Я не смог сдержать улыбку. Обком нервничает. Админресурс у них пока еще имеется в наличии, хоть и угасающий, а вот живых бабок — нет. От нашей области в Верховный Совет РСФСР шло несколько директоров предприятий, ректор института и начальник милицейского управления. Все эти люди, безусловно, поддерживались обкомом. Но все было не так просто. На эти же депутатские места появились другие желающие — известный в городе диссидент, журналист союзного масштаба, общественный деятель правого толка и даже экстрасенс. У этих людей совершенно не было административного ресурса, но у них были, во-первых, спонсоры (это прекрасное слово совсем недавно появилось в русском языке и мгновенно прижилось!), и, что еще более важно, настроения избирателей. Избиратели в девяностом году очень сильно недолюбливали кандидатов, использующих партийную риторику. Так что, заруба намечалась основательная, и обком обоснованно переживал — не впишемся ли мы за кого-нибудь из намечающейся оппозиции?

— Нет, уважаемый Валентин Петрович, — сказал я посланцу обкома, — В эту кашу мы лезть не будем. Категорически нет. Пусть там не беспокоятся.

— Рад слышать, — сказал Валентин Петрович, хотя особенной радости в его голосе не было. Похоже, что он не очень-то мне поверил. — Я полагаю, Алексей Владимирович, что это очень здравое решение в сложившейся ситуации. И если это действительно так, то не буду больше отнимать время.

— Одну минутку! — сказал я с милой улыбкой. — Еще остался один небольшой нюанс, который я хотел бы обсудить. Вернее даже, не обсудить, а просто поставить вас в известность.

— Что еще за нюанс? — мгновенно насторожился Валентин Петрович.

— Мы действительно не собираемся лезть в эту возню с Верховным Советом. Не наш уровень, — деланно вздохнул я. — Но мы собираемся поддержать нескольких кандидатов в городской совет. И очень надеемся, что обком не будет нам мешать. Очень и очень надеемся, Валентин Петрович.

Валентин Петрович молчал. Чего-то думал и прикидывал.

— Я передам, — сказал он после раздумья. — Только, Алексей Владимирович… зачем вам все это нужно?

— Мы, — сказал я, торжественно возвысив голос, — живем в этом городе. И не собираемся уезжать! И еще, Валентин Петрович, мы хотим сделать этот город мало-мальски пригодным для жизни! А для этого… сами понимаете! Одним словом, нас не интересует политическая деятельность. Вообще! Нас интересует исключительно хозяйственная деятельность! На благо города, конечно!

Валентин Петрович согласно кивал на протяжении всей моей короткой речи.

— Я вас понял, — сказал он. — Я передам все, о чем мы говорили. В таком случае, мне нужен список ваших кандидатов. И номера округов, где они предполагают баллотироваться. И… я, конечно, не могу решать за руководство… но, со своей стороны могу сказать, что ваше предложение кажется лично мне вполне здравым.

— Идите к нам внештатным сотрудником, — пошутил я.

Валентин Петрович вежливо улыбнулся, сунул в портфель список будущих депутатов и откланялся.

А потом все закрутилось…

— Сегодня «Кино», ты не забыл? — спросил меня Валерик как раз в тот момент, когда у меня голова шла кругом от предвыборной суеты.

— Какое еще кино? — отрешенно переспросил я.

— Ну ты даешь, старик! — изумился Валерик. — Цой сегодня приезжает! На стадион! В пять часов начало, народ со всей области съезжается!

— Точно… — выдохнул я. — Совсем забыл!

— Так ты идешь или нет? — спросил Валерик недовольно. — Билеты мне Петрович подогнал. Места самые козырные!

— Иду, — сказал я решительно. — Ты, вроде бы, говорил, что Петрович может лично к Цою провести за автографом?

— Раз говорил, значит так оно и есть! Все будет, Леха! Все будет! После концерта Петрович прям в гримерку проведет, организаторы — его кенты. Я уже плакат приготовил! Это же охренеть — плакат с подписью самого Цоя!

— Составлю тебе компанию, — кивнул я.

Валерик показал большой палец в знак одобрения.

