— Так че молчишь? — требовательно спросил парень, самодовольно поглядывая на меня. — Я же с тобой разговариваю, а не песни пою! Вас в круг достойных людей зовут, а ты думаешь чего-то. Че передать Федоровичу?

— Приду, — сказал я. — Только ты меня еще про Матвея спросил. Я приду, а за него ничего сказать не могу.

Парень удовлетворенно усмехнулся.

— Ну ништяк, — сказал он. — Мозгуйте, короче. Тут есть еще один вопрос. Федорович интересуется — вы грева на «крытку» собираетесь в этом месяце отправлять или как? За забором курить нечего, а у вас, говорят, куражи… — Парень усмехнулся, продемонстрировав золотую фиксу.

Я с трудом сдержал досаду. Цыган Ваня, судя по всему, рассказывает «крыше» обо всех сравнительно крупных сделках.

— Чем сможем — поможем, — сказал я. — Завтра пришлите кого-нибудь.

— Пришлем! — пообещали парни и с чувством выполненного долга удалились. Даже чая не дождались.

А потом прибежал Валерик — возбужденный и радостный.

— У меня новость — закачаешься! — объявил он, заваливаясь в кабинет.

— У меня своих новостей — вагон, — ответил я с неудовольствием. — И от любой закачаться можно.

— Да ладно⁈ — поднял брови Валерик. — Опять стряслось чего-то? Кстати, что за хмыри приходили? Я мельком видел — какие-то протокольные морды…

— Морды — протокольные, — подтвердил я. — Приходили, все верно. Звали на день рождения.

— К кому⁈ — удивился Валерик еще больше.

— К Гусару, — вздохнул я. — Крестные отцы хотят видеть меня и Матвея.

Валерик обиделся за любимый фильм.

— Ты не гони, — сказал он, устраиваясь в кресле. — Какие они крестные отцы… Козлы они безрогие! Нас с Серегой не позвали?

— Нет, — улыбнулся я.

— Говорю же — козлы! — расстроился Валерик. — Еще чего-нибудь случилось?

— Борисыч рассказывает, что за журналистом, который статью написал про ментов — слежка. Он уже уехал из города.

— Час от часу не легче, — сказал Валерик. — Но если уехал, то и нормально. Пусть отсидится. Бабок ты ему дал?

— Дал, — подтвердил я. — А что у тебя за новость?

— Цой приезжает, ты слышал, наверное? — спросил Валерик с загадочным видом.

— Слышал, — сказал я. — На стадионе выступать будет. Говорят, что билеты за один день раскупили все, очередь была больше, чем за водкой.

— Точняк! — сказал Валерик. — А чего, ты на Цоя не собирался? На стадион⁈

— Нет… — покачал головой я. — Не собирался.

Это было бы очень странно, прийти и слушать человека, зная, что через некоторое время он погибнет. Просто разобьется на машине.

— Ну ты даешь! — воскликнул Валерик. — Да все «Кино» слушают, а ты… Шатунова, что ли?

— Отстань, — сказал я, сморщившись, будто от зубной боли.

— Нет, погоди! — Валерик был непреклонен. — Ты Петровича помнишь⁈

— Это который… — медленно начал я, но нетерпеливый Валерик не дал мне договорить.

— Это с которым мы звукозапись в ДК замутили! Помнишь?

— Ну помню, — сказал я, начиная раздражаться. — Заладил — помнишь, помнишь… суть говори!

— Он, кстати, нормально так поднялся, Петрович. — Валерик игнорировал мою просьбу говорить суть. — У него штук пять точек со звукозаписью, тащится, короче, от всей этой музыкальной темы. И что ты думаешь? Подогнал мне сегодня десять билетов на Цоя! Так что, пойдем всем коллективом, нехрен отмазываться!

— А я думал, что тебе больше Шуфутинский нравится! — съязвил я. — «А у меня все схвачено, за все заплачено!»

— Нет, ну и Шуфутинский тоже, — смутился Валерик. — Но я же не все рассказал, ты меня перебиваешь все время!

— Колись уже, — сказал я обреченно. — Вместе с Цоем приезжает Майкл Джексон?

— Короче, — важно сказал Валерик, — Петрович хорошо знает всех этих концертных деятелей наших, его кенты по музыке. Так вот, он обещал, что после концерта к Цою может провести! К Цою, прикинь! У меня календарь есть — «Кино», с собой возьму, пусть подпишет. Ты понял? Будет у меня календарь с автографом Цоя! Вообще, я тебя хотел с собой взять, но теперь — посмотрю на твое поведение!

