— Хорошо, — кротко сказала Люся и исчезла.

Мое отношение к Николаю Николаевичу, который все также занимал должность начальника городской милиции, было сложным. Я все еще не мог забыть того, как он буквально столкнул лбами нас с Роговым, спровоцировал конфликтную ситуацию и под шумок убрал Рогова — известного в городе деятеля теневой экономики. С другой стороны, без него мы могли и не справиться с Роговым, да и кроме этого, Николай Николаевич частенько помогал нам и нашим близким, так что… все было неоднозначно.

— Здравствуй, Алексей, здравствуй! — приветствовал меня Николай Николаевич. Он был подтянут, гладко выбрит и одет в очень приличный серый костюм — походил на удачливого американского бизнесмена. — Ты уж прости, что без звонка, проезжал мимо, вспомнил, что поговорить хотел, и вот…

— Здравствуйте, Николай Николаевич! — приветствовал я незваного гостя. — Какие могут быть извинения, что вы… Мы всегда рады…

— Как дела? — осведомился он. — Все в порядке, по нашей линии никто не обижает?

— Да кто нас может обидеть… — развел руками я. — Мы ни с кем не конфликтуем, со всеми мир и дружба…

— Да? — переспросил Николай Николаевич. — А вот я другое слышал…

— Это что же именно? — насторожился я.

Появилась Люся, поставила на стол поднос с кофе и печеньем, и тихо удалилась.

— Угощайтесь! — пригласил я Николая Николаевича. — Так кто это на нас зуб точит, что за негодяй, расскажите!

Николай Николаевич отпил кофе и важно посмотрел на меня.

— Обком, — сказал он со значением.

Я поморщился. Еще несколько лет назад плохие отношения с обкомом для любого руководителя означали потерю должности, если не хуже… Но не сейчас. Какая-то власть у обкома, безусловно, остается, но былого могущества уже нет.

— Обком звонит в колокол, — пошутил я. — И что же не нравится уважаемым товарищам? Чем вызвали мы их высокий гнев?

— Зря скоморошничаешь, — сказал Николай Николаевич строго. — Вот вы с демократами дружите, средства им даете. Они газетенку свою подметную выпускают и в ней грязь льют и на обком, и на советскую власть. Это тоже не дело!

Мы действительно давали деньги демократам, а на главного городского демократа имели даже некоторый компромат. Я рассчитывал использовать его некоторое время спустя, когда эти самые демократы получат реальную власть. А обкому, оказывается, не нравится…

— Николай Николаевич, — сказал я дипломатично. — Мы со всеми дружим, вы же сами знаете! Куча людей приходит, просит помощи, мы помогаем кому можем. А что касается свободной прессы и всего такого… вы же сами все прекрасно помните! Как потерял должность товарищ Бубенцов, например. Не те времена сейчас. Да и вообще, обком к нашей фирме отношения не имеет. Парткома у нас на предприятии нет, как вы знаете. Я был бы рад, если бы они занимались своими делами, а в наши не лезли…

Николай Николаевич пожал плечами.

— Алексей, а ты мне зачем все это говоришь? Смотрите сами. Мое дело — предупредить.

— Я благодарен вам, Николай Николаевич, за предупреждение. Хорошо, чтобы не нервировать товарища Токарева, на демократических тусовках появляться не буду. Можете сказать, что я с ними порвал. Окончательно и бесповоротно.

— Ты, Алексей, как маленький, честное слово, — сказал Николай Николаевич язвительно. — Ты с этими… деятелями коньяк по кабакам пьешь, а того не знаешь, что они в комитет стучат даже не через одного, а четверо из пяти! Заслуженные агенты, у каждого за плечами считай по бараку зеков, сдавали оптом и в розницу — студентиков, неформалов волосатых, своих же коллег сдавали, за книжечку, за разговор неосторожный, образ мыслей невосторженный, а то и просто — ни за что!

Я обреченно вздохнул.

— Николай Николаевич, ну что вы, честное слово? Вы хотите сказать, что демократы наши доморощенные — не ангелы? Так это мне хорошо известно. — Я улыбнулся. — А некоторые подробности я лучше комитета знаю. Только… ну и что из того? Я и сам не ангел, да и вы тоже, и товарищи из обкома, и еще выше…

— Ладно… — сказал Николай Николаевич, — проехали. Есть еще новость. Меняется начальник ОБХСС. Прошлый был моим человеком, ну ты в курсе… а этот — пришлый. Варяг. — Николай Николаевич поморщился. — Новая метла, сам понимаешь, будет стараться мести чисто, хотя бы на первых порах. Так что… осторожнее. С одной стороны, обком вами не доволен, с другой — новый «бэх». Два и два можешь сложить?

