крутой мужик.

Валерик скептически хмыкает — видали мы крутых мужиков. Минут через пять двери раздевалки, переделанной под временную гримерку, раскрываются. И выходит он. Певец.

— Слышь, Вить, — говорит мужчина в кожаном плаще. — Тут местные познакомиться хотят. Ты как?

— Да нормально, — говорит он.

Мужчина в кожаном плаще делает нам знак рукой. Мы подходим.

— Тебя я знаю уже, — улыбается певец Петровичу. — Ты нам с аппаратурой помогал.

— А это наши ребята, — представляет нас Петрович. — Большие ценители! Несколько концертов помогли организовать.

— Отлично, — улыбается певец уже нам.

Мы представляемся и обмениваемся рукопожатием.

— Можно вас попросить? — Валерик протягивает певцу плакат и фломастер. Тот согласно кивает и размашисто расписывается.

Я волнуюсь. Черт его знает почему, вроде бы уже в разных переделках бывали, а все равно волнуюсь. Наверное, потому что сейчас я целенаправленно буду вмешиваться в механику Судьбы.

— Вы уж простите, что мы без цветов, — говорю я. Певец улыбается и машет рукой, мужчина в кожаном плаще хмыкает. — Но отпустить вас без подарка мы не можем, — продолжаю я, стараясь, чтобы голос звучал как можно более убедительно. — И поэтому — вот! На память о нашем городе.

Я протягиваю ему коробочку. Самую обычную, пластмассовую. В таких дарят обручальные кольца, но сейчас там не кольцо. Там ключи.

Он открывает коробочку и поднимает на меня глаза. Он заинтригован.

— Это чего? — спрашивает с любопытством один из музыкантов.

— «Вольво», — скромно говорю я, опустив глаза. — «Семьсот сороковая». Стоит на улице, у центрального входа на стадион. Бак заправлен, документы в порядке. Вам. Машина почти новая, безопасная.

— Да ладно⁈ — смеется певец. — Это что, парни, розыгрыш? Прикол такой?

— Нет, не прикол, — говорю я.

Мужчина в кожаном плаще оценивающе смотрит на меня, и я чувствую его неприятный колючий взгляд.

— Нормально, Вить, — говорит он певцу, принимая от него коробочку с ключами. — Вы идите, я тут разберусь.

— Ладно, парни, — говорит певец, обращаясь к нам с Валериком. — Рад был познакомиться. Удачи вам!

Они уходят, а мы остаемся вчетвером — я, Валерик, Петрович и мужик в кожаном плаще.

— Че, в натуре, что ли, «Вольво»? — спрашивает он недоверчиво.

— В натуре, — говорю я. Кажется, все идет неплохо. Кажется…

— Ну раз так, — отвечает он, — то пошли поглядим, что ли…

И мы идем смотреть машину.

— А знаешь, — говорит мне Валерик вполголоса, — я тебя понимаю, Леха.

В трехкомнатной квартире Бориса Борисовича — предвыборный штаб. Не то чтобы очень тайный, но и без вывески. Здесь решаются важные вопросы, идут переговоры, сюда свозят наглядную агитацию и не только. За квартирой, конечно, следят. Уставшие и помятые мужчины в сером замызганном «жигуленке». Наверное КГБ, впрочем, нам без разницы. Следят, как бы чего не случилось, и наши ребята — четверка молодых спортсменов на кофейного цвета «восьмерке» — бездельничают с утра до вечера за приличную зарплату, жуют жвачку и показывают неприличные жесты мужчинам в «жигуленке». Эпицентром предвыборного нашего штаба является просторная кухня Бориса Борисовича, где рекой льется кофе и потоки черного нала.

Черный нал раздаю, конечно же, я. К моему удивлению, по большому счету это очень небольшие деньги. Кандидат обходится тысяч в пятнадцать-двадцать, весь бюджет кампании — четверть миллиона. Цена хорошей иномарки. Если политтехнологам двадцать первого века рассказать о таких расценках — долго смеялись бы. Впрочем, все только начинается.

Несмотря на то, что рыночные отношения набирают оборот, деньги пока еще значат не так уж и много, эпоха коробок из-под ксероксов, наполненных долларами, еще не настала. Большие и малые начальники зубами впились в ресурс, над которым они поставлены, и категорически не хотят делиться. Так, у нас возникли проблемы с городской типографией, которая, в лице директора, наотрез отказалась печатать листовки наших кандидатов. Конечно, мы могли бы попробовать надавить на директора административно, или подкупить… но зачем, если у нас в избытке имеется силовой ресурс? Компания боксеров без труда проникла в директорский кабинет, напугав престарелого вахтера и секретаршу бальзаковского возраста. В директорском кабинете были заданы вопросы — почему товарищ директор вставляет палки в колеса зарождающемуся демократическому процессу? И вообще — застрахована ли его, товарища директора, номенклатурная дача? И личный автомобиль «Волга»? Разрядники по боксу заявили, что могут приходить и задавать эти вопросы регулярно. Впечатленный директор энергично заявил, что никакой необходимости в регулярных встречах нет, и что пока он здесь директор — демократическому процессу ничего не угрожает! Проблема с типографией была решена.

Обком, как и было договорено, на нашу предвыборную возню особого внимания не обращал. Чего не скажешь о горисполкоме, боссы которого привыкли к полной монополии и отнюдь не были рады появлению каких-то пришельцев.

Так, в один из дней, когда предвыборная компания была в разгаре, в кабинет моем появилась Люся и заявила, что пришел посетитель, который представился Николаем Петровичем и срочно хочет пообщаться.

— Николай Петрович? — переспросил я. — Что-то припоминаю, пригласите его, Люся!

— Хорошо, — покорно сказала Люся, и почти в тот же миг в кабинете возник мужчина, одетый по стандартной номенклатурной моде — в импортный плащ и приличный темный костюм. Лицо этого мужчины показалось мне знакомым. Я судорожно порылся в памяти и откуда-то из ее недр всплыло — самое начало моего появления в этом суматошном времени. Больница. Сосед по палате. Тот самый, который впоследствии помог нам организовать видеосалон, принесший первые приличные деньги.