— Мда… — сказал я неопределенно.

Искушение было большим. Цой разобьется в аварии. Кажется, на «Москвиче». Невосполнимая утрата для всего рок-сообщества. Сверхновая звезда, которая вспыхнула и погасла. «Перемен!» — поет весь Союз. И перемены, что характерно, наступают, только не совсем те, на которые рассчитывали… А что, если попробовать, думал я. Что, если попробовать спасти этого человека? Некоторое время назад я сформулировал для себя теорию, по которой получается так, что есть события, которые изменить нельзя. Вот никак. Это масштабные события, которые завязаны на судьбы многих людей и стран. На судьбы мира. Но есть и события, которые изменить можно. Ведь мы же поймали маньяка и не дали ему совершить несколько убийств! И вот вопрос — к какой из этих двух категорий относится гибель знаменитого рок-музыканта Виктора Цоя? Она предопределена или что-то можно сделать? Сработает ли «эффект бабочки», если мы просто перекинемся парой слов? А если это будет нечто большее, чем пара слов⁈ Я лихорадочно думал. Цой разбился на «Москвиче»… Что такое автомобиль «Москвич» в плане безопасности? Гроб на колесах. А что, если… Допустим, я сделаю так, что он не погибнет. И снова вопрос — не сделаю ли я хуже? Спасая одну жизнь, не подставлю ли я под удар других людей? Мысли прыгали в голове, а Валерик иронически смотрел на меня.

— Знаешь, Валера, — сказал я задумчиво, — а я пожалуй пойду с тобой на этот концерт…

Накануне дня рождения Гусара я встретился с Евгением Михайловичем Лисинским, все в том же кафе «Уют». Евгений Михайлович очень изменился за последний год — он пополнел, как-то одряхлел и ссутулился, страдал одышкой и даже ходил, будто преодолевая невидимое препятствие. Но глаза его горели все тем же азартом собирателя материальных благ, в этом смысле все было по-старому.

Евгений Михайлович купил «Мерседес» — сверкающий, идеально вымытый серебристый пришелец из Германии гордо красовался на парковке у кафе. С обязательным водителем внутри — Евгений Михайлович боялся за свое приобретение.

— Поздравляю с покупкой, — сказал я весело. — Можно сказать, что мечта простого советского коммерсанта полностью сбылась? Вот он — легальный «Мерседес», можно открыто сесть и поехать куда угодно, даже не состоя в родстве с генсеком!

Евгений Михайлович грустно улыбнулся.

— Спасибо на добром слове, молодой человек. Только это не сбывшаяся мечта. Это лебединая песня… Не приз, а памятник сбывшемуся и несбывшемуся. Больше несбывшемуся, чем сбывшемуся…

— Отчего же такой пессимизм? — поинтересовался я. — Ведь все прекрасно и замечательно, дела идут!

Евгений Михайлович обреченно махнул рукой.

— Вы впадаете в ту же ошибку, что и все, — сказал он. — Вы молодой, вам позволительно. А я уже не молодой, мне уже нельзя!

— Что за ошибка? — с улыбкой поинтересовался я.

— Она вся лежит в области психологии, — сказал Евгений Михайлович. — Получив немножечко успеха, человек радуется и думает, что так теперь будет всегда. Нельзя так думать, Алексей. Это плохо для вас. Нет ничего боле скоротечного, чем успех, уж поверьте. К слову, вы играете в карты?

— Под интерес — никогда, — сказал я.

— Это хорошо, — кивнул Лисинский. — Просто в картах это очень наглядно видно. Ведь каждая игра — это как жизнь в миниатюре. Кто проигрывает больше всего, вы знаете?

— Тот, кто в начале больше всего выигрывает? — ответил я вопросом на вопрос.

— Совершенно верно! Человек выигрывает — раз, другой, третий! И потом решает, что все, успех с ним если не навсегда, то на эту игру точно. И все. Как только он так решает, успех тут же улетучивается. И человек проигрывает. Профессиональные каталы давно научились использовать эту слабость человека — они проигрывают несколько партий в самом начале…

— Знаю, — улыбнулся я. — Это все очень интересно, но только… как это относится к купленному «Мерседесу»?