Наш городской стадион «Металлург» давно не знал такого наплыва посетителей. Разве что во время гастролей «Ласкового мая», который выступал здесь же. Но те гастроли едва не закончились массовыми волнениями — вместо кумира девочек-подростков всего СССР — Юры Шатунова, петь про белые розы вышел какой-то непонятный паренек, совершенно на Шатунова не похожий. Девочки-подростки свистели, кричали, матерились и неистовствовали похлеще, чем самые лихие футбольные болельщики. Объяснялось все просто — продюсеры «Ласкового мая» рубили бабло буквально вагонами, востребованность была дикая, так что легендарная группа выступала порой в трех-четырех местах одновременно. И любимец публики Юра Шатунов при всем желании не мог оказаться везде и сразу. По этой причине организаторам пришлось выходить на сцену, извиняться и рассказывать жалостливую историю о том, как внезапно Юрочка слег с приступом аппендицита и если бы не этот приступ, то он конечно посетил бы наш замечательный город, просим отнестись с пониманием… Малолетние фанатки, конечно, прониклись ситуацией, некоторые даже всплакнули немного, и остались дослушивать любимые песни. Наша газета написала об этом событии юмористический репортаж, в котором досталось всем — и организаторам-жуликам, и неумеренным поклонницам, и «Ласковому маю».

В этот раз тоже людей собралось множество. Большей частью, конечно, молодежь, но хватало и взрослых. Что интересно, «Кино» нравилось самым разным молодежным кругам. Только на концерте «Кино» на одной трибуне можно встретить и металлистов, и гопников, и даже комсомольских активистов.

— Меня батя спрашивает, ты че, в натуре на рок идешь? — громко рассказывает парень явно из гопнков. — А я говорю — ты че, какой это рок, это же Витюха!

Его приятели согласно кивают:

— Витюха!

Мы с Валериком двигаемся ко входу. Кругом милиция — на усиление собрали всех, кого только можно. Места у нас действительно хорошие, все отлично видно.

— А вот и Петрович, — толкает меня локтем в бок Валерик. — Видишь?

Я вижу. Петрович, с которым мы на паях держали точку по звукозаписи, суетится на импровизированной «сцене», помогает что-то настраивать… Динамики издают звуки — то высокие, то низкие. Зрители восторженно воют. Все в предвкушении праздника. И еще… огромная энергия. Она ощущается буквально физически, как будто ты сидишь на каком-то немыслимом трансформаторе и слышишь гудение, чувствуешь мощь… Кажется, Валерик почувствовал то же самое, потому что, окинув взглядом забитый до отказа стадион, он с уважением сказал:

— Ну круто…

Это действительно было круто. А потом на сцене появились музыканты. И он. Тот самый легендарный Цой. Стадион ревел от восторга, а он как-то быстро и неразборчиво поздоровался и начал петь. Начал с «Песни без слов».

'Хочешь ли ты изменить этот мир

Сможешь ли ты принять как есть

Встать и выйти из ряда вон

Сесть на электрический стул или трон?'

Я вздрогнул. Как-то очень близко… очень. А публика в экстазе — кто-то скандирует слова песни, кто-то вопит, у кого-то текут слезы, а я с удивлением отмечаю, что экстаз — штука заразная… Цой выглядит уставшим. Каким-то придавленным. Кажется, что вся эта громадная энергия стадиона на него почти не действует. Но он поет. Создает магию.

'И мы знаем, что так было всегда,

Что Судьбою больше любим,

Кто живет по законам другим

И кому умирать молодым'.

Он не знает, конечно, что именно ему умирать молодым и уже совсем скоро. А может быть и нет, проносится у меня в голове. А может и нет! Может «эффект бабочки»!

Мы подпеваем: «Он не помнит слово „да“ и слово „нет“, он не помнит ни чинов, ни имен. И способен дотянуться до звезд, не считая, что это сон, и упасть, опаленным Звездой по имени Солнце…»

— Как тебе? — кричу я Валерику в ухо.

— Отпад! — орет он в ответ.

А потом он поет «Печаль», и «Группу крови» и, конечно же, «Перемен!» Уровень бушующей энергии стадиона достигает своего апогея, а я думаю о том, что ничего подобного в моем времени не было и, скорее всего, не будет. Потому что мы циничны и пресыщены, испорчены информационным валом. И нет у нас таких эмоций, таких концертов и таких культовых персон.