— Могу, — сказал я грустно. — Николай Николаевич, а может быть товарищу первому секретарю денег дать? Как вы думаете, возьмет? А то ему и правда обидно, демократам даем, а обком пасется…

Николай Николаевич посмотрел на меня снисходительно.

— Это ты, Алексей, газет перечитал. Это может в Средней Азии или Закавказье такое. А у нас — нет. Не берут в обкоме деньгами. Борзыми щенками — могут, это есть. Стройматериалы там… все же строятся сейчас, или еще каким дефицитом. Да и чего ты у меня спрашиваешь? У отца спроси, он тамошние нравы лучше меня знает…

— А что касается этого ОБХСС, — сказал я, — то нам бояться нечего. Люди мы в высшей степени законопослушные, ни единой народной копейки к рукам нашим не прилипло!

Николай Николаевич сморщился, будто от зубной боли.

— Все, Алексей, — сказал он. — Поеду, спасибо за кофе!

— И вам спасибо, Николай Николаевич! — радушно ответил я. — Всегда вам рады, заходите, как возможность появится.

Николай Николаевич вышел из кабинета, а я задумался. Внимание обкома к нашей скромной конторе — это, конечно, плохо. Но не смертельно. Партийный аппарат полностью дезориентирован — функционеры растеряны, правила меняются каждый день, что можно, а чего нельзя — непонятно. Так что, недовольство товарища Токарева — это личная проблема товарища Токарева. И ничья больше. А если товарищ Токарев попытается на нас наехать, то спустим на него Борис Борисыча Пантелеева. Борис Борисыча хлебом не корми, а дай побороться с проявлениями авторитарного управления, вот пусть идет и борется. Тем более, что бабок мы в него вложили действительно немало. И пофиг, агентом каких разведок является Борисыч, лично мне это глубоко безразлично. Если берет у нас, то должен идти и отрабатывать.

А что касается нового начальника ОБХСС… это может быть проблемой, конечно. Только это проблема в первую очередь для Григория Степановича Бубенцова. Он директор предприятия, он имеет дело с этой самой социалистической собственностью, вот пусть и беспокоится. Но вообще, конечно, новости — так себе. Собственно говоря, плохих новостей в последнее время хватало. Снабжение становилось все хуже и хуже, в магазинах иссякали даже стратегические запасы консервов, а цены на рынке росли буквально каждую неделю. «Черный» курс доллара тоже радовал — если год назад мы могли купить «вечнозеленый» рублей по десять-двенадцать, то сейчас он уверенно двигался к двадцати. Официальный курс до последнего времени равнялся все тем же шестидесяти восьми копейкам, что и раньше. Стабильность — признак СССР, чего уж…

Впрочем, партия и правительство внезапно озаботились серьезной проблемой — нужно же создавать свой собственный советский валютный рынок! И начли создавать, и даже ввели коммерческий курс доллара! Аж по рубь восемьдесят за «вечнозеленый». Конечно же, сказочно обогатились на этом те, кто имел возможность купить по такой цене. Очень немногие. Начинающие советские «фирмачи» дико завидовали этим небожителям — приближенным к руководству Минфина и КГБ.

Но это были проблемы ожидаемые, гораздо хуже — всякая гадость, которая случается внезапно…

В тот день мне позвонил Григорий Степанович Бубенцов и попросил о встрече. Я со вздохом согласился — подобные просьбы обычно не предвещали ничего хорошего. Встреча была назначена на пять часов, в ресторане «Театральный». Сам я в последнее время недолюбливал рестораны — в государственных заведениях уровень обслуживания и ассортимент блюд менялись отнюдь не в лучшую сторону. Да и слишком много в последнее время стало появляться в злачных местах бандитов и крепких молодых людей, изо всех сил стремящихся походить на бандитов. Драки и разборки чуть ли ни каждый вечер, милицейские облавы и задержания… все это никак не способствовало культурному отдыху, и приличная публика ресторанов начала потихоньку сторониться. Да и доходы приличной публики, прямо скажем, не соответствовали…